Так… Первым делом надо срочно сообщить о бесценной находке шефу, решил инспектор. Телефонный аппарат в комнате, где мертвее мертвой воды болота лежит Бертье, разбит вдребезги. Значит, нужно срочно возвращаться к своей машине, чтобы связаться сначала с дежурным по управлению, с Рикарденом. Пусть он сам дозванивается в дом Мондов, где сию минуту Доулинг, очевидно, с аппетитом уже обедает. Вот ему и будет прекрасный десерт от Инклава!

Прежде чем воспользоваться спецсвязью, инспектор возвратился к Силене Стилл.

— Ничего не трогайте, — сказал он. — Телефон здесь кем-то из вас разгрохан, а мне нужно срочно вызвать своих ребят.

Миссис Стилл, казалось, его не слышала. Она сидела в том же просторном кресле, где он ее оставил. Женщина производила впечатление загипнотизированной: руки лежали на подлокотниках, глаза были полуприкрыты, она только чуть-чуть покачивалась.

Инклав понял, что от пережитого она, очевидно, впала сейчас в прострацию, за которой может последовать новый взрыв самой бурной женской истерики.

Он подошел к Силене почти вплотную, осторожно спросил:

— Вы меня слышите?

Силена с трудом подняла на него глаза, но смотрела отрешенно, словно бы сквозь наклонившегося над ней инспектора. Потом тихо выдохнула:

— Я слышу. Но за что мне все это, за что? Почему все свалилось именно на меня?

Вдруг под ее прищуренными пушистыми ресницами будто промелькнула злая косая молния. И тотчас же на очень высокой ноте раздался крик:

— Я не разбивала телефон! Я не убивала этого человека!

Она сделала при этом попытку резко подняться на ноги, как если бы под ней было не кресло, а электрический стул. Затем вновь откинулась назад и бессильно опустила руки на подлокотники.

Инклав в замешательстве отступил на шаг.

— Успокойтесь, мадам, — сказал он так мягко, как только мог. — Я хотел бы напомнить… есть люди, пережившие сегодня не меньше, чем вы и я. Мне необходимо отлучиться буквально на три минуты. Схожу к машине, позвоню и сразу вернусь сюда.

— Извините, — вновь уже довольно тихо сказала Силена Стилл. — Такое впечатление, что у меня отнимаются ноги… Если нужно позвонить, есть еще один аппарат, на кухне.

— Хорошо, я быстро, — сказал инспектор.

На пороге кухни он осмотрелся.

Шоколадного цвета шторы гармонировали и с серебристым оттенком стен, и с мебелью. Искушенному глазу сразу же становилось ясно: здесь было все, что хотелось бы иметь молодому одинокому бездельнику, к которому трижды в неделю приходит экономка, — приготовить, подать, убрать…

Инклав вспомнил некстати, что он тоже одинок, тяжело вздохнул, подошел к телефону и достал записную книжку… Одинок, а с другой стороны, хотя и не так уж молод, как, к примеру, тот парень, что лежит сейчас в дальней комнате на широченной своей тахте, но зато — пропади оно пропадом все! — живой… «Я — живой!»

Когда в доме мистера Монда подозвали наконец к телефону Доулинга, Инклав коротко рассказал ему, в чем суть дела. Он знал шефа и поэтому не особо удивился, когда услышал на том конце провода всего лишь один вопрос:

— Хватит тараторить, инспектор! Где вы сейчас находитесь?!

— Рейн-стрит, 16, шеф. От центрального шоссе, за аптекой, сразу направо…

— Черт бы вас взял! — перебил его Рыжий Черт. — Знаю! Буду через двадцать одну минуту!

«И ведь будет, — подумал Инклав. — Ровно через двадцать одну минуту, и ни минутой позже. На бесшумном „мерседесе“ последней марки, да еще когда за рулем — знаменитый Кроуфорд, год назад отхвативший в Дакаре приз…»

Сожаление о том, что в этом мрачно-безбрежном мире доступно не все и не всем, через несколько минут сослужило инспектору очень плохую службу. Неуместность этого сожаления, а точнее, несвоевременность оказались чуть позже именно теми звеньями, которых так не хватало сегодня в рукотворной цепи случайностей!

Да, чуть позже, все в тех же стенах.

Через несколько минут…

Но пока что инспектор еще раз вздохнул, покосился на прозрачную дверцу бара, на разделочный столик, где с оправданной логикой натюрморта были разложены продукты для так и не приготовленного обеда, и направился обратно к несчастной Силене Стилл, волей случая оказавшейся дважды за день единственной прямой свидетельницей того, что не каждому, к сожалению, дано расслышать во мраке мира беспощадный и мертвенный скрип неостановимого колеса Судьбы…

…Вечером, уже в управлении, в своем кабинете, комиссар полиции Сэмьюэл Доулинг долго раздумывал, в чем же заключалась ошибка Инклава. Та ошибка, на которую попросту не имеет права не только офицер полиции, но даже, как всем известно, рядовой сапер…

Или это не ошибка профессионала, а та самая усталость металла, за которую сама жизнь всегда выставляет счет?

На все эти вопросы точнее всех должен был бы, разумеется, ответить не кто иной, как сам Инклав. Непонятно только — перед кем? Перед шефом?.. Перед ребятами своего и других отделов?.. Или перед судом присяжных?..

К сожалению, в данном случае инспектор почему-то не был склонен к самоанализу. Он привык действовать по обстоятельствам, посему его действия не всегда подчинялись абстрактным законам логики. И пока что, кстати, особых осечек не было.

Тем не менее сегодняшние события на Рейн-стрит, 16, развивались далее так.

Возвратившись в дальнюю комнату, где в том же кресле, будто бы и вправду пришибленная несчастьями, сидела Силена Стилл, Инклав, глянув на ее бескровное лицо, которое еще так недавно очаровало его в машине, в первую очередь подумал, насколько странная в общем-то штука — жизнь. Не прикажи ему Доулинг несколько часов назад подбросить свидетельницу до дома, он бы сейчас и понятия не имел об этом тихом коттедже на тихой улице, а тем более, конечно, о юном, как Силена выразилась, оболтусе, что спал на прекрасной своей тахте, тут же в комнате, вечным сном. Не имел бы понятия о начатой бутылке бордо, привлекающей взгляд входящего, о разгроханном зачем-то телефонном аппарате (по идее, надо было крушить и второй, на кухне!), о лежащем на полу, возле свесившейся хладной руки, бокальчике и о крохотном пузыречке с круглой блестящей пробкой, что валяется тут же, рядом… Не говоря уже, разумеется, о грязной одежде в ванной, о брезентовом чехле, в котором так хорошо прощупывается разобранная винтовка, и о дурно пахнущих ботинках, где имеются на рифленых подошвах частички почвы, способные, когда надо, сказать о многом. Так что очень даже возможно, что «новоявленный Вильгельм Тель», провалившийся как сквозь землю, вот он, рядом. И зовут его Жан Бертье…

Поскорей бы прошло это время — ровно двадцать одна минута!

Разумеется, Доулинг на ходу, из машины, уже вызвал ребят и дал знать Рикардену. В управление, где сейчас — средоточие версий, сведений, фактов, догадок и даже слухов…

И вот тут-то на Инклава сразу и налетела, будто озорная трепетная волна, абсолютно справедливая мысль о том, что во всех телефонных переговорах, в бульварной и светской прессе, в отчетах, сводках и, конечно же, в докладе, представленном в министерство внутренних дел, будет вскоре фигурировать имя человека, обнаружившего убийцу наследного графа Бэдфула в считанные часы после совершения преступления. Имя скромного инспектора полиции из Бэдфул-каунти…

«Совершенно верно, сэр, — тот самый инспектор Инклав!..»

«Разумеется, сэр! Он и раньше, как всем известно…»

Это — взлет. Это, стало быть, звездный час. И естественно — новый виток спирали, по которой и делаются карьеры…

Инклав вновь подошел к Силене, посмотрел на нее совершенно спокойным взглядом сыщика. На какую-то долю секунды и она подняла на него опухшие провалившиеся глаза, затем веки опять сомкнулись.

«Господи, — с пробежавшим тут же по спине холодком подумал Инклав, — что же я находил в ней лишь каких-то пару часов назад? Беззащитность — и только?..»

Он почувствовал минутную жалость к несчастной женщине, но, скорее всего, это было сожаление игрока, опоздавшего сделать ставку.