— А как вы можете объяснить то обстоятельство, что на столе снова был найден ключ? Это очень ловкий ход со стороны убийцы… Он, видимо, его долго обдумывал… Разве вы не понимаете?! Ведь если бы убийцу схватили, то прежде, чем его осудить, необходимо было бы доказать, что он вошел в подвальную комнату, вышел из нее, запер дверь и положил ключ на стол… А как это доказать?..
— Карвер говорит… — начал Тэб.
— Я знаю версию Карвера, — прервал его издатель. — Он думает, что поначалу преступник хотел оставить возле старика оружие, чтобы таким образом навести полицию на мысль, что Трэнсмир покончил с собой. Но в таком случае незачем было убивать старика в спину… Нет, я не разделяю эту версию… Вчера вечером я беседовал по этому поводу с известным адвокатом, и он вполне согласен со мной… Убийца знал что делал: пока не будет объяснено, каким образом ключ очутился на столе после того, как дверь была заперта снаружи, — его вину доказать невозможно… — Он умолк и какое-то время испытующе смотрел на Тэба. Затем продолжил: — Должен вам сказать, Холланд, что из-за этого дела поднимается страшная шумиха и кто-то сильно пострадает, если преступник не будет пойман… А пострадает, несомненно, прежде других ваш приятель Карвер, которому было поручено расследование первого убийства… Я люблю Карвера, но должен сознаться, что он сплоховал… и не буду защищать его. Вы тоже сплоховали, мой друг. Вы должны были сразу же отмежеваться от Карвера, подготовить читателя к возможной неудаче. Я промолчу о том, что будет с вами, если вы не распутаете этого дела… Нужно во что бы то ни стало найти виновного, Холланд!.. Необходимо объяснить, каким образом ключ мог оказаться на столе… Я все сказал…
После этого малоприятного разговора Тэб отправился в Мэйфилд. Он надеялся найти там Карвера и не ошибся.
— Булавки разные! — сообщил сыщик, увидев Тэба.
Обе булавки лежали перед ним на столе: действительно, одна из них была значительно короче другой.
— Случайно обронить булавку можно только один раз… — задумчиво произнес Карвер. — Пойдемте, Тэб…
Когда они сошли вниз, Тэб рассказал Карверу о разговоре с издателем. Тот выслушал его внимательно и с большим интересом. Сыщик некоторое время стоял молча, погруженный в свои мысли, а затем произнес:
— Да, ваш издатель прав: нам предстоит порядочно потрудиться…
Тэб машинально разглядывал коробки на полках.
— Нигде нет ни малейшего отпечатка пальцев. Этот негодяй всегда ходит в перчатках… Между прочим, я намерен оставить в доме охрану на день или на два… Хотя вряд ли он еще раз вернется сюда… — Карвер потушил свет, запер дверь, и они поднялись в столовую. — Браун убит… Уолтерс вне подозрений… Единственные люди, на которых может теперь пасть подозрение, это вы и я…
Утром Тэб нашел в почтовом ящике объемистое послание от Рекса. Оно было отправлено из Палермо:
«Дорогой Тэб! Мне надоело путешествовать, и я решил вернуться домой. Посылаю вам в этом письме кольцо. Я купил его здесь по случаю. Оно будто бы принадлежало когда-то самому Цезарю Борджиа. Мне его продали с гарантией, и я заплатил за него довольно много. Письмо вам передаст стюард парохода, на котором я прибыл сюда и который сегодня уходит обратно».
Прежде чем читать дальше, Тэб рассмотрел кольцо: оно было очень тонкой работы.
«Посланцу моему на чай не давайте, я уже вознаградил его, как и подобает такому Крезу, как я… Совершенно не знаю, что делать с собой по возвращении. Конечно, я не поселюсь в этом мрачном Мэйфилде… Если вы не захотите меня принять, то мне придется поселиться в гостинице. Простите, что не написал вам раньше… Сердечно преданный вам Рекс».
Внизу была приписка:
«Если пароход отойдет отсюда в среду, то я скоро вернусь домой. Если я вам ничего не напишу, то знайте, что я изменил решение. В Палермо много прекрасных женщин…»
За этой припиской следовала вторая:
«Приглашаю вас и вашего гениального друга Карвера пообедать со мной в день приезда».
Тэб усмехнулся, спрятал письмо и кольцо в ящик стола и задумался: не пустить ли Рекса в самом деле снова к себе? Временами он сильно без него скучал… Тэб с улыбкой подумал о приписке: вероятно, увлечение мисс Эрдферн прошло окончательно. Тэб должен был в этот день пить у нее чай. Он снова улыбнулся…
Дело Трэнсмира становилось для него в тягость — ему надоело обо всем умалчивать. Встретившись днем с Карвером, он откровенно ему об этом сказал. Карвер понял его.
— Теперь вы можете писать о чем хотите, кроме… булавок.
Тэб обрадовался и в веселом настроении направился в Централ-отель к мисс Эрдферн. Она встретила его очень ласково и протянула ему обе руки.
— Какой у вас усталый вид! — воскликнула она. — Точно вы не спали целую неделю!.. Вы, вероятно, заняты этим новым убийством? — Она усмехнулась и стала разливать чай. — Ведь Браун и есть тот человек, которого вы так долго разыскивали, не правда ли?.. Вероятно, о нем и рассказывал И Линг…
Тэб кивнул.
— Несчастный!.. — с сожалением промолвила актриса. — А этот Уолтерс? Что с ним? Я видела его всего лишь раз, но он мне показался отвратительным!.. — И она быстро переменила тему разговора. — Знаете ли вы, что я получила предложение вернуться на сцену? Но я отказала. Ненавижу сцену. У меня с ней связаны тяжелые воспоминания…
Тэб вспомнил о письме, полученном им утром от Рекса.
— Знаете ли вы, что Рекс скоро возвращается? Он вам не писал?
Она отрицательно покачала головой, и лицо ее вдруг сделалось серьезным.
— Нет, он не писал мне больше после того странного письма. Мне очень его жаль…
Тэб лукаво усмехнулся:
— О! Не жалейте его! Этот беспутный малый уже вполне исцелился от своей сердечной раны… Юношеские увлечения никогда не бывают длительны…
— Вы рассуждаете, как седовласый старец… А вы сами исцелились от своего увлечения?
— Какого? Да, до известной степени…
— Что же вы подразумеваете под известной степенью? — спросила, улыбаясь, мисс Эрдферн.
— Я не совсем правильно выразился: я хотел сказать — до некоторых пор…
Их взгляды встретились, и она первой опустила глаза:
— На вашем месте, господин Тэб, я бы постаралась забыть о нем, ведь влюбленные бывают иногда несносны…
— Вы так считаете?..
— Я так считала… — поправилась она и тотчас сменила тему: — Любопытно, чем теперь займется ваш Рекс?.. Он так богат… Я никогда не думала, что Трэнсмир оставит ему все свое состояние: старик часто ворчал на племянника, упрекая за расточительность и праздность… Или Трэнсмир не оставил завещания и молодой Лендер унаследовал все по закону?.. Как ближайший родственник покойного?
— Нет, это не так. Старик оставил собственноручно написанное завещание…
— Ах вот как! — воскликнула мисс Эрдферн, уронив чашку; она побледнела, руки ее дрожали. — Повторите то, что вы только что сказали!..
— Что именно? Разве вы об этом не знали?
— О боже!.. О боже!.. Как это ужасно!
— В чем дело, Урсула?.. Вам нехорошо?..
— Нет… Пустяки! Это пройдет… Я сейчас вспомнила… Простите меня!.. — Она повернулась и выбежала из комнаты.
Тэб был озадачен, он не знал, что и думать. Прошло не менее четверти часа, прежде чем она вернулась.
— Мои нервы никуда не годятся, простите меня…
— Но что вас так огорчило и потрясло?..
— Право, не знаю. Вы говорили о завещании, и я вспомнила о смерти старика…
— Урсула, вы что-то от меня скрываете. Почему вы так расстроились?
Она снова покачала головой:
— Я говорю вам всю правду, Тэб. — Она впервые назвала его не по фамилии. — А теперь уходите!.. Я очень устала… Не возражайте!.. Лучше приходите завтра, Тэб…
24
Над дверью строящегося дома И Линга была прибита дощечка с китайской надписью, в вольном переводе означавшей: «Да отразятся славой ваши поступки на ваших потомках». Вся мудрость Древнего Востока была заключена в этом кратком изречении.
И Линг сидел на одной из широких ступеней террасы своего нового дома и внимательно следил за стройкой. Он посмотрел на солнце, поднялся и направился к выходу. На траве около дороги стоял маленький черный автомобиль. Уже смеркалось, когда И Линг подъехал к ресторану. Слуга сказал ему: