Неля наклонилась к нему, взяла за голову:

— Тебе тоже страшно, Джульбарс?

Женя и Валя читали приказ верховного главнокомандования немецкой армии о регистрации коммунистов и комсомольцев.

— Подумаешь, приказывают! — процедила сквозь зубы Женя. — Дураков нет на регистрацию идти. Давай всем говорить, чтоб не ходили на регистрацию?

— А может, подождем? Ты сама доказывала несколько дней назад, что нужна выдержка, — как-то неуверенно возразила Валя.

— Медлить нельзя, понимаешь? Мы будем выжидать, а люди уже пройдут регистрацию и попадут в гестапо. Это ж точно! Давай сегодня же приниматься за дело! Листовки напишем.

— Давай! — согласилась Валя.

Небольшой домик Плугаревых на окраинной улице обнесен высоким забором, и чужому глазу не видно, что делают его обитатели. Подруги закрыли калитку. Во дворе никого.

— Иди в сарай, а я сейчас приду, — сказала Валя.

Через несколько минут она принесла тетрадь, две ручки, чернильницу. Села на дрова и молча стала вырывать листы из тетради.

Подруги взяли ручки, посмотрели друг на друга, задумались…

Долго обсуждали, что писать. Ох, и трудно же составить маленькое обращение! Они понимали, что каждое слово листовки должно иметь какую-то особую силу. Но какие это слова?

Наконец что-то стало получаться.

— Ну, читай!

Валя наклонилась к Жене и стала читать шепотом.

— Знаешь, что? Давай добавим: «Трепещите, вражины! Мы отомстим за все!»

Договорились расклеить листовки в тот же вечер.

— А что, если нас поймают, Женя?

— Да ты что, Валька? Я не узнаю тебя. Боишься — не ходи, — вспылила Женя, а потом уже мягче добавила: — Струсишь, завалишь дело и пропадешь. Я сама пойду.

— Ты не думай, что я слабая. Я все сделаю, Женя. Вот увидишь!

Приказ гитлеровского командования запрещал жителям города появляться на улицах после девяти часов вечера.

Женя надела серое платье, взяла сумочку, в которую положила пузырек с клеем, листовки, кисточку. До запретного часа она наклеила одну листовку недалеко от клуба и пошла в центр. На главных улицах было слишком много солдат, и она вернулась на улицу Пушкина. Прошла по Зоотехническому. За стеной сельхозинститута разговаривали немцы. Стало обидно: «Тут же госпиталь был! Тут она с подругами работала на кухне. Тут Глеб лежал… А теперь фашисты хозяйничают».

Женя ускорила шаги. В Зоотехническом переулке жила ее подруга по ремесленному училищу — Аня Петрова. У нее она и решила заночевать.

Аня обрадовалась ее приходу. Женя принесла с собой прошлое, такое хорошее и светлое. Стали вспоминать учебу, друзей.

Разговаривая с Аней, Женя все время думала: «Сказать или не сказать?»

Решила молчать.

В одиннадцатом часу Женя снова вышла на улицу. Небо заволокло тучами. Легкий свежий ветерок шевелил в темноте листья деревьев. Улица пуста. Женя прислушалась и неслышно прошла несколько шагов от дома. На углу столкнулась с каким-то прохожим. Вздрогнула от неожиданности. Мелькнула мысль: «Конец»!

— Кто это? — шепнула Женя.

— Свой! — послышался такой же приглушенный ответ.

— Что вы здесь делаете?

— А вы?

Они стояли друг против друга и выжидающе молчали.

— Я к соседке. За валерьянкой, — нашлась Женя. — С мамой плохо!

Она испугалась этой встречи и словно ветер влетела в дом Ани.

— Ты что так долго? — тревожно спросила уже лежавшая в постели Анна.

— Я не даю тебе спать? Прости! Сейчас ложусь.

Утром, идя домой, замедлила шаги возле дома, где вчера вечером встретилась с незнакомцем. Какая-то молодая женщина читала другой:

Женя не шла, а будто летела на крыльях. Сердце радостно стучало: «Читают, читают, а потом осторожно передадут своим соседям!»

Городской комитет партии оставил для подпольной работы несколько небольших групп, которые возглавлялись опытными руководителями. Каждая группа имела свой район.

Штаб подпольщиков, находившийся на окраине города в усадьбе лесника Никодима Захаровича, освещала керосиновая лампа. На маленьком столике стоял радиоприемник. Чуть поодаль за пишущей машинкой сидел Николай Волков. Он размножал только что принятую сводку Совинформбюро. Сбоку на топчане, застланном ковром, закрыв глаза, лежал Глеб.

Прошел примерно час. Зашелестели листы бумаги. Глеб посмотрел на брата.

— Я думал, ты спишь, — сказал Николай. — Давай сверим текст и можно идти. Вручишь сводки Костовому, Шульге. Слушай, а где твои знакомые девушки Женя и Валя? Так, кажется, их зовут?

— Так точно! — улыбнулся Глеб. — Думаю, что эвакуироваться они не успели.

— А адреса их знаешь?

— Угу. Женин.

— Надо дать им листовки.

Оба склонились над сводками, тщательно сверяя каждое написанное слово.

— Ты иди, а за тобой и я, — говорил старший Волков, помогая Глебу прятать листовки.

— Твоя вчерашняя встреча с полицаем Подушкиным меня серьезно тревожит. Не ходи сегодня, Николай. Я разведаю все, вернусь, тогда решим, как быть.

— Глупости все. Не могу я сидеть тут, как крот. Надо действовать. Чем больше мы уничтожим фашистов, тем ближе наша победа.

Перед оккупацией братьев вызвали в горком партии и вели беседу о подпольной работе, рассказали, как надо действовать. Вот почему они ничего не скрывали друг от друга.

— На очереди такие серьезные операции, — продолжал Николай, — взорвать штаб… разобрать железнодорожный путь у Чертова яра, чтобы фрицы и щепок не собрали от своего состава с боеприпасами.

Улица, где был домик лесника, подходила к самому лесу. Еще в начале июля Никодимом Захаровичем внезапно овладела страсть к строительству. Соседи диву давались. Вот так старый красный партизан! Люди все обжитое бросают, а он строиться вздумал. Тип!

А Никодим Захарович на вопросы любопытных отвечал:

— Сенник для своих коз делаю. Сенник, дорогие соседушки…

Никодим Захарович и правда соорудил пристройку к дому. Он сложил стены, вырыл подвал, проделал подземный ход в сарай. В работе ему помогал какой то веселый, беловолосый человек, которого Никодим Захарович отрекомендовал соседям квартирантом. Наедине старик в шутку называл его «прорабом». Это был Николай Волков, рабочий завода, коммунист.

Ночами, когда крепким сном спали соседи, лесник вывозил землю подальше от дома, в яр. Так на случай оккупации города под домом Никодима Захаровича было подготовлено место для главного штаба подпольной организации.

Через час после ухода брата Николай Волков, стараясь не обращать на себя внимания прохожих, шел в город.

На явочной квартире, что была недалеко от полотна железной дороги, сказал молодой миловидной женщине:

— Рая, я положил взрывчатку в сарай. Ванятка приходил?

— Да.

— Не обнаружил себя?

— Думаю, что нет. — Рая внимательно посмотрела на Волкова, настойчиво предупредила: