Весьма Сдержанное заявление порождает дебаты. Экстремистские, если не демагогические заявления следуют друг за другом. Большинство ораторов, среди которых не последнее место занимает Менахем Бегин, яростно нападают на немецкую политику Бен-Гуриона. Бегин обвиняет премьер-министра в «обеспечении алиби Германии»: «Вы отправляете наши автоматы УЗИ в Германию, а немцы поставляют микробы нашим врагам». Когда Голда Меир встает для произнесения заключительного слова, она также бросает обвинения в адрес Бегина, но ни словом не пытается защитить позицию Бен-Гуриона по отношению к Германии. Кнессет стал ареной, на которой эта политика подверглась нападкам со всех сторон и никто из членов Рабочей партии Израиля не встал на сторону премьер-министра.

После дебатов в Кнессете газетная кампания набирает обороты. 24 марта, в конце недели, полной беспрецедентных волнений, охвативших общественность и прессу, Бен-Гурион наконец понимает, что совершил большую ошибку, не занявшись лично этим делом с самого начала. Можно только поражаться аналогии между его поведением в деле Лавона и той пассивностью, которую он продемонстрировал сейчас. Он и в этот раз предпочел самоустраниться и посвятить время чтению, написанию статей, долгим прогулкам и отдыху, пока события нарастали снежным комом. И когда он в конце концов решил вмешаться, снежный ком превратился в лавину.

Тем временем начальник генерального штаба потребовал от армейской разведки представить доклад о серьезности египетской ракетной программы. Согласно этому документу нет никаких доказательств того, что немецкие ученые в Египте работают над созданием химического или бактериологического оружия. Что касается ядерного вооружения — бомб или боеголовок с радиоактивными отходами, то и их в значительной степени можно считать плодом воображения. Затем становится известно, что количество изотопов кобальта, поставленного в Египет, намного меньше указанного Жокликом и недостаточно для производства эффективного оружия.

Бен-Гурион узнает об этом 24 марта, после чего возвращается в Тель-Авив и срочно вызывает к себе Иссера Хареля. Подчеркнув отрицательный эффект газетной кампании, организованной Харелем, Бен-Гурион переходит к критике некоторых аспектов его деятельности в течение предыдущих недель. Встреча заканчивается поздно ночью «в очень корректной обстановке», но «не без напряженности», скажет Харель. Гроза разразится на следующий день.

В этот день Шимон Перес появляется у премьер-министра вместе с начальником генерального штаба и начальником военной разведки Меиром Амитом. Бен-Гурион буквально подвергает Амита строжайшему допросу, во время которого последний представляет четкую картину происходящего, из чего следует, что работающие в Египте немецкие ученые — это весьма посредственные инженеры, и их разработки уже устарели. А значит, опасения экспертов министерства обороны и генерального штаба сильно преувеличены.

Сразу после окончания беседы Бен-Гурион снова вызывает к себе Хареля и сообщает ему сведения, полученные от начальника военной разведки. «Ваша новая оценка, — отвечает Харель, — полностью противоречит сведениям, полученным мною из надежного источника». Но Старик отстаивает свою точку зрения и заявляет, что намерен собрать комиссию по иностранным делам и обороне, чтобы доказать ее членам, что угроза египетских ракет не настолько страшна, как об этом говорят. Харель возражает, и начинается спор. Через несколько часов начальник службы безопасности представляет Бен-Гуриону письменное заявление об отставке, датированное завтрашним днем. Вынужденный принять ее, Бен-Гурион немедленно назначает на место Иссера Хареля Меира Амита. Внезапная отставка Хареля становится серьезным ударом по престижу Бен-Гуриона.

Позже становится известно, что он был прав, доверяя разведке. Египетские ракеты действительно не представляют никакой опасности для Израиля: их система наведения не работает, и сами ракеты не оснащены некондиционными боеголовками. Тайные дипломатические демарши убеждают Бонн отозвать из Египта руководителей программы ракетостроения, предложив им заманчивые оклады в самой Германии. В своих письмах и выступлениях Бен-Гурион осуждает кампанию, направленную против немецких ученых, и говорит о «слухах… в значительной мере преувеличенных и в той же мере являющихся плодом демагогии, распространившейся в Израиле».

Все это вызывает кризисную ситуацию, которая коснется премьер-министра сразу с трех сторон: сперва немецкая политика; затем отношения с ближайшими соратниками, спровоцированные Голдой Меир и Иссером Харелем; и, наконец, его борьба с парламентской оппозицией, в частности с партией Бегина. Именно этот кризис вызовет его падение через десять недель. Постепенно его авторитет будет падать; за это время в его поведении станут отмечать тревожные перемены. Его здравый смысл ухудшается, политическое видение становится менее ясным. Отмечается спутанность мышления, а ответные реакции продиктованы скорее эмоциями, чем разумом.

Страх, что к власти придет партия, возглавляемая Бегином, становится навязчивой идеей. Вернувшись из Тиверии, он пытается свести счеты с Бегином, которому не простил его выступления в парламенте. Удобный случай предоставляется 13 мая на заседании Кнессета, где он яростно обрушивается на партию Бегина, что вызывает чудовищный шум и гвалт. Крики возмущения друзей Бегина создают такой беспорядок, что заседание прерывается на три часа. Когда обсуждение возобновляется, председатель Кнессета заявляет, что сторонники Бегина нарушили регламент, но требует, чтобы премьер-министр забрал назад сказанные им слова. Побледнев, натянутый, как струна, Бен-Гурион подчиняется. От него не ускользнуло, что большинство депутатов Рабочей партии Израиля не встали на его защиту.

«Если Бегин придет к власти, — предсказывает он, — то «заменит командование армией и полицией своими людьми и станет править страной так же, как Гитлер правил Германией, прибегая к грубой силе для подавления рабочего движения; он разрушит государство… Я ничуть не сомневаюсь, что Бегин ненавидит Гитлера, но эта ненависть не доказывает, что он отличается от него». Эти странные слова указывают на нехватку чувства меры у их автора и представляют собой опасное свидетельство против того, кто их произнес.

Последний из друзей Бен-Гуриона, Ицхак Бен-Цви умирает накануне национального праздника. Старик был сильно к нему привязан, и кончина друга очень огорчает его.

Бен-Гурион явно подавлен всем происходящим, но окончательное решение об отставке он примет вследствие другого кризиса. 17 апреля 1963 года Египет, Сирия и Ирак решают образовать арабскую федерацию. Бен-Гурион сильно опасается угрозы, которую представляет союз трех врагов Израиля, поскольку одна из статей договора подчеркивает, что федерация создана «для установления военного союза, способного освободить арабское отечество от сионистской угрозы». Эта статья является всего лишь очередным повторением многочисленных лозунгов, провозглашаемых арабскими лидерами в течение многих лет, но впервые в конституционном документе записано, что уничтожение Израиля считается одной из главных задач. Старик считает, что федерация, существующая пока лишь на бумаге, но в появлении которой он не сомневался с момента возникновения Израиля в 1948 году, представляет серьезную угрозу самому существованию еврейского государства. Мало кто разделяет его пессимистическую точку зрения, но необычные высказывания и потеря чувства меры, ставшие свойственными ему после дела Лавона, побуждают его начать беспрецедентную в истории Израиля дипломатическую атаку.

Всем главам государств он направляет тревожные послания, в которых излагает опасность военного союза и просит их «на следующей сессии Генеральной Ассамблеи ООН призвать арабские страны к соблюдению принципов ООН и поощрить их обязательства по установлению прочного мира с Израилем». Пять недель его секретари печатают десятки писем и рассылают их во все уголки планеты.