– Все это, — произнес сыщик немного погодя, — прекрасно. Очень здраво обдумано и еще лучше того изложено. Но людей не сажают в тюрьму на основании одного лишь предположения. Слуги Фемиды вообще питают к полиции совершенно особенную, неумолимую ненависть добрых соседей. Полбеды, если бы раздражалось только одно правосудие! Но есть еще и полиция, враждебная той, которую представляем мы. Во-первых, префект Дюбуа — он простит, что мы поступили в распоряжение Фуше, его извечного соперника, только тогда, когда мы достигнем успеха. Во-вторых, Ренье — он не любит шутить с похищением власти. В-третьих, Бурьен с полицией замка — приспешник Бонапарта, и, наконец, Савари, к отделу которого принадлежит жандармский поручик. Все эти люди, мой милый, будут очень довольны, если мы промахнемся. Нужна осмотрительность. В нашем деле нет предположений: тут или знают, или нет.

– Я не знаю, — сказал Декади, — я уверен, и если бы вам было угодно позволить мне действовать, то я готов…

– Можно ли узнать о твоих планах? — поинтересовался полицейский.

– Я изложу их вам с превеликим удовольствием, патрон, потому что вы все же мой патрон, хоть и не верите в мои таланты.

Паскаль Гризон придвинул стул поближе, и юноша начал рассказывать. Он говорил очень долго, но, когда закончил, полицейский изумленно вскрикнул:

– Гениально! Тебя на вес золота надо ценить!

– Гарсон, весы! — воскликнул, смеясь, Декади. — Так вы одобряете мою идею, патрон? — прибавил новоиспеченный гений, которого все же оценили по достоинству.

– Еще бы! — сказал сыщик.

Собеседники пожали друг другу руки. На безымянном пальце Паскаля сверкал бриллиантовый перстень — напоминание о прежних победах и триумфе. Во время рукопожатия бриллиант с руки профессора-благодетеля незаметно скользнул в карман молодого воспитанника. Паяц, прощаясь с полицейским, проговорил:

– Итак, патрон, не будем терять времени. Мне пора идти. Вперед, солдаты! В штыки!

XXVI

В парке

Парк замка Армуаз, по слухам, не имел себе равных во всей Лотарингской провинции и даже мог потягаться с парками парижских окрестностей. Там росли деревья, которые веками не знали, что такое топор. На этих роскошных плантациях обычно и строились замки, окруженные быстрыми водами и живописными пейзажами.

Парк Армуаза оберегали с эпохи царствования Людовика ХV, но с отъездом семейства маркиза ни одна веселая компания не блуждала по этим забившимся терном и дикой крапивой аллеям, под этими вековыми деревьями, стволы которых обвивали лианы. Фонтаны перестали посылать к зеленому своду свои прозрачные серебристые струйки, искусственные реки — катить свои воды под арками легких мостов в китайском или рустикальном[22] стиле; смолк ропот водопадов и тихий шепот ручьев.

Однако в это утро, когда мы проследовали за Денизой Готье в уединение парка, он представлял собой волшебное зрелище. Солнце пробуждало изумрудные луга лучезарным светом; роса блестела драгоценными алмазами на трепещущих листьях; синеватая пелена тумана оседала в колючих кустарниках; в воздухе витал живительный аромат, и раздавалось щебетание птиц…

Увы! Радость природы чудовищно контрастировала с унынием девушки, опустившейся на скамью неподалеку от павильона. Лицо молодой кружевницы запечатлело следы ужасных волнений, которые она перенесла за прошедшую неделю. Ее печальный взгляд оставался неподвижным и отрешенным, словно девушка пребывала где-то далеко отсюда.

Да, она провела бессонную ночь в мучительной лихорадке, страшных грезах и угрожающих видениях. В фантастическом мире слились воедино события и лица, превращавшие ее жизнь в череду несчастий. Но среди этих лиц и событий два образа вставали перед несчастной Денизой особенно часто: записка, полученная во время обедни, и физиономия сына Агнессы Шассар. Девушка достала из корсажа платья измятый клочок бумаги. Без сомнения, Дениза уже не раз перечитала это послание, но глаза ее вновь обратились к этим загадочным строкам, которые вонзались ей в сердце как лезвие ножа. Кто-то знал ее тайну. И этот кто-то был Жозеф Арну.

До этой минуты дочь сторожа не особенно интересовалась семьей трактирщиков. Флоранс никогда не говорила ей о своих родных, не хвалила их, но и не жаловалась. Молчание девочки могло бы заставить Денизу предположить, что ребенок не был особенно счастлив в этой среде невежества, вульгарных привычек и грубых инстинктов…

Конечно, она слышала, что старший сын Агнессы Шассар был еще более жадным, чем его мать, известная своей скупостью, более свирепым, чем Марианна, и более развратным, чем его братья, к тому же куда искуснее скрывал свои недостатки и пороки под маской непроницаемого притворства и лицемерия.

Но что ей было за дело до этих толков и сплетен? Трактирщики оказали услугу хозяевам павильона, и мы помним, как Дениза защищала Жозефа Арну и его семью от воспоминаний Филиппа. Впрочем, могла ли она знать, что этот посторонний человек когда-нибудь вмешается в дело, касающееся ее девической чести, и нарушит спокойствие ее внутреннего мира? Однако этот день наступил, и вот, словно призрак прошлого, перед ней внезапно появился трактирщик со злобным и страшным лицом, с его беспокойным взглядом, низким лбом и коварной улыбкой. Заявив о себе многозначительным письмом, эта личность внушала Денизе мрачный ужас, которым ослепляют и гипнотизируют птиц известные пресмыкающиеся, и потому мысль не прийти на свидание ни на минуту не посетила девушку.

Филипп с рассветом уехал из дома. «По делам службы, — объяснил он Жервезе, приказав не тревожить сестру. — Вернусь только вечером». Проснувшись, Дениза послала маленькую служанку в Виттель справиться о Флоранс, а сама вышла в парк. Девушка долго там просидела, подпирая рукой свое бледное личико. Мысли ее хаотично блуждали, как вдруг ветки деревьев раздвинулись, и песок опустевших аллей заскрипел под тяжелыми шагами.

Дениза подняла голову и слабо вскрикнула: перед ней предстал Жозеф Арну. На первый взгляд, однако, трактирщик «Кок-ан-Пат» казался не таким уж и страшным. Его круглое лицо, мясистые румяные щеки и толстый короткий нос делали из него скорее комичного персонажа, нежели отъявленного злодея, если бы не его взгляд. Маленькие глазки Жозефа постоянно бегали по сторонам и то разгорались, то потухали с поразительной быстротой. Если бы не глаза, Жозеф Арну был бы обыкновенным крестьянином, немного жадным, немного лукавым, как и прочие, но, в конце концов, преисполненным уважения к собственности соседа, раз она охраняется законом, правосудием и жандармами. Но взгляд трактирщика выдавал в нем отчаянного шарлатана, бессовестного плута и хитрого бандита.

Одежда старшего Арну, напротив, ничуть не походила на облачение разбойника, каким его рисует воображение — опоэтизированного дерзостью, оригинальностью и разного рода зверствами. Трактирщик был одет в суконное платье с высоким воротником и огромными медными пуговицами, просторный жилет, широкие панталоны и серые чулки. Наряд дополняли холщовые штиблеты.

Итак, Жозеф Арну был обычным деревенским буржуа с мирным, скромным, довольным лицом и ироничной улыбкой, и шел он ровным и размеренным шагом, запустив руки в карманы. Гордая Дениза немного смягчилась: она пришла на свидание, она принимала бой. Сейчас она чувствовала себя готовой выдержать натиск врага, которого видела в трактирщике. Она не надеялась победить, но она была дочерью солдата и унаследовала от старого гусара умение принимать решения и исполнять их. Девушка оставалась сама собой в самых сложных ситуациях и действовала без колебаний, без ложного стыда — одним словом, она поступала так, как диктовала ей совесть и ее великодушная натура. Вот почему она вдруг вся выпрямилась; вот почему ее прекрасные губы сжались, чтобы, не дай бог, не обронить невольную жалобу; вот почему, наконец, в ее лице и осанке сквозили теперь только гордость, тихая печаль и героическая покорность Провидению.