— Поедем ко мне.

Они потянулись друг к другу, но он вдруг отшатнулся.

— В чем дело? — спросила она, проявляя простодушное преклонение перед рекламными роликами. — У меня изо рта дурно пахнет?

— Не здесь, — отвечал Ал, пытаясь закрыться ладонью.

— В чем дело?

— Ред Лейфсон…

Ал уловил в полутьме блеск металла, и сейчас инвалидная коляска уже подвозила своего улыбающегося пассажира к их столику.

— О, что мы здесь видим? Накануне вступления в должность будущий начальник полиции Алан Кармай Карбайд пересек границу штата, чтобы отужинать с женой своего смещенного предшественника! Как прикажете понимать эту встречу — служебное дело, личное или попросту красивый жест?

— Право, Ред, такие вопросы… Эди очень расстроена — вы же знаете… Ей-богу, это самое меньшее, что я мог сделать…

— Значит, спишем все на красивый жест, а? — сказал Ред, царапая что-то в своем блокноте, и продолжил с усмешкой: — Надеюсь, вы не станете обещать, что вырвали бы мне ноги, если они у меня были, и не станете, подобно своему предшественнику на вашем высоком посту, разукрашивать мою машину штрафными квитанциями?

— Мне незачем это делать, Ред, поскольку я верю в вашу личную порядочность.

— Серьезно? Ну, тогда вы один такой оригинал на весь Город. Нет, правда, зачем вам понадобилось перевозить даму через границу штата? В этом, надеюсь, нет никакого тайного умысла?

— Мне просто нравится здешняя кухня.

— Что же вы заказали?

— Господи, да вы никак допрашиваете меня?

— Всего лишь любопытство гурмана, Ал. Я тоже люблю это заведеньице — оно стоит того. Я люблю атмосферу американизма. Не знаю даже, как объяснить… В ней есть цельность… Она наша, как…

— Как яблочный пирог?

— Точно. И вам здесь нравится больше, чем где-либо в Городе?

— Как и всем людям, Ред, мне нравится разнообразие.

Ред взглянул на Эди и улыбнулся.

— Оно и видно, — сказал он.

— Ты просто грязная, подлая тварь, самый гнусный, мелкий червячишка из всех, которые копошатся в помоях, — прошипела Эди.

— Ага. Наконец хоть что-то, пригодное для цитирования, — лихорадочно зачиркал карандашом Ред.

— Эди! — попытался урезонить ее Ал. — Она просто не в себе. Нервное напряжение…

— При чем тут нервное напряжение! Меня просто тошнит от этого калеки, который прикрывается своими увечьями! Интересно, как это ты остался без ног? Да я знаю как! В детстве упал со стула, когда подсматривал в замочную скважину, что творится в спальне. Как насчет этого, процитируешь?

— Конечно, конечно, — бросил посеревший от злости Ред, поспешно отъезжая. Только вот такая баба и могла его пронять.

Когда он удалился, Ал сказал:

— Лучше бы ты не делала этого, Эди, но я очень рад, что ты так поступила. Пошли, я отвезу тебя домой.

Они ехали, включив магнитофон, изливавший потоки сладкой музыки, и Эди чувствовала себя желанной женщиной. Она то и дело бросала украдкой взгляд на застывшее лицо и уставившиеся на дорогу светло-голубые глаза, на привлекательные складки вокруг чувственного рта и думала о том, как будут завидовать все женщины, осуществись ее дикая мечта, как будут все размышлять о том, что же в ней есть такого, что позволило добиться своего.

Машина подъехала к ее дому. Однако Ал и не подумал выскочить из кабины и открыть ей дверцу. Подождав с минуту, она открыла ее сама, изрядно рассердившись и в то же время понимая, что глупо было предаваться нелепым фантазиям. Но что же еще остается по мере того, как прибавляются годы? Одни лишь фантазии…

— Не зайдешь выпить на прощание?

Может быть, его тронет отчаяние этой последней попытки?

— Конечно, зайду, — ответил Ал. — Только вот машину поставлю.

— Оставь ее прямо здесь.

— Нет, здесь нельзя.

— Почему нельзя? Это ведь мой участок.

— Потому и нельзя, что твой. Я теперь начальник полиции, — пояснил он, и Эди не могла не услышать в его голосе вульгарного самодовольства.

— Где-то здесь рыщет Ред Лейфсон… иди в дом.

Эди повиновалась. Как только она закрыла за собой парадную дверь, сразу подумала, что делает большую глупость, приглашая к себе в дом известнейшего в городе бабника. Но подумала скорее для очистки совести. Поставив пластинку с музыкой под настроение, притушила свет и зажгла палочку благовоний. Потом закрыла парадное на засов и пошла в свою комнату.

От неожиданного рева телевизора, заглушившего поставленную ею пластинку, она вздрогнула.

— Налей себе выпить, — крикнула она.

Не отвечая, Ал последовал ее совету и развалился в кресле Крамнэгела, вперившись в телевизор. Шел старый фильм о похождениях Чарли Чана на Гавайях. Но как только Ал начал понимать суть интриги, вошла Эди, облаченная в свое прозрачное одеяние, с мундштучком а-ля Мата Хари в руке.

Ал залился хохотом.

— Над чем ты смеешься? — возмутилась она.

— В жизни не видел такого! Ух ты! — И он испустил боевой клич ковбоя на родео.

По привычке Ал проснулся в половине седьмого утра. Эди, к удивлению, уже не спала и смотрела на него серыми, печальными, прячущими тревогу глазами.

— Привет, — сказал он. — Как я сюда попал?

— Ох, Ал, — пробормотала она разбитым голосом, — я думала о Барте.

— Барт, конечно, отстрелялся, — ответил Ал, стараясь выразиться помягче.

— Это зло.

— Что зло?

— Зло сейчас говорить о Барте «отстрелялся»…

— А и черт с ним, — прорычал Ал. — Ну ладно, тогда я скажу «обделался», как и хотел сказать с самого начала.

— В его случае даже это слово лучше, чем «отстрелялся». Бедный Барт. В тюрьме, на чужбине, за тысячи миль от нас…

— Это намного уменьшает возможность его возвращения домой прямо сейчас…

— Я никогда не жила по-настоящему, пока не встретила тебя…

— Держу пари, ты всем так говоришь.

— Я говорю совершенно искренне, Ал. О боже, какой ужас!

— Ужас?

— Я чувствую, что влюбляюсь в тебя, Ал.

— Постой, постой, — Ал даже сел. — Мы же с тобой едва знакомы.

— Я знала тебя много лет… Не зная тебя настоящего… — продекламировала она нараспев.

— Это еще что значит, черт побери? Послушай, Эди, не надо строить иллюзий. Я этого не стою. Я превращу твою жизнь в сплошную муку.

— Может, мука с тобой лучше, чем счастье с другим?

— Что-что?

— Барт, — сказала она печально. — Жлоб несчастный.

— Вот это и есть демократия, — объявил Ал. — Ты пришла наконец к точке зрения большинства.

— Ты всегда так считал?

— Всегда.

— С самого начала?

— С самого начала.

Наступило молчание.

— Я приготовлю тебе завтрак.

— Не беспокойся, — ответил Ал.

— Перехвачу что-нибудь по дороге.

— Но мне хочется приготовить тебе завтрак, — настаивала она.

— Я не могу столько ждать, — сказал он, надевая часы.

— Да что с тобой. Ал? — воскликнула она. — Всего ведь половина седьмого.

— Сначала я должен заехать домой, — терпеливо пояснил он, — и лечь в постель, чтобы миссис Макалистер подумала, что я там спал. Потом мне нужно принять душ, чтобы пол был мокрый. Короче говоря, надо создать впечатление, что я ночевал дома.

— О боже, и так приходится маскироваться полицейскому при каждом прелюбодеянии?

— Не смей произносить это слово! — скомандовал Ал, поспешно крестясь, и крадучись подошел к окну.

Когда он посмотрел через щель жалюзи на улицу, Эди включила свет.

— Выключи немедленно! — завопил он, кулем рухнув на пол.

Эди расхохоталась. Было что-то неотразимо забавное в том, как одетый в одни лишь наручные часы начальник полиции лежал под подоконником и выкрикивал приказания.

— Почему? — спросила она.

— Выключи, черт бы тебя побрал! — прошептал он угрожающе.

Напевая «Сумерки в Турции», Эди начала изображать танец живота, постепенно приближаясь к окну и к своему скрючившемуся на полу владыке.

— Да выключи же ты его, ради бога! — взмолился он.

— На улице стоит красный автомобиль, которого там с ночи не было, а в нем кто-то сидит.