Аннелета вздрогнула, когда изящная твердая рука вложила в ее ладонь записку. Аннелета посмотрела по сторонам, но так и не смогла понять, кто это сделал. Ее окружало море белых накидок бернардинок и черно-серых накидок послушниц. Тяжелой поступью Аннелета Бопре добралась до гербария и развернула записку. Несколько слов, написанных торопливым почерком: «Как можно быстрее приходите в огород. Речь идет о наших жизнях. Записку уничтожьте».

Сестра-больничная поднесла тонкую полоску бумаги к пламени башенки и выпустила ее из рук только тогда, когда обуглилась последняя буква. Затем она вышла на улицу. Огород простирался по ту сторону палисада, ограждавшего квадратные грядки с лекарственными растениями, разбитые вокруг гербария. Сначала Аннелета никого не увидела. Наконец из-за колодца, вырытого посреди огорода, появился изящный силуэт послушницы. Аннелета знала эту молодую женщину. Неужели это та самая девушка, которая хотела взять имя святой Елены после принесения обета? Как же ее звали? Прелестное редкое имя, напоминающее о хитрости и сражении. Эскив.

Когда послушница поравнялась с Аннелетой, та недоверчиво спросила ее недружелюбным тоном:

– Зачем вы назначили эту встречу?

Испытующий взгляд янтарных глаз смутил Аннелету. Раздался слишком суровый для хрупкой молоденькой девушки голос:

– У нас мало времени. Она приехала раньше, чем мы рассчитывали. Прежде всего она отменит запрет на выход из монастыря, поскольку именно он стал причиной смерти мадам де Бофор.

– Кто?… – пробормотала сестра-больничная.

– Кто я? Эскив. Звено, как и вы. Вы должны мне верить. Какие слова убедят вас в том, что я ваша союзница? Пока могу сказать только одно. Франческо де Леоне приехал, чтобы навестить свою тетушку, не зная, что она скончалась. Вы проводили его в тайную библиотеку, вход в которую спрятан за ковром в кабинете аббатисы.

Девушка нагнулась и вынула из-под платья ключ.

– Вот дубликат, который мне вручили, когда возложили на меня эту миссию. Я должна была приехать в Клэре, чтобы помогать вам и помешать отравительнице расправиться с вами. К сожалению, я потерпела неудачу. Элевсия де Бофор погибла.

– Значит, вы… следили за нами…

– Я приехала за несколько дней до ее кончины. И я не слежу за вами, я охраняю вас.

– Кто передал вам ключ?

– О, посланец. Но я не имею ни малейшего понятия, кто поручил ему эту миссию. Впрочем, неважно. Я подчиняюсь. Я подчиняюсь во славу Господа. Я знаю только то, что должна знать. Ничего больше… и это нисколько меня не беспокоит.

Как ни странно, но именно последние слова убедили Аннелету. Действительно, какая разница? Значение имели лишь их поиски.

– Как вы думаете, кто может быть этой проклятой отравительницей? Есть ли у вас серьезные, обоснованные подозрения? – спросила Эскив.

– Жанна. Жанна д’Амблен. Пока у меня нет доказательств, но все указывает на нее. И она по крайней мере один раз прибегала к помощи сообщницы, в тот самый день, когда у меня украли порошок тиса, ведь сама Жанна была в отъезде.

– Кто? Эта сообщница, кто она?

– Я подумала о Сильвине Толье, в ведении которой находится печь аббатства. Признаюсь, к этому выводу меня привели только умозаключения. Кто еще мог испечь хлеб из ржи, зараженной спорыньей, который и отправил на тот свет нескольких эмиссаров Бенедикта?

– Спорынья?

Аннелета, почувствовав себя как рыба в воде, принялась рассказывать об ужасных свойствах маленьких черных комочков, которые так часто поражали злаки, особенно рожь. Человек, отравившийся спорыньей, начинал бредить, а кожа его рук и ног становилась похожей на обожженную сильным огнем. Это была гангрена, из-за которой отваливались пальцы. Эскив мягко прервала Аннелету:

– У нас очень мало времени, сестра моя. Сильвина Толье – ее сообщница, говорите?

Аннелета поджала губы, потом призналась:

– По правде говоря, я не питаю к ней нежности, и это заставляет меня быть очень осторожной в своих подозрениях.

– Это делает вам честь. А Жанна?

– О, я даже позволила себе проникнуться к ней дружбой. Она умеет заставить полюбить себя, она с виду такая преданная, такая внимательная, словно могла бы без покаяния отправиться прямо в рай.

– Эти качества присущи всем самым изощренным убийцам.

– Разумеется. К тому же Жанна очень хитрая. Как она ловко все продумала! Сама уехала, а своей сообщнице велела украсть яд из моего шкафа. Я с трудом сдержалась, чтобы не броситься на нее. Потом я решила, что лучше предоставить ей свободу действий, чтобы она привела меня к тайнику, где спрятаны украденные рукописи.

– Очень разумное решение, – одобрила Аннелету Эскив.

– Боже мой! – простонала Аннелета. – Я так заблуждалась. Я потеряла слишком много времени, и нашу матушку убили.

– Не корите себя. Вы ни в чем не виноваты. Вы не совершали ошибок, просто прониклись слишком большим доверием. В каком мире мы живем, если теперь доверие так плохо вознаграждается?

– Но ведь мир изменится, не так ли? – спросила Аннелета с почти детской интонацией.

– Мы каждую минуту боремся за это.

– Но вы в это верите?

– Всей жизнью, всей душой. Надо, чтобы мир изменился. Он должен измениться. А теперь нам необходимо разработать план, чтобы любой ценой найти манускрипты из библиотеки прежде, чем Жанна д’Амблен или грозная Од де Нейра вывезут их.

– Боюсь, что за нами наблюдают. Я возвращаюсь в гербарий. Приходите ко мне после вечерни.

Эскив уже собралась уходить, когда Аннелета удержала ее, сказав:

– Моя сестра в Иисусе Христе… Спасибо.

– За что? За то, что мне не удалось защитить Элевсию де Бофор?

– За то, что вы здесь. Она… Элевсия казалась такой хрупкой, но у нее была несгибаемая воля. – Аннелета понурила голову. – Признаюсь…признаюсь, после смерти матушки мне было так страшно, мне, которая считала себя выше всех страхов!

– Лишь немногие никогда не испытывают страха. Доблесть заключается в борьбе с ним. До скорой встречи, сестра моя.

Од де Нейра, мечтавшая, чтобы суровая монастырская жизнь закончилась для нее как можно скорее, дрожала, хотя и была одета в прелестное теплое манто, подбитое беличьим мехом. Не имея ни малейшего желания строить из себя настоящую аббатису, она приказала перенести багаж в свои покои. Перед отъездом Од из уютного особняка в Шартре ее служанка сложила в сундуки множество красивых платьев, роскошный туалетный несессер и два теплых манто, не забыв о бутылке ликера из чернослива, придававшего ей бодрости в такие холода. Когда все сундуки были принесены в покои, Од удовлетворила молчаливое любопытство Берты де Маршьен, удивленно смотревшей на столь многочисленный багаж:

– Это книги. В свободное время, которого у меня так мало, я пишу житие Макария Великого.[58]

Ее слова произвели на Берту, не отличавшуюся проницательностью, сильное впечатление.

Од любовалась своими изящными руками, ожидая посетительницу. Она потребовала, чтобы к ней немедленно позвали Жанну д'Амблен. То, что Жанне мало чего удалось добиться, раздражало Од.

Едва Жанна вошла, как сразу же набросилась на Од:

– Что вы позволяете себе, мадам? Мы должны были встретиться с вами в банях Шартра.

– Терпение нашего друга иссякло, – прервала ее Од де Нейра. – Поэтому он послал меня, желая удостовериться, что манускрипты вскоре будут у него.

Жанна д'Амблен с трудом сдерживала ярость.

– Это безумие! Нас уничтожат!

– Кто? Монахини? Не беспокойтесь, я знаю, что делаю. – Од нахмурила брови и возмущенно скривила прелестный ротик. – Кроме того, мне не нравится ваш тон. Немедленно перемените его.

Жанна д'Амблен почувствовала в голосе Од угрозу. Сменив по необходимости и, главное, из осторожности тон, она заявила:

– Нельзя, чтобы Аннелета догадалась о наших отношениях.

– Неужели? О наших отношениях? Вы находитесь у меня на службе… пока вы мне полезны. Что касается Аннелеты, она, похоже, внушает вам страх. Тем не менее она не выглядела слишком уверенной в себе, когда я потребовала вернуть ключ от покоев аббатисы. Она сразу отдала его мне, не сказав ни единого слова. У меня такое чувство, что сестра-больничная – самодовольный мыльный пузырь, который лопнет, едва до него дотронется иголка. Где спрятаны манускрипты? Немедленно отдайте их мне за кругленькую сумму, и мы расстанемся.