К тому времени возникла прямая угроза Троицесергиеву монастырю. Возвратившееся в Москву войско Сапеги, уже без своего гетмана, снова было готово повторить попытку штурма Троицы. Для спасения монастыря троицкие власти во главе с архимандритом Дионисием обратились в подмосковные полки, чтобы им прислали воеводу для защиты обители. Отписка об этом сохранилась, она давно была опубликована в «Сборнике князя Хилкова» в 1879 году. Однако при публикации ее неверно датировали 1609 годом — временем первой осады Троицесергиева монастыря, хотя из текста документа видно, что отписка относится именно ко времени стояния под Москвой полков земского ополчения. Монастырские власти — архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын — обращались к «Великие Росии державы Московского государьства боярину и воеводе государю князю Дмитрею Тимофеевичю» (пропуск имени казачьего предводителя более чем красноречив). Именно у Трубецкого они просили прислать в монастырь «для нынешнево времени» Андрея Палицына с воеводой Наумом Плещеевым[256]. Более точно датировать это обращение помогают документы, сохранявшиеся в архиве Палицы-ных, обнаруженные и опубликованные в «Археографическом ежегоднике за 1989 год» Светланой Петровной Мордовиной и Александром Лазаревичем Станиславским. Им посчастливилось разыскать указную грамоту от воевод земского ополчения Дмитрия Трубецкого и Ивана Заруцкого с благодарностью воеводе Андрею Федоровичу Палицыну за земскую службу Грамота датирована 25 октября 1611 года. В ней признавались заслуги воеводы, которому по приговору троицких властей «архимарита Дионисья и всего собору», а также целого воинского совета из оказавшихся в монастыре боярина князя Андрея Петровича Куракина, думного дворянина Василия Борисовича Сукина, «дворян и детей боярских, и атаманов, и казаков, и всяких ратных людей» поручили защиту Троицы. В грамоте из подмосковных полков так сказано о заслугах воеводы: «…ты, Ондрей, ходишь под литовскими людми из Тро-ецкова монастыря, а с тобою дворяне и дети боярские, и троецкие слуги, и стрелцы, и Божиею милостию литовских людей побиваете и живых многих емлете панов шляхтичей и пахолков… И ты б, господине, и вперед Богу и всей земле служил так же, как начал, так и совершал…»[257]

Следовательно, в этот момент в Троицесергиевом монастыре и не думали о каких-то других спасителях, кроме тех главных воевод Первого ополчения, которые направили к ним Андрея Палицына из-под Москвы. Впоследствии тот продолжал свою земскую службу и зимой 1611/12 года оказался в Переславле-Залесском вместо покинувших город прежних воевод. Палицыну удалось наладить оборону города и сохранить контроль Первого ополчения над разными дорогами, шедшими от Переславля-Залесского в другие стратегически важные города Замосковного края — Юрьев-Польский, Владимир, Ростов, Ярославль и Кострому.

«Сопегин приход», а затем «Хоткеевич приход» стали теми вехами, которые заставили Первое ополчение изменить свои планы. Первую волну разъездов из ополчения служилых людей действительно можно отнести к концу июля — началу августа 1611 года. Только не всё объяснялось гибелью Прокофия Ляпунова; сказалась и военная неудача подмосковных полков, потерявших захваченные ранее башни Белого города. Земскому правительству под Москвой не просто приходилось удерживать свою власть. В подмосковных полках Трубецкого и Заруцкого первоочередной задачей стал поиск денег для уплаты жалованья ратным людям — дворянам и казакам. В документах ополчения рассказывалось о том, что к походным шатрам воевод неоднократно приходили голодные, страдающие от холода служилые люди, казаки и стрельцы. Они отказывались нести сторожевую службу, угрожали вовсе разойтись из-под Москвы, а многие так и делали. Чтобы удержать войско, из полков рассылали грамоты по городам с просьбой запросных денег. С.Б. Веселовский, опубликовавший документы и материалы подмосковных ополчений, писал, что «чуть не в каждой грамоте, посланной от воевод, мы читаем одну и ту же жалобу: ратные люди бьют боярам челом о жалованье "безпрестанно", а дать им нечего, и они от голода (можно добавить и от холода. — В. К.) хотят от Москвы идти прочь»; «А ратные люди приходят к бояром с великим шумом, что озябли и гол одни, и на сторожу не идут, а дать им нечево»[258]. Поэтому «Великие Росийской державы Московского государства бояре», как стали называть под Москвой князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Ивана Мартыновича Заруцкого, думали не столько об организации осады, сколько о решении насущных правительственных задач, о сохранении войска. Они должны были обеспечить участников ополчения необходимым денежным жалованьем и поместными дачами. Ополчение рассылало по городам своих воевод, давая им наказы собирать окладные и неокладные доходы в таможне, на торгах, перевозах, мельницах, строить самим «кабаки» для торговли «питьем» и как можно скорее присылать собранные на местах деньги, «а дати их служилым людям на жалованье для земские подмосковные службы».

Список полка князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого, составленный 2 ноября 1611 года, беспристрастно зафиксировал службу в «распавшемся» ополчении как членов Государева двора — стольников, стряпчих, московских дворян, жильцов, так и уездных дворян по крайней мере из двенадцати городов. Кто-то из них был записан на службе «без съезду», как стольник Тимофей Васильевич Измайлов (брат окольничего Артемия Измайлова), воеводы отдельных отрядов Мирон Андреевич Вельяминов и Исак Семенович Погожий (Измайловы и Вельяминов скрепили своими подписями Приговор 30 июня 1611 года). Другие продолжали приезжать «с Москвы» или «из деревень» еще в августе и в сентябре, то есть после гибели Прокофия Ляпунова. В ополчении продолжал служить Иван Петрович Шереметев, подписавший Приговор 30 июня 1611 года (во Втором ополчении его считали человеком, близким к князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому, и едва ли не виновником расправы с Ляпуновым)[259]. Более того, в сентябре в полк князя Дмитрия Трубецкого приехал из Брянска еще и брат Ивана Петровича стольник Василий Петрович Шереметев. К ноябрю 1611 года в полках ополчения оказались представители московских дворянских родов Змеевых, Измайловых, Исленьевых, Колтовских, Коробьиных, Одадуровых, Охотиных-Плещеевых, князей Приимковых-Ростовских, Пушкиных, Самариных. Многие участники боев ополчения под Москвой продолжали получать придачи четвертного жалованья «при боярех», в том числе служилые люди из замосковных, понизовых, приокских и рязанских городов[260]. Основанием для этого могла быть, согласно Приговору 30 июня 1611 года, только запись в послужных списках, которых просто не было бы, если бы ополчение не продолжало вести войну с польско-литовским гарнизоном в Москве.

Николай Петрович Долинин составил список из 45 городов, признававших власть подмосковного боярского правительства к январю 1612 года. В него вошли ближайшие к Москве Серпухов, Зарайск, Коломна (она почему-то пропущена в списке Н. П. Долинина, хотя хорошо известно о присутствии там двора Марины Мнишек). Продолжал поддерживать полки Первого ополчения Замосковный край — Владимир, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Тверь, а также Вологда и Поморские города (Тотьма, Соль Вычегодская, Чаронда). Вполне благоприятно относились к подмосковным «боярам» в землях Строгановых. Грамотам и указам, рассылавшимся из подмосковного ополчения, подчинялись в Украинных, Рязанских и Заоцких городах (Тула, Орел, Кромы, Переславль-Рязанский, Калуга) и даже в мятежном Путивле в Севере кой земле. На северо-западе в союзе с «боярским» правительством князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Ивана Заруцкого действовали Торопец, Великие Луки, Невель и Псков[261].