«Ажан» засопел, взглянул сурово. Рука привычным движением смахнула деньги со столешницы.
— Полицию не подкупить, мсье! Не надейтесь даже, не по-лу-чит-ся! И вообще, чего вы тут делаете? Вам, мсье иностранец, предписано в гостинце пребывать, так что извольте туда проследовать, причем не-за-мед-ли-тель-но! А я после службы лично подъеду, чтобы, значит, проконтролировать. И не надейтесь, что забуду, ждите!..
— Спасибо.
Возле дверей он не выдержал, обернулся. Веселый парень с черно-белой фотографии улыбался, глядя в лицо Вечности. «О, мсье Рич! Можете не беспокоиться. Мы перекрыли дорогу, я поставил патруль у перекрестка. В документах все чисто. Ловим контрабандистов, мсье, обычная операция…»
Крупный план. Эль-Джадира.
Апрель 1943 года.
— О, мадемуазель Анади! Я, право, смущен. Вы слишком добры, маленькая мадемуазель, это мой первый и весьма несовершенный опыт. Давно хотел приготовить настоящий буйабес, но каждый раз что-то мешало. Спасибо вашему дяде Ричу, без его помощи ничего бы не получилось.
& бросила выразительный взгляд в мою сторону, явно желая сказать какую-нибудь гадость. Не вышло, рот был занят. Маленькая мадемуазель успешно наворачивала уже вторую миску подряд, приводя сержанта Антуана Прево в истинное умиление.
— Посудите сами, мадемуазель! Одной рыбы требуется десять видов. А еще помидоры, лук, чеснок, фенхель, апельсиновая цедра, шафран, пряности. Это в наше-то время! Буйабес — поистине король супов!..
Меня самого еле хватило на небольшую тарелку. Суп был превосходен, вот только аппетит подгулял.
День был теплым, почти летним, и мы расположились прямо во дворе у большого деревянного стола. Прево остался на хозяйстве один, все домашние уехали в Касабланку, где как раз сегодня открывалась весенняя ярмарка. Сержанту же выпал внеочередной выходной, честно потраченный на приготовление «короля супов».
От приглашения я, естественно, не отказался. В гастрономии не силен, но в славном городе Эль-Джадира слишком мало тех, с кем можно общаться без риска заработать хроническую тошноту. Деметриос хорош в гомеопатических дозах, друг Даниэль — под настроение, особенно если нужно скрасить долгий тоскливый вечер. Арнольд… Этот никогда не подведет, выполнит любой приказ. Но приятно ли общаться со снайперской винтовкой?
Другом был Марселец. Он и сейчас друг, но уже год, как встречаемся мы с ним только по делу. И пойди пойми, почему. Мадемуазель же Анади и так всегда со мной в качестве неотступной зубной боли. Вот и сюда напросилась, вечно голодная. Канючила, глазки строила, чуть ли не плакала. «К дяде Антуану! К дяде Антуану!..» Попробуй не возьми! Ничего, скоро коленом под зад — и прямо в Нью-Йорк, без пересадки. Отмучаюсь…
— О, мсье Рич! — Антуан, виновато моргнув, покосился на мою пустую тарелку. — Понимаю, понимаю, я переложил цедры. Уже потом понял, когда закипело… Но вы уж извините, мсье, я очень старался!..
Я хотел успокоить парня. Суп был бесподобен, куда там здешним ресторанным помоям. Дело вовсе не в цедре и даже не в том, что слегка пересолено. Я шел сюда отдохнуть, но что-то не клеилось. Как там у Апухтина? «Мухи, как чёрные мысли, весь день не дают мне покою…»
Мух здесь нет, если, конечно, не считать &. А что касаемо мыслей…
— Сержант! Суп получился выше всяких похвал. Говорю вполне ответственно, как представитель Комитета Национального освобождения. Однако рискну заметить, что согласно уставу к наваристому супу полагается что?
На лице бравого повара отразилось тяжкое раздумье. Ненадолго. Вот и знакомая улыбка, на все тридцать два.
— О, мой капитан! Конечно, как же я мог забыть? Специально женушку на рынок посылал… Закрутился, уж извините, мсье!..
Бух! Высокая бутыль блестящего черного стекла. Бах! Бах! Две маленькие глиняные рюмочки.
— Ум гум! — строго заметила &.
Наскоро проглотив, уточнила:
— И мне!
Я проигнорировал. Сержант, взглянув нерешительно, почесал крепкий подбородок.
— Мсье Рич! Мы все-таки французы. Граппой, конечно, мадемуазель Анади угощать не стоит, но у меня есть хорошее вино. Очень легкое, вкусное…
Осекся. Вздохнув, принялся открывать бутыль.
— Дядя Антуан, это же контрабанда! — наивно моргнула девица. — Как же так можно, вы ведь полицейский!..
Рука бедного Прево дрогнула. Я улыбнулся:
— Не контрабанда, а боевой трофей. Наливайте, Антуан, девочка просто вредничает. Ей скоро в Штаты, а там сплошной кошер. Синагога по субботам, родственнички стаями…
— Они еще через простынь ebutsya, — печальным тоном подхватила &.
Бутыль я все же успел поймать.
К ликвидации дел я уже приступил, неспешно, шаг за шагом. Деньги меня не слишком интересовали — до Франции должно хватить, а дальше поеду бесплатно, без пересадок. Если повезет, прямиком в кресло возле компьютера. Но лишние несколько тысяч от продажи аптеки и запасов лекарств очень пригодятся & в ее новой жизни за океаном. А что останется, отправлю в Москву. Танк уже купил, на очереди истребитель. Надо бы подходящее название придумать.
Но это лирика. А вот лишних следов оставлять нельзя, ни в Эль-Джадире, ни в Касабланке. Эксперимент должен быть чистым. Память Ричарда Грая, героя Сопротивления, останется незапятнанной. Если уходить — то прямо в легенду. Мне будет уже все равно, но друзья и те, с кем мы вместе воевали, не должны пострадать.
Прости, Марселец! И ты, Арнольд, прости!..
Граппа пилась легко. Осушив по рюмочке, мы сразу же повторили, после чего я запросил добавки. Торжествующий Прево, налив мне полную тарелку, зубасто улыбнулся:
— О, мсье Рич! Теперь даже я начинаю верить, что мой буйабес удался. Вот увидите, через год-другой я оставлю без работы всех здешних поваров. О, я знаю, что вы уезжаете, но не навсегда же. Я освою супы, потом займусь мясными блюдами, и, наконец, перейду к соусам. И первый же удачный назову в вашу честь.
— Лучше пусть будет «Взятие Берлина», — улыбнулся я. — Антуан, я вам уже говорил, что в ближайшие месяцы наша славная армия поменяет дислокацию. Эту надоедалу мы сплавим в Нью-Йорк…
Тресь! Ложка что есть силы врезалась в дно пустой миски. Я даже ухом не повел.
— Мы с Арнольдом уедем. В Европе у нас дела…
— «Взятие Берлина», о-о! — мечтательно выдохнул сержант. — Увы, полицейских в армию не берут, я специально выяснял.
— И не надо. Когда часть уходит, в лагере всегда остается бравый сержант, дабы поддерживать порядок. Иначе и возвращаться будет некуда. Я постепенно передам вам, Антуан, все дела, познакомлю с людьми. Будете держать оборону в непосредственном тылу.
— Слушаюсь, мой капитан!
Сержант, грозно нахмурившись, вскочил, прижал к бокам длинные крепкие руки. Подбородок вперед, губы сжаты, скулы тверды. Я облегченно вздохнул. Этот справится!
«Мухи, как чёрные мысли, весь день не дают мне покою…»
Я прогнал бессмысленную фразу-муху, встал.
— Так держать, сержант! А теперь — вольно. И… И еще по одной. Кстати, когда мы уедем, вам понадобятся помощники…
— Дядя Антуан меня возьмет, — не преминула вставить &. — Я в Штатах долго не пробуду, вернусь в Эль-Джадиру — и поступлю в полицию. А что? Город я уже знаю, арабский выучу, а дядя Рич будет далеко, в своей Европе. Слышишь, дядя? Сидишь ты где-нибудь в окопе — и зубами скрипишь, мне помешать не можешь. Как представлю себе…
Я представил — и ничего не ощутил. Пусть делает, что хочет, язва. Мне вполне достаточно того, что три года назад я поддался минутной слабости — и не выстрелил. Точнее, выстрелил один раз, а не два.
Вот она, слабость — третью миску супа доедает. Может, и зачтется на Небесах.
— О-о, мадемуазель Анади любит шутить, — констатировал неунывающий сержант, наполняя рюмочки. — Но если без шуток, то нечего вам в полиции делать, маленькая мадемуазель. Паршивая работа! Контрабандисты — еще ладно, им и укорот дать можно. А начальство? Если мсье Прюдома утвердят комиссаром, здесь такое начнется! И в Касабланке начальство имеется, и в Алжире. Через неделю комиссия по наши души приезжает, будто бы мало иных напастей.