— Не обязательно. Мы все время летим, даже если стоим на поверхности планеты, всегда летим.

— Правда, что ли?

— Конечно. Планета вращается вокруг звезды, звезда — вокруг центра галактики, а галактика…

Иногда Гай становился таким серьезным в самый неподходящий момент.

— Ха! Всё! Я поняла. Мы все — летучие твари. Какой ты умный, Блонд… Прости.

— Ничего. Мне нравится. Значит, ты неравнодушна… к цвету моих волос. Может быть, ты даже любишь меня, моя Кассия?

Что и говорить, её сладкий блондинчик знал толк в любви. Он почти во всем разбирался, кроме вакуум-сварки, разве что.

— Пусть восходят и вновь заходят звезды, — помни: только лишь день погаснет краткий…

Она никогда не жаловалась на память, и когда повторяла эти слова вслед за Ацилием, безрассудно смешивая свое дыхание с его, запоминала их крепко-накрепко, как прежде параграфы устава.

— Что ты там бормочешь, лигария?

Каждое слово, сказанное тогда шепотом в уютной тишине тесной каюты, сбереглось в неприкосновенности. Тысячелетнее вино слов.

— Бесконечную ночь нам спать придется…

— Заткнись-ка, будь так добра.

Галийка не злилась, просто не хотела слышать резкую лацийскую речь. Никаких тебе гортанных, грассирующих, апострофов и прочих дифтонгов. Утомила её эта грубая и упрямая республиканская девка, с которой без медикаментов никакого сладу нет. Столько возни ради плебейки!

Но высказать недовольство медичке не дали. Мнение мелкой сошки никого особо не интересовало.

— Да! Я поняла. Так точно, госпожа.

Кассию прекратили пытать дезраствором, но и из регенерационной капсулы не выпускали, время от времени вливая в вену какую-то успокоительную гадость. Иногда медичка проверяла жизненные показатели пленницы и на мяукающем диалекте докладывала начальству. Но на этот раз все изменилось. Девушке сначала вкатили щадящий парализатор, чтобы без риска для своего здоровья извлечь из капсулы и надеть ошейник и браслеты, уж больно грозно та зыркала черными глазищами.

— Еще один укольчик и пойдешь своими ножками, — усмехнулась блондинистая до полной бесцветности галийка — начальница рыжей мучительницы.

Инфузор продырявил многострадальное плечо Кассии уже в который раз за прошедшие сутки. Одной дыркой больше, одной меньше.

— Куда меня?

Галийка сморщила усыпанный бледными веснушками нос.

— А кому ты нужнее всех? Кто за тебя готов выложить кругленькую сумму?

— Парфы, да?

— Тебе виднее, девушка.

Нет, это точно парфы, которые, когда речь идет о мести, за ценой не постоят. Не зря на Кассию напялили ярко-красную арестантскую робу и в наручники недаром заковали. Провели, что называется, предпродажную подготовку и придали товарный вид. Торгашки!

— Вот тогда поживем — и увидим.

— Оптимистка ты, как я посмотрю, — зло усмехнулась белобрысая. — А может, у биоконструктов с мозгами не все в порядке?

— От генетической помойки слышу, — нагло огрызнулась пленница, которой нечего было терять.

Не то, чтобы Фортуната совсем страха не ведала. Совсем даже наоборот. Блонд… Гай Ацилий как-то объяснял, что чувство страха необходимо любому животному, ради самосохранения. Просто весь её ужас перед парфийским пленом, пытками и смертью перегорел в регенерационной камере, он, словно белковый яд, свернулся в кипятке. А еще Кассия для себя твердо решила, что пока не убедится в обратном, будет верить, что Гай Ацилий жив. А если он жив, то вернется на «Аквилу» и обязательно придумает, как своей дестинате помочь. Это она, бешеная манипулария, сгоряча натворила бы дел, а патриций, он хладнокровный, расчетливый и дальновидный, он всё сделает как надо. Пусть только жив будет, храни его Вечные Боги.

Матрона Бренны злилась, но злость не мешала ей весьма шустро соображать — иначе госпожа Эпонима никогда не стала бы матроной. В галийском обществе нравы царили — куда там самым изощренным интриганам Лация! Выживают в непрекращающейся борьбе за власть над галийскими мирами хитрые и изворотливые, но на самый верх взбираются самые хладнокровные и безжалостные. Поэтому Ацилий ничуть не удивился, когда, спустя всего лишь несколько минут после судьбоносной трансляции с «Аквилы», оказался практически лицом к лицу с госпожой Эпонимой. Ну, лицом к экрану, конечно.

Галийка, взнуздавшая собственную ярость, говорила отрывисто и злобно, не тратя время на вежливость и церемонии:

— Если тебе действительно дорога эта бесполезная девка-лигария и кучка олухов, которых повязали вместе с тобой, будь добр, угомони свою бешеную Аквилину. Сбой в программе у нее, что ли?

Ацилий благоразумно промолчал, но позволил себе довольно-таки мерзкую усмешку самым уголком губ. Галийка в ответ сверкнула пронзительно-голубыми глазами, но развивать тему неуравновешенности психики биоконструктов не стала. Видно, Ливия Терция действительно сумела напугать хозяйку Бренны.

— Короче. Я не хочу рисковать, проверяя, не блефует ли твой сумасшедший наварх. Чокнутая или нет, а крови она мне попортить может изрядно прежде, чем сдохнет. Тебя доставят на «Аквилу», патриций. Надеюсь, ты командуешь этой бандой не только на словах. Состояние счетов популяров мне известно, ты — единственный обладающий доступом к этому жирному куску, и только поэтому я вообще с тобой разговариваю. Приготовься много и быстро платить, Гай Ацилий. Но прежде — прекрати этот затянувшийся фарс. Как только твои корабли отойдут на безопасное расстояние от Бренны, мы обговорим детали.

— А мои спутники? — спросил он, изо всех сил сдерживая иной вопрос: «А моя женщина?»

— Останутся здесь в качестве гарантии твоего хорошего поведения. И поведения твоей цепной… твоего наварха.

Госпоже Эпониме удалось невероятное — слово «наварх» она произнесла с такими интонациями, с какими даже пунийские работорговцы не ругаются.

И вот теперь, сидя на борту галийского бота, маленького и безоружного, в компании сметанно-белого от переживаний одинокого пилота, Ацилий рассматривал в иллюминатор потрепанный борт приближающейся «Аквилы» и пытался привести в порядок мысли. Удержать Ливию Терцию от безумств — не такая уж сложная задача, думалось ему. Аквилина затеяла всю историю с самоуничтожением ради того, чтобы его вызволить. Конечно, она немедленно скорректирует самоубийственные планы, едва лишь он ступит на палубу «Аквилы». По-другому и быть не может.

Знал бы он…

Наварх «Аквилы» оказала лидеру и вдохновителю необходимые почести — лично встретила у шлюза, но этим ее дружелюбие ограничилось. Ливию Терцию словно подменили: вместо восторженной и преданной последовательницы перед Ацилием предстала настоящая мегера, которая разве что искрами из глаз не сыпала.

— Где мои люди, патриций? — чужим ледяным голосом, сдавленным от гнева, спросила она.

— Что? — вздрогнул Ацилий.

— Квинт Марций Аквилин, префект; Марция Септимия Либертина, центурион манипулариев; Квинт Кассий Аквилин, манипуларий второй центурии… — не меняя тона, она спокойно перечислила имена всех застрявших в плену у галиек республиканцев. Никого не забыла, даже Кассию.

Подслушивавший и подглядывавший из-за могучего плеча вахтенного вигила Антоний на мгновение встретился взглядом с навархом и тихо икнул. Психокорректор вдруг догадался, к чему всё идет. Это Божественный Курион еще ничего не понял, ну так он и не знает Ливию Аквилину так хорошо, как ее бывший личный психокуратор.

— Мои люди, — повторила наварх и шагнула вперед. — Они были с тобой, под твоим непосредственным командованием, наш… консул. Ты — командир, ты отвечал за их безопасность. Ты вернулся один. Где они?

Патриций, видимо, не задумывавшийся до сих пор о таких аспектах положения лидера, растерянно нахмурился и неопределенно махнул в сторону пристыкованного к «Аквиле» галийского бота. Дескать, там остались.

— Тогда что ты делаешь здесь, на борту моего корабля? — Аквилина заложила руки за спину и качнулась на носках. — Как ты посмел явиться сюда, потеряв моих солдат? Labra lege[12]! Верни их. Немедленно. Иначе, — лицо наварха перекосило от злобной усмешки, — я вышвырну тебя за борт, как мусор, непригодный для переработки. Ясно?