Изменить стиль страницы

— Пожалуйста! — усмехнулся Колесников.

После чего развернулся и убежал с хитрой улыбкой на лице. А Трубников смотрел ему вслед и впервые в жизни чувствовал разочарование в своем лучшем друге.

Вспоминая этот случай, глава известного издательства катил по Москве в сторону Сущевского вала и тяжело вздыхал. Тогда он думал, что никогда не простит мерзавцу такого предательства. Однако простил. Причем на следующий же день. Диману нельзя было не простить…

Когда через некоторое время Трубников угрюмо ввалился в дом, к нему сразу метнулась жена. Глаза ее были огромными и испуганными.

— Ты где был? Я уже начала обзванивать больницы. Сегодня с утра предупреждали, что на дорогах гололед.

— Все нормально, — ответил Евгений.

Он разулся, повесил пальто на вешалку и закинул кепку на шкаф. После чего прошел в зал и тяжело плюхнулся в кресло. За ним встревоженно прошлепала Настя. Она взглянула на его руки и ахнула.

— Ты попал в аварию? У тебя руки в крови.

— Да успокойся ты. Это не моя кровь. Это Димки. Я его только что отвез в больницу.

Настины глаза сделались с чайные блюдца.

— Что с ним?

— Перерезал себе вены.

— Зачем?

— Черт его знает? Завтра поеду выяснять. Если его откачают, конечно. Он очень плох. Врачи сказали, что потерял много крови, но жизнь его, кажется, вне опасности.

— Фу ты! — с облегчением выдохнула жена. — А как ты на него вышел?

— Позвонил по номеру, который ты дала. И кстати, вовремя позвонил. Он как раз только что располосовал руку. Хотя нет. Я приехал через двадцать минут — он уже был без сознания… — Евгений поднял глаза на супругу. — Сдается мне, что по телефону доверия он уже говорил с перерезанными венами.

— Какой ужас! — простонала жена.

Евгений внимательно посмотрел на Настю и подозрительно сузил глаза.

— Ты-то чего переживаешь?

— Ну, как? Все-таки твой друг, — произнесла она растерянно. — Хоть и бывший…

4

А под утро ему опять приснилось, что он хлещет по щекам жену. Самое удивительное, что наяву он ее не трогал пальцем, хотя иногда она и доводила до бешенства своим упрямством. Во сне Трубников знал, что это ему снится, и знал, что по соннику царя Соломона, если бьешь жену, то, значит, она изменяет. Поэтому, видит Бог, бедняга сдерживался как мог.

— Ты где была? — прохрипел он грубо, трепеща от злости словно лист. — Отвечай, когда тебя спрашивают!

Жена не отвечала. Она лукаво улыбалась и жеманно отводила глаза. Такой он ее ненавидел.

— Ты скажешь или нет?

Она не говорила. Тогда он размахнулся и нанес ей первую пощечину, затем вторую, третью, и сердце провалилось куда-то очень глубоко. Чем сильнее он ее хлестал, тем большим сочувствием проникался к этой несчастной женщине, которой нельзя ступить шагу без того, чтобы ее не отдубасил муж. Но остановиться бедняга не мог и с тоской осознавал, что от этой отчаянной и бессмысленной молотьбы его спасет только пробуждение.

Трубников проснулся в холодном поту. Жена мирно посапывала рядом, и вид ее был ангельским. Часы уже показывали половину седьмого, так что досматривать спектакль не имело смысла.

Евгений нащупал под ногами тапочки, да так и замер на своей супружеской кровати. Сколько его еще будет терроризировать этот сон-мучитель? Ведь самое интересное, что его жена никогда не приходила поздно. Точнее сказать, почти никогда. Может быть, за всю их восьмилетнюю супружескую жизнь такое случалось раз пять-шесть, но муж всегда знал, где задерживалась его супруга, и повода для волнения не было. Если она действительно ему изменяет, то только днем, когда он бывает на работе.

Сзади послышалась шорох, и теплая ладонь ласково коснулась спины.

— Ты уже встаешь? — произнесла Настя сонным голосом.

— Встаю, — хрипло отозвался Евгений. — Он немного помолчал, затем внезапно спросил, подумав, что момент самый что ни на есть подходящий. — Скажи честно, у тебя есть кто-нибудь?

Сзади послышался лукавый смешок точь-в-точь как во сне, затем шелест одеяла и хруст мосолочков. Настя сладко потянулась.

— Что это тебе с утра взбрело в голову? — нежно ответила она. — За всю жизнь я знала только одного мужчину.

Жена томно вздохнула и повернулась на другой бок. Такой ответ всегда успокаивал Евгения. Впечатление от сна тут же сняло как рукой. Он бодро поднялся и направился в ванную. Побрившись и приняв душ, издатель выпил на американский манер стакан апельсинового сока и наконец набрал номер телефона больницы.

— Алло! Добрый день! Вчера к вам привезли человека с перерезанными венами. Его фамилия Колесников. Как он себя чувствует? Вы в курсе?

— А вы кто, родственник? — поинтересовалась дежурная сонным голосом.

— Я не родственник. Я его друг.

— Мы даем информацию только родственникам.

— Послушай, ты, тетенька! Я сейчас подошлю ребятишек, и ты забудешь, как тебя зовут…

— Как вы сказали? — мгновенно приободрилась дежурная. — Колесников? Сейчас посмотрю в журнале. Прооперировали его удачно. Состояние удовлетворительное. Он лежит в реанимационном отделении, в шестнадцатой палате. Возможно, после утреннего обхода его переведут в психиатрическое отделение.

Трубников бросил трубку и начал стремительно одеваться. Когда он влез в ботинки и напялил пальто, из спальни выплыла жена в розовом пеньюаре.

— Ты опять не позавтракал?

— Некогда. Перекушу по дороге.

— Почему так рано?

— Хочу успеть в больницу до обхода врача. После обхода Димана могут перевести в психиатричку. А туда уже не прорвешься.

Трубников быстро зашнуровал ботинки и выскользнул в подъезд. Через час он уже стоял перед закрытой дверью больницы и упрямо молотил в стекло. Подошел заспанный вахтер и через дверь объяснил хриплым голосом, что пускать никого не велено. Гость вытащил из кармана стодолларовую бумажку и прилепил к стеклу. Вахтер не долго раздумывал. Он откинул крючок, всучил посетителю халат и предупредил:

— Я вас не пускал. В случае чего, вы прошли через подвал родильного отделения. Реанимация на четвертом этаже.

— Спасибо, — буркнул Трубников и направился к лифту.

Выйдя на четвертом, Евгений сразу наткнулся на какую-то медсестру с бешеными глазами.

— Кто вас пустил? — скандально закричала она.

— Тише, мамаша. Больных разбудишь, — спокойно ответил посетитель и сунул в ее карман сто долларов.

Медсестра тут же сменила гнев на милость.

— Только халат наденьте, — произнесла она по-матерински и исчезла.

Трубников вошел в шестнадцатую палату и сразу увидел Димана. Он был по-прежнему бледен, но не так, как вчера. Вчера его лицо было как у покойника, а сегодня в нем присутствовала хоть слабая, но жизнь. Визитер покосился на двух его соседей под капельницами и подошел к кровати. Рука Колесникова была перевязана, глаза закрыты, губы без единой кровинки.

Трубников громко придвинул стул, и веки Димана дернулись. Глаза его не выразили особого удивления, однако губы расползлись в улыбке.

— Я знал, что ты меня не бросишь, — пролепетал он еле слышно.

— Что случилось? Можешь объяснить? — спросил Трубников, наклонившись к его лицу.

Губы больного скривились в усмешке. Он покосился на своих собратьев по капельницам и со свистом прошептал:

— Я убил человека.

— Что? — вздрогнул Трубников. — Ты убил человека?

— Убил! Впервые в жизни. И знаешь кого? Мужа Марго.

5

В тот день было жутко холодно. Колесников как принялся дрожать с утра, так и не переставал до вечера. Он влез в два джемпера, укутался в одеяло, включил обогреватель, но все равно не мог согреться. Бедняга понимал, что погода здесь ни при чем. Из окна он видел, что люди на улицах ходили нараспашку и без головных уборов. Холод им не докучал. Да и термометр за окном показывал всего минус два. Тем не менее Колесникова продолжало трясти не столько от холода, сколько от того, что он должен совершить сегодня.