Изменить стиль страницы

Трубников поднялся с постели и с тревогой обошел квартиру, но ни в зале, ни в кабинете, ни в гостиной жены не обнаружил. Она была на кухне. Стояла у плиты и мило помешивала ложечкой в маленькой кастрюльке. А краем глаза косилась в телевизор — передавали утренние новости.

— Привет, — улыбнулась она мужу. — Почему так рано вскочил?

Вместо ответа он подошел к ней и нежно обнял за талию. Она также доверчиво прильнула к нему и погладила по голове.

— Скажи, — тихо произнес Трубников, — у тебя кто-то есть?

Она рассмеялась и шаловливо оттолкнула мужа. После чего серьезно посмотрела в глаза и произнесла:

— За всю жизнь я знала только одного мужчину.

Внутри у Трубникова мгновенно потеплело. По всем его суставам начали разливаться покой и благодать. Он чмокнул жену в шейку и вернулся в спальню. «Пожалуй, минут пятнадцать еще понежусь», — подумал он и зарылся в подушках. Однако понежиться не удалось. Внезапно в спальню вбежала жена и дрожащим голосом сообщила новость:

— Только что передали по телевизору: «Какой-то неизвестный в маске ворвался в больницу и обстрелял кровать журналиста Дмитрия Колесникова».

29

Это происшествие весь день смаковали в телевизионных новостях. Каждый канал толковал покушение по-своему. Новость с каждым часом обрастала какой-то забавной чепухой и всякими невероятными подробностями, но в конце концов к полудню следящим за событиями телезрителям предстала точная картина происшедшего.

Итак, в больнице произошло следующее: в начале седьмого утра, сразу после пересменки медсестер, на втором этаже реабилитационного отделения появился человек в маске. Он вышел из лифта и направился к дежурной медсестре, которая сидела за столом в коридоре и просматривала карты больных. Мужчина молча приблизился к ней, навел на лоб пистолет и приказал, чтобы она открыла изолятор, в котором находился журналист. Сестра потребовала, чтобы человек в маске немедленно покинул больничные покои или на худой конец надел белый халат. Неизвестный взвел курок, и сестре ничего не оставалось, как уступить просьбе посетителя.

После того как она собственноручно отперла дверь изолятора, мужчина хладнокровно произвел семь выстрелов в спящего Колесникова. Но тут внезапно выяснилось, что журналиста в изоляторе нет, а вместо него под одеялом покоятся четыре подушки. До преступника это дошло только после опустошения обоймы. «Где он?» — спросил убийца и, не получив ответа, оглушил медсестру рукояткой пистолета. После чего скрылся в неизвестном направлении. Однако Колесников тоже до сих пор не найден. Видимо, он ждал такого поворота событий и предусмотрительно принял меры.

Слушая эти новости, Трубников с минуту на минуту ожидал, что в кабинет ворвутся рослые молодчики в камуфляжной форме. Ведь как-никак, а издатель был последним, кто видел Колесникова живым и невредимым. Дежурную медсестру наверняка уже допросили. Вряд ли она станет выгораживать вечернего посетителя.

Издатель решил не признаваться. Пусть докажут, что это он похитил Колесникова. Да, был в больнице. Ну и что? Вышел через парадный вход. Вышел один. Вахтер может подтвердить. Куда мог деться Колесников? Кто его знает? Журналисты — народ непредсказуемый.

Но в «Элирну» так никто и не нагрянул. И не мог нагрянуть. Это Трубников понял в три часа дня, когда сообщили новую подробность этого непонятного происшествия. И она была ужасной. Медсестра, которая дежурила ночью, была застрелена в собственной квартире около восьми утра. Теперь рассказать было некому, что Колесникова каждый вечер навещал молодой респектабельный блондин с карими глазами, облаченный в черное пальто. Про это мог рассказать только вахтер, но вряд ли его об этом спросят. Он уже с утра заявил, что во время дежурства через его блокпост не проскользнула ни одна мышь.

Ближе к вечеру сообщили, что журналист Колесников до сих пор не найден, однако дверь в его квартиру оказалась взломана. Судя по всему, преступник сразу после больницы отправился к нему на Ленинский проспект и, не найдя его на месте, поехал к медсестре, которую затем и застрелил. Об этом свидетельствовала пуля, извлеченная из ее головы. Она была выпущена из того же пистолета, что и те семь пуль, оставленные в больнице.

— Вот это номер, — присвистнул Трубников и набрал телефон Кузнецова.

Трубку поднял Володя и сказал, что Диман отправился в ларек за пивом.

— За пивом? — ужаснулся Трубников. — Вы что, не слушаете новости?

— Откуда? — засмеялся Кузнецов. — У меня нет ни телевизора, ни радио. Газет я тоже не выписываю. Абсолютно пустое чтиво!

— Как только придет, пусть немедленно позвонит мне, — строго наказал Трубников.

— А Диман разве не звонил? — спросил Володя. — В пять утра он не тебе звонил?

— В пять утра? — удивился Трубников.

— Да, в пять. Вчера, как только ты уехал, он вспомнил, что оставил свой роман в больнице. Диман попытался позвонить тебе на сотовый, но твой сотовый был отключен. Он хотел тебя попросить, чтобы ты заехал в больницу и забрал тетрадку. А я думал, что в пять он звонил тебе. Значит, я ошибся. Когда он утром вернулся, я не поинтересовался насчет тетрадки. Может, он ее уже забрал.

— Не понял, — нахмурился Трубников. — Откуда он вернулся?

— Понятия не имею, — ответил Кузнецов. — Сразу, после того, как он в пять утра позвонил (я думал, тебе, извини, ошибся!), Диман оделся в мою одежду и ушел. Вернулся в девять…

Трубников в замешательстве бросил трубку на рычаг и глубоко задумался. Что-то здесь не чисто. Кому в пять утра мог звонить Диман?

Его размышления прервал приход детектива. Он без доклада вошел в кабинет и с порога заявил:

— Все, о чем вы меня просили, я выяснил.

Трубников кивнул ему на кресло и заказал кофе.

— В общем, так, — начал детектив, уютно расположившись за журнальным столиком. — Марина Маргулина с пятого февраля по девятое марта находилась в законном отпуске. Она его полностью провела в Химках у матери. Они с ней занимались ремонтом. Вот почему она там жила. Что касается ее мужа: в списках аэропассажиров таковой не значится. То есть ни в феврале, ни в марте Олег Маргулин никуда не улетал и ниоткуда не прилетал. Также он никуда не уезжал на поезде. Я проверил списки железнодорожных пассажиров. Остается одно: если он действительно покидал Москву, то только на автомобиле.

— Вы сами как думаете? — выгнул брови Трубников.

— Мое дело не думать, а изыскивать факты. А такими фактами, которые бы подтверждали, что он был в отъезде, я пока не располагаю. Мне удалось узнать, что шестого февраля около четырнадцати часов Маргулины приехали на турбазу вдвоем. Супруг был одет в легкую серую куртку и светлые штаны, супруга — в белую короткую шубку и бордовое кепи с длинным козырьком.

«Черт! — сверкнуло в голове у Трубникова. — А ведь так и не спросил у Димана, во что была одета жертва?»

— Вы узнали, действительно эта пара значится в списках свидетелей взрыва на «Белорусской»?

— Не только узнал, но и своими глазами видел протокол с их подписями. Взрыв произошел пятого февраля в восемнадцать сорок пять. Протокол свидетельских показаний был составлен в девятнадцать пятьдесят. Так что с ними все нормально. Про фамилию Олега я тоже узнал. Его прежняя фамилия была Козлов. В школе, наверное, дразнили Козлом, поэтому он и взял фамилию жены. Но это мое личное предположение.

— Спасибо, — рассеянно поблагодарил Трубников, думая о своем. — Узнали вы достаточно. Но пока притормозите с Маргулиными. Появилась более срочная работа. Вы, вероятно, слышали о покушении на Колесникова? Сегодня целый день об этом трезвонят. Про убийство медсестры тоже, наверное, слышали? Так мы и не узнали от нее, кто, кроме меня, интересовался Колесниковым?

— Почему не узнали? — улыбнулся Горохов. — Вчера я с ней разговаривал, приблизительно через двадцать минут после того, как ваша «Ауди» отъехала от больничных ворот.

Брови генерального взметнулись вверх. Интересно, капитан знает, что он уехал с пассажиром?