— Совершенно верно, — ничуть не смутился Эрделюак. — Очевидно, гении более законопослушны, чем злодеи, не только здесь, на грешной Земле, но и во всей Вселенной.

— Слово просит Арбо, — подсказала Вера.

— Меня вот что интересует, — сказал Арбо. — Я все время пытаюсь сопоставить подход Бэдфула и подход сторонников Моуди к проблемам реинкарнации. Но прежде чем делать вывод, я все же предлагаю послушать Кроху, которая обещала высокому собранию привести самый свежий пример перевоплощения души какой-то самой обычной женщины, если не ошибаюсь, жительницы Америки. И поскольку случай этот запротоколирован по всем правилам, мне хотелось бы, чтобы все вы о нем услышали.

— Слушаем Николь, — сказала председательница, пододвинув к себе бокал с виноградным соком.

Кроха заговорила взволнованно, будто сообщала близкой подруге о новостях, к которым лично была причастна:

— Некоторое время назад некто Лидия Джонсон, американка, согласилась помогать своему мужу в его экспериментах по гипнозу. Как вскоре оказалось, она сама была блестящим объектом для гипноза, так как могла легко впадать в транс. Ее муж, доктор Харольд Джонсон, — это достаточно известный и вполне уважаемый доктор из Филадельфии. Он занялся гипнозом еще в середине семидесятых, чтобы помогать своим пациентам в лечении их болезней. Поскольку первые опыты с женой прошли хорошо, он решил применить на ней метод гипнотической регрессии и внушить возвращение назад во времени. В момент первого же сеанса гипнотической регрессии жена доктора вдруг вздрогнула — словно от сильного удара — и вскрикнула, схватившись за голову. Доктор Джонсон немедленно прекратил сеанс, но у его жены головная боль долго не прекращалась.

Кроха перевела дыхание, и все увидели в ее глазах такое сопереживание, как будто она сама была участницей этого гипнотического сеанса.

— Дважды доктор Джонсон повторял сеанс, — продолжала Кроха, — но результат был тот же. Каждый раз, входя в транс, его жена говорила, что видела реку, в которой вроде бы насильно топили пожилых людей. Она чувствовала, что ее тоже хотят утопить, затем ощущала удар, вскрикивала, и тут начиналась головная боль. В конце концов доктор решил пригласить другого гипнотизера, некоего Джека Брауна. Доктор Браун повторил сеанс регрессии, но перед самым моментом ожидаемого удара он произнес: «Вы на десять лет моложе!»… И тут произошло нечто неожиданное: Лидия начала говорить — не предложениями, а отдельными словами и набором каких-то фраз. Отдельные фразы и слова были на ломаном английском, но по большей части на каком-то иностранном языке, который никто не мог понять. Более того, она вдруг начала говорить низким мужским голосом. Затем из уст тридцатисемилетней женщины раздались слова: «Я — мужчина!» Когда ее спросили, как ее зовут, она ответила: «Иакоб Иенсен».

Продолжая находиться в состоянии глубокого сна, она начала, опять путая английские и иностранные слова, описывать свою прошлую жизнь. Во время этого и других последующих сеансов она продолжала рассказывать низким мужским голосом о своей жизни в маленькой деревне в Швеции примерно триста лет тому назад. Все это с подробными примечаниями записывалось на магнитофонную ленту. Для перевода рассказа «Иенсена» были приглашены специалисты по шведскому языку, понимающие старые диалекты. Во время последних сеансов Лидия Джонсон почти постоянно говорила на шведском, который прежде был ей абсолютно незнаком. Когда был задан вопрос: «Как ты зарабатываешь на жизнь?» — она ответила: «Я — фермер». На вопрос: «Где ты живешь?» — она ответила на шведском языке шестнадцатого века: «В собственном доме». Когда спросили: «Где находится твой дом?» — она снова ответила на шведском: «В Хенсене». Вопросы тоже задавались на шведском языке.

На основе анализа записей был сделан вывод о том, что «Иенсен» был простым крестьянином, со всеми чертами, характерными для описанного им образа жизни. Он мало знал о чем-либо, не связанном с жизнью в деревне и торговым центром, в котором ему доводилось бывать. Он сеял хлеб, разводил лошадей, коз, птицу. Он и его жена Латвия имели детей. Сам он был одним из трех сыновей в семье, его мать была норвежкой, в детстве он убежал из дома.

Когда Лидия еще находилась в глубоком сне, ей предлагали назвать различные предметы, положенные перед ней. Ее просили открыть глаза и сказать, что это за предметы. Будучи Иенсеном, она узнала модель шведского судна шестнадцатого века, правильно назвав его по-шведски. Она также узнала два вида деревянной посуды, применявшейся в те времена для обмера зерна, узнала лук и стрелы, зерна многих растений. Однако она не знала, для чего используются такие более современные орудия труда, как клещи или, скажем, электродрель.

— Полностью, — заключила Николь, — этот случай описан профессором Робертом Альмедером из США в реферате, посвященном проблемам реинкарнации.

— Потрясающе! — воскликнула Вера Хестер, дослушав рассказ Николь. — Неужели это и впрямь не мистификация?

— Все строго запротоколировано, — сказала Николь.

— Но тем более потрясающе, — перебил Арбо, — что впервые, если мне память не изменяет, зафиксирован случай, когда при перевоплощении меняется не только профессия и сам образ жизни реинкарнатора, но и пол! Тем не менее я хотел бы закончить свою мысль, которая возникла еще до рассказа Крохи. Меня очень интересует, устранимо ли главное противоречие по линии Бэдфул — Моуди. Доктор Моуди, как помним, убеждает нас в возможности многократной повторяемости жизни, то есть многократного возвращения души на Землю, где и происходит каждый раз и, разумеется, в новом конкретном облике как бы «дозревание» души, или, иными словами, происходит дальнейшее совершенствование различных духовных качеств. Дальше — Бэдфул… Он — не менее решительно — утверждает, имея в виду очередное рождение на Земле ребенка, что перевоплощение — это не что иное, как прибытие нового заключенного. Таким образом, что же получается, друзья мои? Получается, что при многократной реинкарнации к нам на Землю прибывают только рецидивисты?!

Все опять заспорили. На неповоротливого Арбо вдруг обрушилась такая волна сарказма, что Андрею на миг показалось — поэт не выплывет. Тем не менее он отчаянно пытался парировать все уколы, отвечал на реплики чуть насмешливо, и, когда самолюбию его приходилось туго, он легко пускал в ход, очевидно, любимый свой род оружия, то есть обрушивал на слушателей град метафор. Единственный оппонент, точные удары которого, как заметил Андрей, при всей ловкости самообороны Арбо всякий раз достигали цели, — это был доктор Хестер. Сухость голоса доктора, назидательность интонации заставляли поэта морщиться, как если бы у него разболелись все зубы сразу.

Все же постепенно общая направленность спора свелась к тому, что рецидивисты тут ни при чем. А сама возможность неоднократной повторяемости души — каждый раз в ином облике и в иное время — не только желательна, но и вполне реальна.

Тут, довольно неожиданно для всех, слово вдруг попросил Андрей.

— Господа, — сказал он из своего угла так тихо и так настойчиво, что все сразу, обернувшись к нему, умолкли. Даже тиканье старых каминных часов при этом на секунды стало самым различимым и как будто единственным в мире звуком.

— Господа, — повторил Андрей. — Разрешите и мне, как гостю, привести свой пример по избранной вами теме. А затем, если будет желание, сами можете судить моего героя. Разумеется, с точки зрения, какова же его душа — душа вечного странника, или вновь и вновь прибывающего к нам несчастного заключенного, или, может, злодея-рецидивиста…

Вера Хестер, убедившись, что никто не против, тут же Городецкому слегка кивнула, с очень грустной беззащитной своей улыбкой, от которой почему-то поэт Фредерик Арбо приглушенно вздохнул и затем потупился.

— Мы вас слушаем, Андрей, — очень мягко сказала Вера.

— У меня в России, — начал Андрей, — в Петербурге, есть один очень давний знакомый… назовем его, скажем, Сергей Перов. Чем же он показался мне интересен, когда судьба свела нас в каком-то случайном деле? Человек он очень простой, с обычным средним образованием, иностранных языков никаких не знает… Интерес заключался, однако, в том, что мой доблестный друг Перов сражался, к примеру, не только в сорок третьем под Сталинградом, но и, если это покажется вам интересным, под Ватерлоо… И еще — как вскоре сумели дознаться медики — он участвовал (и при этом весьма геройски!) в битве царя Леонида под Фермопилами. Скажу больше — в бытность мою в России настоящий сводный отряд ученых, благодаря обычному с виду и очень открытому им навстречу простому пенсионеру Сергею Перову, мог легко уточнять затемненные ситуации на полях самых разных сражений прошлого. Оказалось, что друг мой прекрасно помнит не только Наполеона Бонапарта, адмирала Нельсона или, скажем, Александра Филиппыча Македонского, но и жуткие по отсутствию всяких правил бои самых первых пещерных жителей. Говоря короче, он живет уже свою девяносто шестую жизнь!