— Значит, это она помогла идентифицировать труп Бертье?

— Да. И если при этом еще учесть, что в доме Бертье вообще не было обнаружено никаких его документов… Кстати, морг оказался не лучшим местом для опознания: Джуди Гастингс билась в такой истерике, что казалось, в себя она не придет вовеки. И все время повторяла одно: «Да, это Жан Бертье, но он уже более полугода живет в Париже…» — «Да, это Эмма Хартли, но она улетела вчера в Париж на одну неделю…» Больше ничего от нее добиться толком не удалось, и Доулинг отпустил ее. Говоря короче, что толкнуло Эмму Хартли приехать сюда из Лондона, так пока и не выяснено…

— Это интересно, — сказал вдруг Вацлав. — А почему бы, допустим, не предположить, что эта шустрая Эмма Хартли была и впрямь любовницей юного графа Бэдфула? Ибо мир, как известно, тесен. Да и Бэдфулу, кстати, не раз приходилось бывать в Лондоне, по своим делам.

— Эта версия в ходе следствия возникала, но не рассматривалась всерьез. Слишком уж противоречит она как образу жизни, так и складу характера молодого графа. И в конечном счете — самой личности Роберта.

— Не скажите, не скажите, — продолжал Вацлав Крыл упрямо, — в тихом омуте, как известно… А давайте вот что себе представим. Для чего-то пущен слух, что Бертье — в Париже. Сам же он полгода живет у нас, на Рейн-стрит, 16. И, как сказано в деле, не то лечится от чего-то, не то от кого-то прячется. Хотя второе предположение лично для меня звучит более убедительно. Кстати, обратите внимание — даже Эмма Хартли толком не знает, где он! Тут приходит письмо: «Господин Бертье, пока вы…» — и так далее… Здесь, пожалуй, и вправду сбесишься. Да к тому же еще при домашнем этом аресте, непонятно кем и за что наложенном… Ярость делает иного слепым и на все способным. Говорят, есть мужья, что в подобных случаях свободно сдвигают рогами горы! Ну а наш, значит, взял винтовку, прямиком — на чердак, да и положил обоих!

— А при этом еще, сгоряча, и собачку Марфи! — сказал Андрей.

— Да, все правильно — и собачку, — ничуть не смутился Крыл. — А чему ты удивляешься? Ревность — страшная штука. Будь погода получше, пролетай над ним, скажем, какой-нибудь вертолет в то время, он бы в сердцах, глядишь, еще и пилота хлопнул!

— Не хотите ли вы этим, Вацлав, сказать, — очень, медленно начал Монд, — что в то утро Бертье заранее был как бы запрограммирован на поражение всякой подвижной цели, попадающей в его поле зрения?

— Именно это я и хочу сказать, мистер Монд. А вот как и чем именно был он запрограммирован, — это нам и предстоит выяснить. Уж во всяком случае, как мне почему-то кажется, не этой пошлой анонимкой, что лежала, как видно из дела, на полу, возле письменного стола, под осколками разбитого вдребезги телефонного аппарата…

— Хорошо, что вы сами к этому подошли, друзья, — сказал Монд, безуспешно попробовав скрыть волнение. — Как раз в этом — основная задача, которую, по просьбе Доулинга, нам с вами и предстоит решить. Если кто-то и впрямь стоит за спиной Бертье, значит, ревность как личный мотив убийства придется со счета сбросить. Почти каждый шаг Бертье нелогичен, сам характер выходит за рамки обычного понимания. Он ни разу не сделал ни малейшей попытки хоть как-то убрать за собой следы. После этих трех потрясающе точных выстрелов Жан Бертье разбирает винтовку, укладывает ее в футляр и покидает чердак, не забыв закрыть за собой непомерно тяжелые, проржавевшие в петлях ворота, одну створку которых не смогли чуть позднее сдвинуть даже на дюйм такие гиганты, как трасолог Пейн и инспектор Руди. Из-за сильного ливня никем не замеченный, Бертье благополучно добирается до своего коттеджа, грязные ботинки, всю насквозь промокшую одежду и винтовку в чехле в беспорядке бросает в ванной, принимает душ, плотно завтракает и затем как ни в чем не бывало придается своему привычному занятию: лежа на уютной тахте, смотрит видеозаписи. Потом, видимо, что-то заставило его вновь подняться. Может, кончилась жвачка, может, зазвонил телефон, — в данном случае это не так уж важно. Около двух часов дня Бертье вновь, очевидно, прочитывает письмо, бросает его на пол, разбивает в сердцах один из двух телефонных аппаратов, установленных в его доме, достает из стенного шкафа бутылку бордо и выпивает полный почти стакан, даже чуточку расплескав его. Дальше фигурирует склянка с цианидом, что стояла рядом с бутылкой, на той же полке. Никаких надписей на склянке с ядом не обнаружено, но по следам пыли на полировке полки видно, что поставлена она тут недавно: в том месте, где она стояла, сохранилась старая пыль, в то время как там, где стояла бутылка бордо, пыли нет — просто ровный чистый кружочек, говорящий о том, что вино находилось в шкафу сколь угодно долго, может даже, с самого появления Жана Бертье в коттедже…

В общей тишине Монд немного подумал, мысленно, должно быть, пытаясь представить себе картину самых последних шагов и минут Бертье… Что им двигало — страх ответственности, обычное человеческое раскаяние? Или вновь заключительный рывок к финалу был, как все его утренние поступки, импульсивен и алогичен сверх всякой меры? Вот на эти-то, как раз самые простые вопросы, Монд знал, никаких ответов уже никогда не будет…

После этих печальных раздумий Монд вздохнул и затем опять обратился к слушателям:

— Смерть Бертье наступила в интервале от четырнадцати тридцати до пятнадцати часов десяти минут. Из отчета Инклава видно, что, со слов экономки, когда она пришла, ровно в три часа, видеомагнитофон в комнате Жана Бертье работал. В половине четвертого «Панасоник» выключился, прокрутив кассету, рассчитанную ровно на час звучания. Физико-химическая и фармакологическая экспертизы называют более точное время смерти — от четырнадцати тридцати пяти до четырнадцати часов пятидесяти минут. В этом интервале Бертье перелил содержимое склянки с ядом в бутылку, бросив склянку рядом с тахтой на коврик. После этого наполнил стакан на четверть и поставил его на столик. Некоторое время он еще сидел на тахте, — может, просто в раздумье, а может, творя молитву. Характерно, что последний в своей жизни напиток Жан Бертье выпил лежа, — согласитесь, редко кто из самоубийц столь тщательно выбирает позу, в какой он предстанет вскоре перед Всевышним. То, что это было именно так, подтверждает акт экспертизы: на полу и на коврике обнаружены капли яда, есть следы от остатков смеси на тахте, на одежде, на подбородке и на шее Бертье… Экономка Силена Стилл, пришедшая ровно в три, обнаружила труп лишь где-то в половине четвертого, когда она собиралась подать Жану кофе, услышав, что видеомагнитофон в его комнате перестал работать. Остальное вы знаете: эти скорбные и довольно нелепые обстоятельства гибели экономки Бертье телерепортажи воспроизводили довольно точно.

— У меня вопрос, — сказал Вацлав.

— Мы внимательно слушаем, — дал ему слово Монд.

— В день убийства я был в управлении полиции и поздно вечером беседовал с комиссаром Доулингом. Кстати, познакомился там, в кафе, с журналистом Хьюзом, с тем, что выступил потом со статьей в «Экспрессе». Впрочем, это сейчас неважно…

— Это важно, — сказал Монд, — но об этом — немного позже…

— Хорошо, — согласился Вацлав. — Так вот… Во время беседы с Доулингом мы с ним коснулись одной интересной темы. Что, если Жан Бертье, этот явно малохольный, пришибленный тип со странностями, в день убийства, в среду, как, впрочем, и во все остальные дни, вообще из дому не выходил? Надо ведь было не просто выйти, а с винтовкой в руках, пусть даже и в чехле, отыскать заброшенные конюшни, чтобы столь грамотно устроить свою засаду! Говоря короче, надо было знать местность не хуже, чем знаешь свою квартиру. Кстати, что находят на чердаке конюшен трасолог Пейн и инспектор Руди? Вроде бы очень многое: три стреляные гильзы и множественные следы от ботинок Жана. Но при этом — ни одного отпечатка пальцев! Вот я и спросил тогда у комиссара Доулинга, о чем это говорит? В тот момент мы с ним согласились, что все это говорит лишь о том, что место, откуда стреляли, найдено и что именно в этом месте были утром ботинки Жана Бертье, но отнюдь не говорит о том, что Бертье — убийца. Тот, кто грохнул собачку Марфи, графа и Эмму Хартли, мог вполне потом подбросить — и ботинки, и чехол, и все мокрое шмотье — на Рейн-стрит, 16. Благо времени на то было вдоволь. И подбросить, кстати, с помощью все той же экономки Силены Стилл. А несчастный Бертье был затем отравлен. Поясните мне, мистер Монд, эта версия в ходе следствия отрабатывалась?