— Да что ж я вам не покажу своих товарищей! — спохватился вдруг мой сосед.

Взволнованный воспоминаниями, он торопливо достал фотокарточку. Руки его слегка дрожали. Карточка была старая, пожелтевшая от времени. На ней пять красноармейцев, перепоясанные ремнями снаряжения, с обнаженными клинками, в лихо заломленных фуражках.

— Вот Миклаш, — показал мой собеседник.

Я вглядываюсь в мужественное, строгое и, мне кажется, неулыбчивое лицо. А глаза живые, с огоньком, выдают горячую натуру.

— Это вот Миклаш, — повторяет спутник. — А это Пал. Мы его Павлом звали. А вот Ласло. Рядом с Миклашем — я сижу…

— А сейчас где они?

Человек, как мне показалось, вздрогнул.

— Опасения Миклаша сбылись: больше мы не встретились.

Мужчина замолк и припал к иллюминатору. Там, безбрежье неба, плыли пышные облака, ярко освещенные лучами заходящего солнца.

— Все они погибли в Махачкале… И похоронены там, где погибли…

И тут вдруг я вспомнил, что видел этого человека у могилы его боевых товарищей. Это было вчера. Мы ехали в автомобиле, и наше внимание привлекла белая колонна, возвышавшаяся в стороне от дороги, у моря.

— Венгры-добровольцы здесь похоронены, — сказал шофер. — В гражданскую войну погибли.

У памятника, держась рукой за ограду, неподвижно стоял человек. Это был мой спутник. Занятый своими мыслями, он не замечал нас. На желтой земле лежали цветы. Ветер осторожно шевелил их лепестки. А неподалеку, в вечном движении, напоминая о жизни, шумело море. Ветер гнал по нему в белой кружевной кипени гребни волн и доносил соленый запах…

— А кто командовал отрядом? — спросил я. — Уж не Гавро ли?

Мой собеседник удивленно посмотрел на меня.

— Он… Он самый… Лайош Гавро. А вы что, его знали?

— Нет, нет! Слышал многое о нем…

В Ростове мы расстались. Мой спутник летел дальше. Я видел, как в наступающих сумерках самолет вырулил на взлетную дорожку, как он стремительно разбежался и круто взмыл в небо. Он уносил с собой человека, преисполненного любви и благодарности к боевым друзьям из далекой Венгрии.

А о Лайоше Гавро мне довелось узнать от его жены, Надежды Павловны Ровенской. По возвращении из десятилетней сибирской ссылки, Надежда Павловна жила в небольшой квартире в столичных Хамовниках.

В 1931 году она работала в библиотеке Военной академии им. М. В. Фрунзе и там повстречала слушателя Гавро. Он тогда имел большой чин, два ромба в петлице, командовал дивизией. Он первым из интернационалистов был награжден двумя орденами Красного Знамени.

У нее каким-то. чудом сохранились документы времен гражданской войны. На одном пожелтевшем листе было указано: «Интернациональный стрелковый Астраханский полк на Украине сражался против войск Петлюры и Деникина. В декабре 1919 года за храбрость и мужество, проявленные в боях по освобождению Киева, полк был награжден Почетным Революционным Красным Знаменем, а командир полка Л. Гавро — орденом Красного Знамени».

Другой документ подтверждал, что в 1920 году Гавро командовал на Западном фронте 173-й бригадой 58-й стрелковой дивизии. Бригада Гавро на реке Случ, а затем на Буге полностью разгромила части белополяков. За успешное руководство этими боями Л. Гавро был награжден вторым орденом Красного Знамени.

Этот документ удостоверяла подпись командира 58-й стрелковой дивизии И. Федько.

— После гражданской войны Лайош находился на различных должностях и даже был генеральным консулом в Китае, — рассказывала Надежда Павловна. — В 1932 году родился сын, и нам казалось, что в Москве не было людей счастливей нас. Большим другом нашей семьи был известный писатель Мате Залка. Он писал роман «Кометы возвращаются», в котором прообразом главного героя был Лайош Гавро.

1937 год разрушил их счастье. Сначала погиб под колесами автомобиля любимый сын, потом арестовали и расстреляли как врага народа Лайоша. Сослали на долгие десять лет в Сибирь Надежду Павловну. В том же году погиб их друг Мате Залка. Он погиб в Испании, где под именем командира интернациональной бригады генерала Лукача сражался против фашистских соединений Франко.

Д. Сердич

1896–1937

Данило Сердич — югославский интернационалист. По национальности — серб. В первую мировую войну — рядовой австро-венгерской армии, с 1915 года находился в русском плену. Служил в Сербском добровольческом корпусе.

В Петрограде Сердич участвовал в июльской демонстрации, в штурме Зимнего дворца. С осени 1917 года он — командир 1-го Сербского революционного отряда в Екатеринославе, в 1918 — 1-го Югославянского коммунистического полка (под Царицыном). В 1919 году Сердич принял командование отдельной кавбригадой 14-й армии. С сентября 1919 по октябрь 1920 года учился в академии Генштаба, после чего был назначен командиром бригады 6-й кавдивизии 1-й Конной Армии. В октябре 1920 года на Южном фронте участвовал в разгроме войск Врангеля. Дважды награжден орденом Красного Знамени.

Заметку об отважном интернационалисте хочу продолжить рассказом профессора Вадима Полиеновича Яковлева.

— Осенью 1956 года, по окончании университета, я работал геологом шахты в Литвиновском (ныне Белокалитвинском) районе Ростовской области в грязном и скучном горняцком поселке. Жить в общежитии мне не нравилось: вокруг — пьянство, мат, скандалы. Одна местная женщина повела меня устраиваться на частную квартиру к какой-нибудь хозяйке. Мне было все равно куда: лишь бы потише и поспокойней.

Подводят меня к какой-то завалюшке. Смотрю — на крыше сидит немолодая тетка, черепицу поправляет. Посмотрела на меня весьма неодобрительно и в жилье отказала. Я извинился и пошел дальше. Вдруг слышу, меня зовут обратно.

— Вы в конторе работаете?

— Там.

— Грамотный?

— В общем — да.

— Тогда другое дело. А я думала — хулиган. — Увидев мое удивление, пояснила: — Уже октябрь, а вы без фуражки. У нас так хулиганы ходят.

Поняв, что я неместный и обычаев таких не знаю, женщина совсем подобрела.

— Вы извините, — слезает хозяйка с крыши, — я давно хочу с грамотным человеком встретиться.

Мне стало интересно.

— Вы знаете, кто такой Сердич? Слышали?

Я извинился и сказал, что никогда не слышал эту фамилию.

— Я жена Сердича, — объясняет мне хозяйка. — Он тут в гражданскую воевал.

— Я об Олеко Дундиче читал. О Сердиче — не знаю.

— А о Жукове вы, конечно, знаете?

— О Жукове, конечно! Кто же не знает о Жукове?

— А вы знаете, что Сердич был командиром, а Жуков — его подчиненным?

Поняв, что разговор мне интересен, хозяйка предложила сесть.

— В 37-м мужа вызвали по телефону в Москву. Он срочно уехал. Больше я его не видела. Его арестовали.

— А вас?

Хозяйка махнула рукой. Продолжила:

— Жуков был молодой тогда, но лихой парень. За девками да бабами бегал!.. И ко мне приставал. Но я ему тогда говорила: «Не смей, Гришка, а то мужу скажу».

— Гришка? Почему Гришка? Он же Георгий, Георгий Константинович.

— Для вас — так. А я его Гришкой называла. Он мужа моего боялся, но очень уважал. Папаху ему подарил…

И я услышал длинный, сбивчивый рассказ о комдиве, потом комкоре Сердиче (тоже, как и Дундич, он был из сербских пленных, перешедших после революции на сторону Красной Армии). А потом — о том, как он служил в 20—30-е годы.

— Я и у Сталина на квартире была, и у Ворошилова. А вот грамоту и не успела выучить. Теперь мне грамотный нужен, чтобы написал куда следует. Сейчас честным людям, невинно пострадавшим, память возвращают.

Я написал три письма: Ворошилову (в то время Председателю Президиума Верховного Совета СССР), Волкову (председателю Верховного суда) и министру обороны СССР, Маршалу Советского Союза Жукову.

Из поселка Восточно-Горняцского (где все это было) я скоро уехал. И вновь оказался там через год. Решил проведать свою знакомую. Спрашиваю у соседей.

— Ее давно уже здесь нет, — рассказали мне они. — Получила из Москвы какие-то важные бумаги и уехала, теперь в Москве живет.