Эйлин хмыкнула:

— Старый добрый юмор еще не утрачен. Ты всегда умела найти смешное даже в грустных вещах. Ну, в любом случае я рада, что у тебя в сердце не осталось занозы. Я уверена, что очень скоро ты найдешь человека посимпатичнее, даже не сомневайся.

Мэнди порадовалась, что в сумерках не было видно ее лица. Скоро она уедет отсюда, но сердце ее останется здесь навсегда. Здесь… с Саймоном, с Пипом, с самой Эйлин, которая всегда была хорошим верным другом. И если она сумеет это сделать с веселым видом, что ж, Мэнди будет за что уважать себя.

— Кстати, о Саймоне. Не то чтобы Саймон был похож на надутого моржа, как ты выразилась, но все же порой он казался мне мрачноватым. Зато в последнее время он так преобразился… я подумала — как ты считаешь, это не связано с Николой Марсден? Он совершенно переменился с тех пор, как она вернулась сюда. В деревне, естественно, все об этом судачат, мисс Трейн, которая шила ей наряды, рассказывала, что недавно Никола ездила в Лондон и накупила там всяких тканей, одежды и всего другого, что может означать только одно — приготовления к свадьбе. Ты об этом ничего не знаешь? Может, слышала разговор, ты же живешь там? Видишь, как я быстро стала любопытной деревенской кумушкой?

Мэнди сцепила пальцы, ладони у нее были холодные и влажные.

— Знаешь, думаю, ты права, — сказала она наконец. — Саймон часто бывает у Марсденов, а Никола не расстается с ним. Думаю, скоро они объявят о помолвке. Наверное, они ждут, когда закончится сентябрьская ярмарка. А может быть, они вообще не будут ничего объявлять. — Она замолчала, но потом нашла в себе силы продолжить: — Саймон как-то говорил мне, еще в самом начале нашего знакомства, что не очень-то верит в помолвки.

Широкая темная фигура появилась в открытом окне, и до них донесся запах табака.

— Это кто не верит в помолвки? — лениво поинтересовался Дик. — Или я вмешиваюсь в ваши девичьи секреты?

— Да, вмешиваешься, и нечего нас подслушивать, — нежно упрекнула его жена. — Мы сплетничаем про нашего соседа, Саймона Деррингтона.

Дик перепрыгнул через низкий подоконник и сел в кресло между ними, угольки его трубки тускло мерцали в сумерках.

— Так старина Саймон решил жениться? Ни за что в это не поверю, — заявил он. — Саймон у нас такой отшельник… ну, то есть из тех ребят, которые прекрасно обходятся без женщин.

Эйлин поцокала языком:

— Глупости! Никакой мужчина не может обойтись без женщины.

— А что, вполне здравая мысль, — одобрил Дик, откидываясь на спинку кресла и довольно попыхивая трубкой.

— Мы считаем, что это Никола Марсден, — выложила Эйлин.

Дик задумался:

— Может быть. Очень может быть. Да, выгодный брак. Дружат семьями, Марсдены здесь живут испокон веков.

Эйлин возмущенно фыркнула:

— Господи, перестань нести этот старомодный феодальный вздор. Милорд должен найти жену из своего сословия, и все такое… Уверена, Саймону нет до этого никакого дела.

— Как знать, может, ты и права… а может быть, нет, — пробубнил Дик. — Хотя я лично считаю, что если ты родился аристократом, это уже неисправимо. Впрочем, об заклад я бы биться не стал. — И он рассмеялся громким добродушным смехом. — Сам-то я не баронет, почем мне знать.

Мэнди вскочила:

— Мне пора возвращаться, Эйлин, уже поздно.

— Да, конечно, иди, дружок. А я-то, эгоистка, болтаю тут с тобой, совсем забыла про время. Ты, наверное, устала.

Эйлин тоже вскочила, захлопотала и наконец уговорила Мэнди, что Дик подвезет ее на машине.

Когда Дик высадил ее у ворот «Дауэр-Хаус», Мэнди некоторое время постояла, глядя, как красные огоньки машины исчезают за поворотом. Действительно, она чувствовала себя страшно усталой, но по какой-то странной причине ей не хотелось идти ложиться спать.

И тут, совершенно неожиданно, над верхушками деревьев взошла луна, Мэнди стояла как зачарованная, глядя, как она поднимается все выше и наконец плывет высоко в черном небе, полная и сияющая.

«Как красиво! — подумала Мэнди. — Такая яркая, такая спокойная и такая холодная. Сколько сердец ты разбила, а тебе и дела нет. Ну конечно, ты же луна».

Она жалко улыбалась, подходя к крыльцу, но все же это была улыбка. Темная тень отделилась от крыльца ей навстречу, оказавшись Саймоном.

— Любуешься луной? — проговорил он вполголоса, нежно и загадочно. — Вот и я тоже. Наверное, к старости становлюсь романтичным.

Мэнди подумала: «Нет, на сегодня хватит, я уже больше не выдержу».

— Я сплю на ходу… так устала, что сил на луну уже нет. — Она зевнула почти натурально.

— Бедная малышка, тебе досталось сегодня. Скорей ступай спать. — Он слегка подтолкнул ее к двери. — Будут у тебя еще и другие ночи… тоже лунные. Спокойной ночи, Мэнди.

Из окна своей спальни она наблюдала за его высокой темной фигурой — он прохаживался по лужайке, потом пошел в свой розарий. Да, осталось три недели до ярмарки, вспомнила Мэнди, а там она уедет отсюда и найдет другую работу. Скорее всего, вернется в Лондон. Лондон такой огромный, такой равнодушный, там легко все начать сначала.

Собираясь спать, она вдруг поймала себя на том, что повторяет слова старой французской песенки. «По крайней мере, мне повезло больше, чем той розе, — думала она. — У меня осталось еще целых три недели, чтобы цвести. И надо не потратить их зря».

Глава 8

По мере того как приближалась Цветочная ярмарка, их все больше охватывало радостное волнение. Саймон почти не отходил от клумбы со своими экспериментальными посадками. Кусты, с которых должны были срезаться розы для выставки, охранялись так тщательно и с такой любовью, словно это были наследные принцы. Крошечные белые зонтики, прикрепленные к веткам, защищали каждый бутон. Ежедневно эти зонтики прилаживались заново, в зависимости от погоды — достаточно низко, чтобы загораживать прямые лучи солнца, но не настолько, чтобы воздух под зонтиком был влажным.

В августе сухая жаркая погода установилась во всей Англии. Утренние туманы переходили в знойные томные дни. Земля рассохлась и превратилась в красную пыль.

Сухая погода очень радовала Саймона.

— Я могу их сам поливать и регулировать влажность воды, чтобы бутоны хорошо завязались, — ликовал он. — Я только молюсь, чтобы накануне выставки не поднялась буря и не растрепала бутоны.

Но даже от этого непредвиденного случая он застраховался. Он купил где-то старые куриные домики, Гомер с рабочими их очистили, продезинфицировали и приладили так, чтобы они берегли розовые кусты от всех капризов непогоды.

— Странно даже, — подтрунивала над ним Никола, — что ты не вытащил в сад кровать и не караулишь свои драгоценные розы ночи напролет.

— А что, может быть, и до этого дойдет, — не смущался Саймон.

Мэнди всегда считала, что когда любишь по-настоящему, всегда можешь понять, что чувствует любимый человек. А она знала точно, что под кажущейся собранностью и бравадой Саймона скрывались нервы, напряженные, как под электрическим током. Это был итог его восьмилетних трудов. Восемь лет надежд и разочарований, бесконечного терпения и энтузиазма. Даже, можно сказать, преданности. Если он потерпит неудачу, что ж, он пожмет плечами, улыбнется и начнет все сначала. Но как она надеялась на то, что этого не произойдет!

Розы словно знали, чего люди ждали от них. Ровно в положенное время бутоны налились и округлились. Они были бледного чистого желтого цвета, как рассвет зимним утром. За три дня до выставки они сделались крепкими и упругими, вот-вот готовыми распуститься.

— Господи, они такие чудесные, что просто хочется стонать, — воскликнула Мэнди.

Саймон рассмеялся и назвал ее сентиментальной дурочкой.

— Розы — как женщины… им нужен укорот.

И он связал бутоны толстой мягкой шерстяной ниткой, чтобы они не раскрылись раньше времени и не отцвели до дня выставки.

— Все, финишная прямая, — неторопливо сказал Саймон, прилаживая маленькие белые зонтики над бутонами за два вечера до дня выставки. — Завтра утром я срезаю бутоны. А послезавтра настанет тот самый день. Я выезжаю в Лимингфилд на рассвете. Ты ведь поедешь со мной, Мэнди, да? Я очень рассчитываю на твою помощь, надо красиво расставить цветы. Девять или десять лучших бутонов надо будет «изящно расположить полукругом», как написано в Правилах. Думаю, изящества у тебя побольше, чем у меня, детка.