За день до отплытия мы решили проверить работу наших радиопередатчиков, предварительно установив новую вертикальную антенну - подарок одного любезного перуанского радиолюбителя. Но аппараты ничего не принимали, кроме еле слышного голоса нашего друга-радиолюбителя, хотя передачу он вел из пригорода Лимы, всего в 8 километрах от порта. Радиолюбитель и другие знатоки объяснили нам, что слышимость в районе Кальяо из-за магнитных помех всегда очень плохая, и заверили нас, что как только мы выйдем из мертвой зоны, то сможем без малейших трудностей разговаривать со всеми радиостанциями Перу. На всякий случай я попробовал проверить еще раз. Слышимость была немного лучше, и это рассеяло наши опасения.
Через одиннадцать лет после экспедиции на "Кон-Тики", но на целых две недели раньше - в воскресенье 13 апреля 1958 года, в 11 часов дня нас вывели на буксире из Кальяо. А через несколько часов, предоставленные самим себе, мы были уже подхвачены сильным потоком течения Гумбольдта.
Мы с первых же дней легли курсом на запад, чтобы избежать участи "Кантуты" и не быть унесенными северным потоком течения Гумбольдта к берегам Панамы. В результате сильного сноса курс очень удачно
перешел в западно-северо-западный. Мы хорошо знали капризы морских течений и внимательно следили за тем, чтобы не наскочить в 50 милях от Кальяо на опасные скалистые острова Ормигас де-Афуэра, находившиеся в центре течения Гумбольдта. Мы проходили мимо них на третий день после нашего отплытия и нисколько не удивились, что оказались к ним значительно ближе, чем предполагали. Эрик, пожалуй, выразил чувства всего экипажа, когда весело воскликнул:
- Что бы ни случилось в дальнейшем, приятно сознавать, что мы по крайней мере не рискуем сесть на мель, прежде чем доберемся до островов Южных морей!
- Хорошо также, что у нас нет гребного винта, - шутливо добавил я, невольно вспомнив плавание с приключениями на "Каумоане" пять лет назад.
Мы договорились с двумя радиолюбителями из Перу, что будем держать с ними связь по четвергам и воскресеньям. Четверг 17 апреля был первым днем связи. Я заблаговременно начал запускать мотор, но сколько ни дергал за стартовый шнур, он так и не завелся. Улучив свободное время перед следующим днем связи, я разобрал мотор, тщательно осмотрел все детали и снова собрал. Мотор несколько раз чихнул и заглох - это было единственным вознаграждением за мои труды. Все удивительно быстро согласились, что сейчас не может быть хорошей слышимости, так как мы еще слишком близко от Кальяо. А потому без сожаления решили оставить в покое генератор и передатчик.
Через неделю после отплытия мы уже были в западном рукаве течения Гумбольдта, именуемом южным экваториальным течением. Мы перешли туда так же легко, как поезд по стрелке с одного пути на другой. Серо-зеленое море стало темно-синим, и в нем снова появилось множество тропических рыб. Мы сразу почувствовали себя, как дома, на Таити. В приподнятом настроении мы начали приводить в порядок рыболовные снасти. Золотых макрелей здесь было больше, чем всяких других рыб. И Жан в первый же день, буквально за полчаса, натаскал их столько, что хватило бы на несколько сытных обедов для экипажа, в десять раз большего, чем наш. Понятно, что постепенн отакая охота ему надоела. Она потеряла всю увлекательность спорта, и он с удовольствием бросался со своим ружьем в воду только по заказу Хуанито. Причем Хуанито мог делать заказ за 5-10 минут до обеда, уже поставив сковородку на огонь. Еще меньше было хлопот, когда мы хотели попробовать летучих рыб. Они вызывающе пристраивались к плоту, цепляясь своими прозрачными сверкающими плавниками за борт, и плыли вместе с нами. Особенно часто это наблюдалось по ночам - свет наших огней притягивал их, словно магнит. Однажды, поздним вечером, на плот прыгнула длинная тонкая рыба с острыми зубами. Внимательно рассмотрев ее, мы убедились, что это была знаменитая макрель-змея, редко встречающаяся глубоководная рыба; до путешествия на "Кон-Тики" были известны только два таких экземпляра.
Жан не замедлил поместить ее в банку с формалином, сказав, что знает одного ихтиолога, который сойдет с ума от радости, когда получит этот бесподобный подарок. Друг Жана, занимающийся ихтиологией, действительно помешался бы, но только не от радости, если бы видел, как мы поступили однажды с такой макрелью-змеей. Рыбы продолжали прыгать на плот. Как-то раз мы поймали еще одну макрель-змею и, не удержавшись от соблазна, поджарили ее. На вкус она оказалась превосходной, ничуть не хуже, чем обычная макрель. Она несомненно стала бы постоянным блюдом в нашем меню, если бы неожиданно не исчезла. Вместо макрель-змеи нас все чаще и чаще стали навещать черепахи, акулы и киты. Поймать акулу было до смешного просто, мы их брали на крючок и ловили силком. С черепахами же, несмотря на все наши ухищрения, дело обстояло хуже. Мы пробовали их загарпунить, применяли полинезийский способ, пытались хватать руками, но в самый последний момент они ускользали.
Не только мир рыб, окружавший нас, но и жизнь на борту плота была удивительно похожа на то, что переживали и видели путешественники на "Кон-Тики". Погода все время стояла чудесная, плот управлялся почти сам по себе, и поэтому у нас было много свободного времени. Не будет преувеличением сказать, что мы просто отдыхали. Только Жан был постоянно занят. Он с невероятной энергией делал ежедневные наблюдения, брал пробы воды и планктона. Иногда ему помогал Ганс, но большую часть времени Ганс проводил за чтением многочисленных книг по философии и математике, которые он взял с собой. Я обсуждал с Эриком вопросы мореплавания и этнографии. Иногда, если круг участников дискуссии расширялся, Эрик рассказывал некоторые эпизоды из своей богатой событиями жизни. Хуанито все свободное время спал, словно заразился во время пребывания в Кальяо сонной болезнью. Раньше он был более жизнерадостным и бодрым. Иногда, желая немного развлечься музыкой, мы включали радиоприемник, но, как правило, быстро выключали его, так как у всех был разный вкус: одних музыка приводила в восторг, другим была неприятна.
Однажды, это было в середине мая, мы случайно поймали передачу последних известий из Америки, причем значительная часть передачи была посвящена событиям во Франции. Диктор сообщил, что в Алжире произошло восстание, больше того, это восстание могло в любое время перекинуться на территорию самой Франции. Мы отнеслись к таким тревожным новостям абсолютно спокойно, - это было весьма характерно для нашего состояния в тот период времени. Признаюсь к стыду своему, я был рад, что нахожусь на плоту, на другой стороне земного шара, в полной безопасности, и, кажется, оба мои соотечественника, Эрик и Жан, думали так же. Хуанито и Ганс, как все истинные южноамериканцы не принимали всерьез ни свои, ни чужие перипетии.
В библиотеке Ганса оказалась и книга Тура Хейердала "Путешествие на "Кон-Тики" на немецком языке. Мы решили просмотреть ее и провести некоторые сравнения. Как известно, участники путешествия на "Кон-Тики" пытались доказать, что вполне возможно проплыть из Южной Америки в Полинезию на бальсовом плоту, но, в сущности, им было все равно, на какой из многочисленных островов Полинезии они попадут. Мы же поставили себе цель достигнуть Таити и поэтому держались более северного курса, чем наши предшественники, чтобы избежать предательских коралловых рифов у архипелага Туамоту. Однако это ничуть не мешало нам сравнивать, сколько проходили за день они и сколько мы. Приятно было убедиться, что мы шли с такой же скоростью, как и "Кон-Тики", то есть 35- 40 морских миль в сутки. А с 11 мая, когда я поднял дополнительный четырехугольный парус, составленный из двух полотнищ, мы ежедневно стали проходить немного больше, чем наши соперники. В основном этим интересовался инженер Ганс, и я постепенно убедился, что "Путешествие на "Кон-Тики" он взял специально для того, чтобы развлекаться математическими выкладками, сверяясь с этой книгой. Каждый раз, когда я замерял высоту солнца, появлялся Ганс с логарифмической линейкой в руке и начинал тщательно подсчитывать сначала среднюю скорость с момента отплытия из Кальяо, а затем день, когда мы могли попасть на Таити, при условии сохранения прежней скорости, чего, конечно, не могло быть. Насколько серьезно Ганс относился к своей математической игре, говорит следующий забавный эпизод: в течение недели я нарочно давал ему неправильные координаты нашего местонахождения; когда он об этом узнал, то потерял аппетит и стал груб в обращении.