– Ах… рыцарь…
– Что «рыцарь»? Ведь я упомянул не только его одного, разве не так?
– Разумеется.
Граф несколько минут пристально смотрел на старика, потом сдался:
– Продолжай, Ронан, и сядь, потому что твое упрямство сродни моей неуверенности, которая гложет меня вот уже несколько дней. По сути, кому, кроме тебя, я могу довериться… Или ей, «мадам», – добавил он, впервые улыбнувшись за несколько недель.
Старик сел прямо в одно из маленьких кресел, взволнованный этим проявлением нежности и доверия.
– Да… этот рыцарь. Я не знаю, что и думать, мой славный Ронан. Мне в голову приходят абсурдные мысли. До его прихода в застенок мадам де Суарси не была знакома с ним. В этом я уверен, да и Клеман подтвердил. Я также убежден, что Никола Флорен погиб от его кинжала. Какая сила могла толкнуть госпитальера, занимающего высокое положение в ордене, на убийство инквизитора? Как, почему он приехал в Алансон? А он приехал специально, чтобы спасти ее. Даю голову на отсечение. Почему Аньян, секретарь покойного чудовища Флорена, бормотал такие несуразные слова о мадам Аньес, что я подумал, будто он в нее влюбился? Почему все эти существа: мужчины, дети… да я сам, все мы тянулись к ней и были готовы рисковать своей жизнью, лишь бы спасти ее? Почему, почему этот рыцарь с Кипра? Откуда он ее знает? – Граф вышел из себя.
– Вы опасаетесь, что в его случае… Как бы это сказать? Речь идет о привязанности, недопустимой для человека, давшего обет?
– А что? Разве он не может влюбиться? Мне не понадобилось много времени, чтобы самому потерять голову, – ответил граф с мрачной иронией.
– Вы помните, как однажды задавали мне вопросы, на которые я не мог ответить? Вы усмехнулись, сказав мне: «У всякой проблемы есть решение. Надо только его найти».
– К чему ты клонишь?
– А не лучше ли поделиться своими сомнениями с «мадам»? Насколько я понимаю, ее не назовешь вертихвосткой или глупой кокеткой.
– И выставить себя на посмешище? Я даже не знаю, находит ли она во мне какие-либо достоинства, кроме моего имени и состояния. Видишь ли, в ее случае моего имени и состояния недостаточно… Тем более я сомневаюсь, что она этим удовольствуется.
– Это было бы превосходной возможностью все проверить. Вы также могли бы сразу взять быка за рога.
– Ее? – смутился граф.
– Разумеется, нет, монсеньор. Ну же, чему я вас учил? Никогда не обращаться с женщиной как с быком. Они намного более опасны. Я все время думаю об этом рыцаре де Леоне. Вы могли бы сблизиться с ним, возможно, добиться объяснений. Я слышал, что к этим монахам-воинам не так легко подступиться, но ваше имя, ваша репутация, вероятно, избавят вас от дурного приема и заставят его внимательно выслушать вас.
Это было столь очевидным, что Артюс посмотрел на Ронана так, словно только заметил присутствие старика в библиотеке. Когда он заговорил, в его голосе звучали интонации прежних добрых дней:
– Знаешь ли ты, мой драгоценный Ронан, что снял с моих плеч невыносимое бремя? Черт возьми! Разумеется, я встречусь с рыцарем… Надеюсь, что он не отправился в дальние страны. Прикажи позвать Монжа де Брине, прошу тебя. Его длинные уши улавливают все слухи. Возможно, он сумеет мне помочь.
– А «мадам»?
Граф тут же заколебался.
– Что ж… Твое предложение вполне разумно. Раз так… Мне надо взвесить все «за» и «против». Да… Я чувствую себя способным взять быка, даже разъяренного, за рога. А вот общаться с женщиной ее положения мне не так просто. Понимаешь ли, Ронан, – продолжал он, – дамы такие сложные, если не сказать неожиданные. Наконец… Мы гораздо… проще, доступнее.
Улыбка озарила морщинистое лицо старика, много лет назад тоже проводившего бурные ночи.
– Так утверждают мужчины. И поскольку женщины не ждут того же самого, их считают неожиданными… если не сказать непредсказуемыми?
– Ах так! Ты щелкаешь меня по носу?
– Я никогда бы на это не осмелился, – возразил старик тоном, свидетельствовавшим о том, что он и в самом деле поставил точку в разговоре. – Если позволите, я пойду за мессиром де Брине.
– Ступай.
Вскоре после ухода старика, столь любезного его сердцу, Артюс был вынужден признать очевидное – то, о чем вот уже две недели он старался не думать. Он предпочел бы волноваться, нервничать, переживать, неистовствовать. Так и было бы, если бы Ронан, который всегда искусно управлял им, терпеливо не подвел его, как обычно, туда, куда он отказывался идти: к столу, ванне, кровати, часовне, письменному столу, а вот теперь, в зрелые годы, к решению.
Артюс раздраженно вздохнул. Разумеется, надо было получить разъяснения от неуловимого госпитальера. Как могло случиться, что воин Христа проявил слабость и воспылал чувством к женщине? Правда, к необычной женщине. Артюс был достаточно честным, чтобы признать: ревность боролась в нем с беспокойством. «Мадам» украла у него сердце и рассудок так ловко, так стремительно, что он едва это заметил. Тогда почему бы ей не похитить их у другого? По какой иной причине так спешил спасти ее рыцарь, не побоявшийся убить пусть и развратного, но служителя Бога, инквизиции, Папы?
Граф ходил взад и вперед по маленькой комнате, словно лев в клетке, с таким раздражением, что в окнах дребезжали маленькие стеклышки неправильной формы.
Клеман уверял графа, что его дама даже не подозревала о существовании этого рыцаря до того, как тот нанес ей странный визит в Доме инквизиции.
– Черт возьми! – процедил граф сквозь зубы.
Эта история не имела никакого смысла. Следующая мысль заставила его оцепенеть. Как и все, что касалось мадам де Суарси. Какая паутина плелась вокруг нее?
Встреча с рыцарем де Леоне не поможет ему, по крайней мере сейчас. Нет другого выхода, кроме того, что так ловко предложил Ронан. Нанести ей визит. Нетерпение боролось со страхом. А если она выгонит его? Если она будет уклоняться от ответа? Если он поймет, что она не разделяет его чувств? Да, но… Вдруг все наоборот?
Предлог. Тогда он окажется не в такой уж глупой ситуации. Узнать о ее здоровье, осведомиться о малыше Клемане, которого ему так не хватает в замке. К тому же мессир Жозеф скучал по мальчику и его неиссякаемым вопросам.
Должен ли он предупредить ее заранее о своем визите? Он вспомнил о гневе Аньес, о ее резких словах, когда он застал даму де Суарси в крестьянских браках при сборе меда. О длинных крепких мышцах бедер, выступающих под тканью, когда она садилась на Ожье. Черт возьми! Уже после их первой встречи она не выходила у него из головы.
Тогда сообщить? Это было бы, несомненно, более куртуазно, хотя положение сюзерена избавляло его от подобной необходимости. Но он рассчитывал на эффект неожиданности, чтобы как можно скорее развеять свои сомнения.
Замок Ларне, Перш, декабрь 1304 года
Жюль мял в руках шапку, подбитую заячьим мехом. Он старался держаться подальше от своего рассерженного хозяина, но был вынужден подойти ближе по требованию, произнесенному голосом, охрипшим от пьянства.
– Подойди! Подойди же! Итак, мой мошенник мастер, что ты можешь мне сказать?
Жюль был сервом. Мастером же он стал по воле случая. Впрочем, этот титул не спасал его ни от побоев, ни от голода.
– Подойди ближе! – завопил Эд де Ларне, яростно стукнув кулаком по столу. – Отвечай немедленно, или я прикажу твоим дружкам по несчастью поколотить тебя, и они будут весьма рады возможности отомстить за твое высокомерие по отношению к ним. Всем этим болванам, которые только и делают, что ленятся и хотят разорить меня!
– Нет, мой добрый хозяин, нет, – пробормотал обезумевший мужчина.
– Тогда, если ты при помощи себе подобных не обкрадываешь меня, если вы не дрыхнете, как слизни, где руда, добытая за неделю? Надеюсь, не в этом мешочке, который ты притащил, – он вызывает только смех!
Вместо ответа мужчина кивнул головой.
– В нем? Да ты издеваешься! Тут нет и тридцати марок!* Куда вы дели остальное? Вы продали… – В глазах Эда засверкал нехороший огонь. – А, я вижу… Вы грабите меня, как лесные разбойники, чтобы заплатить мне шеваж[19] и талью[20] или, что хуже, за свое личное освобождение! Ну и дела! Что, я должен позволять себя ощипывать как индюшку, чтобы вы могли купить себе свободу? Признавайся, или я тебя сейчас убью!