Аннелета послушно встала в центре просторной библиотеки и стала медленно поворачиваться вокруг себя. Вскоре к ней присоединились Леоне и Клеман.

Клеман вытер потные ладони о браки. Сначала он решил, что эти секунды были, несомненно, самыми долгими в его жизни. Но нет! Нет, самыми бесконечными были секунды, которые текли тогда, когда его дама томилась в застенке.

Клеман и Аннелета вскрикнули одновременно. Вытаращив глаза, сестра-больничная показывала пальцем на одну из этажерок, ту самую, которую можно было отодвинуть и под которой рыцарь де Леоне спрятал трактат Валломброзо. Леоне и Клеман бросились к светящемуся пятну размером с ладонь. Своей формой оно, безусловно, напоминало распустившуюся розу.

– Это решетка на бойнице, чтобы грызуны и птицы не могли попасть в библиотеку и испортить книги, – объяснила сестра-больничная. – Отсюда мы не можем видеть ее. Но я готова поклясться, что именно решетка придает пятну форму розы.

– Скорее, помогите мне. Нужно отодвинуть этажерку, пока пятно не исчезло.

На стене светящееся пятно оказалось в самом центре большого камня. Когда Леоне ногтем поскреб известковый раствор, связывавший камень с другими камнями, тот сразу же начал сыпаться. Песок специально смешали с небольшим количеством гашеной извести, чтобы он не смог затвердеть. Леоне вставил пальцы в образовавшиеся отверстия и потянул. То, что они приняли за тяжелый камень, подалось так легко, что рыцарь потерял равновесие и чуть не упал. Это была пластинка обтесанного камня в палец толщиной. Позади нее находилась небольшая ниша.

Никто из них не закричал от радости, не рассмеялся от счастья. Напротив, они благоговейно молчали.

Леоне опустился на колени. Клеман и Аннелета последовали его примеру. Их объединила немая благодарственная молитва. Несмотря на переполнявшее его блаженство, Леоне боролся с отчаянием, пытавшимся овладеть им. Наконец он добрался до цели. Вот уже много лет – он даже не помнил сколько – каждый день, каждый час его существования был подчинен поискам. Во что превратится его жизнь потом?

Леоне сурово корил себя за трусость, а также за эгоизм. Ему удалось взять себя в руки. Люди умирали, страдали, чтобы наступил этот миг. Впервые рыцарю по заслугам и по справедливости ордена Святого Иоанна Иерусалимского* стало стыдно за себя.

– Рыцарь… мы не можем останавливаться на этом, – прошептал Клеман.

– Знаю.

Леоне подошел к маленькой нише. Ему показалось, что пришлось приложить титаническое усилие, чтобы протянуть руку. Его пальцы коснулись шероховатого свитка. Папирус. Сердце Леоне было готово выпрыгнуть из груди.

– У меня подкашиваются ноги, – пожаловалась Аннелета.

– Умоляю, не падайте в обморок, мадам, – встрепенулся Клеман. – Почему бы вам не пойти в кабинет? Мы скоро присоединимся к вам.

Аннелета послушно вышла из библиотеки.

Наконец Леоне и Клеман вышли из маленькой двери, спрятанной за гобеленом. Но виду них был расстроенный. Аннелета резко встала и испуганно спросила:

– Это не папирус?

– Нет, папирус, – ответил Леоне. – Но только текст написан не на арамейском, который я могу разобрать, а на незнакомом мне языке. За исключением одной фразы, одной-единственной, самой последней фразы, которую я знаю наизусть: «И вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных». Речь идет о Евангелии от Марка,[86] перекликающемся с Книгой пророка Даниила: «И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится».

– Боже мой… – выдохнула Аннелета. – Второе пришествие? Христос должен возродиться, чтобы вновь спасти нас.

Как уточняет Священное Писание, другого царства не будет. Возможно ли…

– Папирус усеян рисунками. Странными, даже вызывающими беспокойство. Причудливые роскошные растения, женщины, купающиеся в просторных водоемах, наполненных зеленой жидкостью.[87]

– Женщины… голые? – удивилась Аннелета.

– Да. У двух из них руки в крови, но они улыбаются. Кровь, текущая из их ран, зеленая.

– Возможно, речь идет о глупой мистификации?

– Не думаю.

– Но разве кровь бывает зеленой? – воскликнула окончательно растерявшаяся сестра-больничная.

Тоненький голосок ласково произнес:

– Разумеется, нет… Но если зеленый цвет означает, что речь идет о другой крови? «Потомство передается по женской линии. От одной из них возродится другая кровь. Ее дочери увековечат ее».

– Что значит «другая»?

– Не знаю, – улыбнулся Клеман со слезами на глазах.

Вот уже несколько мгновений он боролся с желанием убежать. Далеко, куда глаза глядят. Чтобы никто не смог его найти. Ее найти.

Клеманс все поняла. Пророческое вмешательство Леоне во время судебного процесса, убийство Папы Бенедикта XI, решившего подготовить второе пришествие, неистовство Гонория Бенедетти, понимавшего, что оно подорвет основы Церкви, которые он и его приспешники постарались упрочить, и даже ужас, побудивший Аньес потребовать, чтобы девочка ни под каким предлогом не призналась рыцарю, кем она была на самом деле.

Она была шестой женщиной, той самой, которая находилась в центре, окруженная пятью другими, в том числе Аньес. Аньес, ее мать. Ее мать, которая раньше них проникла в тайну. Ее мать, больше всего на свете жаждавшая защитить свою дочь от чудесной и вместе с тем страшной судьбы, ибо адская свора набросится на ту, которая осмелится возродить Свет. Подлые коварные души, процветавшие на отбросах мира, постараются уничтожить ее, ведь они не могли допустить, чтобы исчезли расчетливость, низость, подлость – все те пороки, которые позволяли им жировать.

Кто выносит Младенца? Она или одна из дочерей ее дочерей?

Клеманс боролась с неистовым желанием вырвать из рук Леоне папирус и уничтожить его.

Спрятать другую кровь, зеленый цвет которой служил лишь символом. Она не хотела иной судьбы. Она хотела броситься к этой чудесной женщине, которая родила ее. Она хотела упасть перед ней на колени, целовать ее руки, расплакаться, упав ей на грудь. И ничего другого.

Леоне догадался о душевных переживаниях мальчика, но связал их с находкой. Его самого раздирали противоречивые чувства: восторг, даже экстаз, сменялся облегчением. Наконец он нашел, но его поиски должны продолжаться. Аньес, как об этом свидетельствовал его сон, была не Женщиной, а одной из праматерей, после Филиппины. От нее родится Женщина, поскольку он не сомневался, что уже давно преследовавший его сон был вещим. И родившуюся девочку он должен будет хранить как зеницу ока.

Леоне охватила сладостная, бесконечно грустная нежность к Элевсии де Бофор, Эсташу де Риу, своей матери, Клеманс, Филиппине и Бенедикту, которые в нужный момент указывали ему путь.

Женское аббатство Клэре, Перш, январь 1305 года

Через два дня немного раздосадованная Аннелета решила составить после девятого часа компанию Бланш де Блино, их бедной благочинной. Казалось, после ужасной смерти Жанны-отравительницы Бланш окончательно впала в старческое слабоумие. Сестра-больничная даже сомневалась, что старая женщина осознала всю подлость Жанны. Бланш сонно качала головой на мессах, засыпала над своей тарелкой во время ужина, а днем то и дело спрашивала, где их славная матушка Элевсия де Бофор, повторяя, что с утра не видела ее. Послушницы, сменяя друг друга, носили ей крепкие травяные отвары, которые готовила Элизабо. По вечерам Тибоде де Гартамп и Берте де Маршьен приходилось подолгу уговаривать Бланш покинуть обогревальню.

Конечно, раздосадованная Аннелета думала, что ей не хватает милосердия, сострадания. К тому же все смерти несчастных монахинь, которых аббатство не так давно похоронило, были на ее совести. Она корила себя, что тогда не пожелала узнать их ближе.

Аннелета Бопре заглянула в обогревальню. Бланш открыла глаза, но тотчас вновь сомкнула их. Несомненно, она спала, как об этом свидетельствовали легкое похрапывание и ровно вздымавшаяся грудь. Аннелета тихо подошла, боясь испугать Бланш: