– Тогда мне точно стоит к тебе присоединиться.

– Новость оказалась сюрпризом, да? – улыбнулся Сэм. – В ваши планы это пока не входило?

– Нет, – вздохнул Марк, и, присев рядом с братом, взялся за кисть.

– Эту обшивку забодаешься протравливать – пока все бороздки прокрасишь! – пожаловался Сэм. – Ну, и как ты отреагировал, когда Мэгги объявила?

– Супер-положительно, конечно. Сказал ей, что это замечательная новость, что люблю её, и что всё будет прекрасно.

– А что тогда тебя беспокоит?

– Я до смерти боюсь.

– Пожалуй, нормальная реакция, – тихо засмеялся Сэм.

– Больше всего я беспокоюсь за Холли. Что она почувствует себя обойдённой. Мне хотелось какое-то время посвятить только ей, чтобы мы с Мэгги занимались пока ею одной.

– Знаешь, я думаю, это Холли как раз не нужно, – возразил Сэм. – Марк, мы с тобой оба – а иногда и Алекс – целый год были сосредоточены только на ней. Бедняжка наверняка не будет против отдохнуть от взрослых. С рождением малыша у неё появится компания. Ей это понравится.

– Думаешь? – Марк с сомнением посмотрел на Сэма.

– Да конечно! Мама, папа, и братишка или сестрёнка – идеальная семья.

Марк какое-то время молча работал кистью. Потом, наконец, заставил себя произнести вслух то, что его больше всего мучило:

– Надеюсь, бог даст мне силы справиться.

Сэм понимал брата. Они выросли в семье настолько неблагополучной, что понятия не имели – а как будет правильно? Никаких положительных примеров, никаких воспоминаний «как надо» у них не осталось. Хотелось уверенности, что не закончишь, как собственные родители – но гарантировать это невозможно. Приходилось просто надеяться, что получится нормально, если делать всё совсем не так, как было в их детстве.

– Ты уже неплохо справляешься, – сказал он.

– Я не готов стать отцом. Ужасно боюсь напортачить... и рухнет всё.

– Не беспокойся, не напортачишь. Только не рухни как-нибудь с младенцем на руках.

– Да ну тебя! Я пытаюсь объяснить, что я не настолько хорош, как другим кажется.

– В этом я никогда и не сомневался, – сказал Сэм и ухмыльнулся, увидев реакцию брата. А потом продолжил, уже серьёзнее: – И ты, и Алекс, и я – мы все плохи уже тем, что мы – Ноланы. И всё же у тебя больше шансов оказаться нормальным родителем. Собственно, тебя я могу представить себе очень даже неплохим отцом. Что уже само по себе чудо, и чего никак нельзя сказать ни об Алексе, ни обо мне.

Марк, чуть помолчав, ответил:

– Мне досталось меньше, чем вам двоим. В самом начале и мама, и папа ещё как-то держались. Совсем алкоголиками они стали уже после рождения Алекса. Поэтому мне повезло... ну, не то чтобы жить в нормальной семье, но настолько нормальной, насколько оно вообще возможно для Ноланов. У вас и этого не было.

– У меня были Харбисоны, – возразил Сэм.

Марк застыл с кистью, обмакнутой в краску:

– Про них я забыл.

– Если б не они, мне было бы так же плохо, как Алексу. Или даже хуже. Не имея собственных детей, Фред понимал в воспитании гораздо больше, чем наш папаша. Так что, возвращаясь к нашей теме: ты прекрасно справишься.

– Откуда ты знаешь?

– Помнишь, в самом начале, с Холли, когда она лезла на стену в десять вечера, педиатру пришлось объяснять нам, что означает «переутомление»?

– Да. И при чём тут это?

– При том, что мы понятия не имели, как обращаться с ребёнком, даже самых основ не знали. И всё же, несмотря на это, у Холли всё замечательно. Ты не просто справился – ты отлично справился. Значит, тебе просто придётся соображать по ходу дела – и, насколько я знаю, большинство родителей именно так и поступают. И, если не знаешь, к чему склониться, выбирай сторону любви. В конце концов, иначе ради чего всё это? В твоей жизни появится ещё один человечек, которого ты будешь любить.

– Боже, каким сентиментальным ты становишься, надышавшись краски! – Однако лицо Марка просветлело, и он улыбнулся. – Спасибо.

– Не за что.

– А ты сам? Если ты действительно так считаешь, уж не собираешься ли ты когда-нибудь передумать?..

– И жениться? Ни за что. Слишком люблю женщин, чтобы обречь одну из них на муки. Я гожусь для брака ничуть не больше, чем Алекс.

– Хм... Ты недавно не виделся с Алексом?

– Пару дней назад, мельком.

– Как у него дела?

– Переутомлён.

Марк невесело усмехнулся:

– В последнее время, каждый раз, как я его вижу, он, по крайней мере, полупьян.

– Думаю, это единственный известный ему способ пережить происходящее. – После паузы Сэм добавил: – Он сейчас на мели, Дарси выжала его досуха.

– Так ему и надо за то, что имел глупость жениться на ней.

– И то правда.

Какое-то время они красили молча. В конце концов Марк спросил:

– Что мы можем сделать?

– Дождаться, пока он достигнет дна.

– А что, если тогда будет уже поздно? Родители наши так и кончили.

Не в силах больше дышать едкими парами, Сэм закрыл банку с морилкой и подошёл к открытому окну. Глубоко вздохнул несколько раз, пытаясь очистить лёгкие.

– Ну, наверное, мы можем попробовать как-то вмешаться, – с сомнением произнёс он.

– Если при этом получится наподдать ему по заднице, давай вмешаемся.

Сэм послал брату короткую улыбку через плечо, а потом снова повернулся к окну. Оно выходило на виноградник – зелёные купола, тянущиеся к небу. Пахло растущими лозами, нагретой на солнце дранкой, сочной ежевикой; а ещё солоноватым, изобильным рыбой заливом.

– С Алексом это не сработает.

В прошлом году, когда становилось совсем худо, Алекс приезжал сюда – поработать в доме или просто посидеть на крыльце. Иногда Сэму удавалось уговорить его прогуляться вместе по винограднику или вниз, к океану. Вот только казалось, что младший брат проходит мимо всех красот, не видя их, и живёт, как в оцепенении.

Алексу пришлось хуже, чем другим детям Ноланов. С каждым годом родители становились всё равнодушнее ко всему, кроме выпивки, и на младшего сына их внимания совсем не осталось. И сейчас, уже через много лет после смерти Джессики и Алана, Алекс походил на утопающего, который ещё не ушёл на дно, но уже под водой. Помогать ему трудно. Окажись слишком близко к утопающему – и он, отчаянно барахтаясь, может поранить, задушить, а то и утянуть с собой на дно. К тому же Сэм сомневался в своей способности спасать кого бы то ни было – он всё ещё не знал, сумеет ли выплыть сам.

Люси проснулась смущённая и растерянная. Её преследовали сны о скользящих, выгибающихся, напрягшихся от удовольствия телах... её самой, под сладостной тяжестью мужчины. Со стыдливым беспокойством она признала, что ей снился Сэм. Может, это и к лучшему – во всяком случае, Кевин явно остался в прошлом. С другой стороны, глупо. Сэм был из тех парней, любые отношения с которыми заканчиваются тупиком.

Люси решила, что ей нужно размяться и подышать свежим воздухом. Она пешком дошла от гостиницы до студии, вытащила велосипед и надела шлем. День стоял чудесный: солнечный, с лёгким ветерком – как раз, чтобы съездить на лавандовую ферму неподалёку за мылом ручной работы и маслом для купания.

Она не спеша катилась вдоль шоссе Рош Харбор. Широкая обочина главной дороги острова прекрасно подходила для езды на велосипеде, и виды вдоль пути были замечательные: сады, пастбища, пруды, густые леса. Приятное однообразие движений помогало Люси спокойно думать.

Она размышляла о своих переживаниях во время вчерашней встречи. Радостно было осознать, что никаких чувств к Кевину не осталось. Проблемой – и источником неизбывной печали – оставались отношения с Элис. Люси понимала, что надо как-то простить её – не ради сестры, а ради себя самой. Иначе боль предательства будет маячить, словно висящая на хвосте машина в зеркале заднего вида, всегда оставаясь «ближе, чем вам кажется». А что, если Элис никогда ни в чём не раскается? Как прощать того, кто ничуть не сожалеет о содеянном?