– У меня есть опыт в общении с таким контингентом, – улыбнулся Назаров, – в свое время мне пришлось плотно пообщаться с анархистами из числа интербригадовцев в Испании.

– О-о, – протянул профессор, – так вы боевой офицер! Весьма кстати, хотя надеюсь, ваши специфические знания нам не пригодятся. За сим позвольте откланяться. Спасибо за чай.

– А вам спасибо за лекцию.

Назаров помог Барченко одеться, проводил на улицу.

– Профессор, – спросил он, задержав его руку в своей, – погоду в расположении лагеря тоже вы делаете?

– Конечно.

– Да-а… Еще один вопрос: гибель Тимофеева и Рахманича, что это? Несчастный случай?

– Дорогой мой Александр Владимирович! Любой случай можно предвидеть и предупредить.

– И что?

Промолчав, Барченко улыбнулся и зашагал к своему бараку.

Спецлагерь «Бестиарий», апрель

Дни пролетали за днями, складывались в недели. Жизнь в лагере была однообразна, во всяком случае, для Назарова. Неделю он погонял стрелков охраны – надо было привести их в чувство после месяца вольной жизни, три раза устаивал стрельбы. За лагерем винтовки стреляли, как и положено. Впрочем, стрельбой бойцов Назаров остался недоволен – редко кто попадал в мишень. Разве что Умаров, который стрелял с видимым удовольствием. На территории лагеря погода была мягкая, будто в средней полосе России, в то время, как за проволокой бушевали метели. Назаров выставил пост на воротах лагеря, еще один боец обходил лагерь по периметру, проверяя, нет ли медвежьих следов, подходящих вплотную к проволоке. Барченко, узнав, что Назаров озабочен проникновением хищников непосредственно в лагерь – все-таки жильем пахнет, пищей, постарался успокоить его, сказав, что медведи больше не появятся. Назаров пожал плечами – береженого Бог бережет. В редкие дни, когда погода была ясной, он ходил к морю – Иван Межевой взялся показать ему птичьи базары и лежбища моржей и тюленей. Берег окружал ледяной припай шириною в несколько десятков метров. Штормы ломали лед, но он нарастал вновь. Один раз они взяли винтовку, и Назаров с первого выстрела завалил моржа. Разделывать зверя они не стали – Иван сбегал, позвал Василия Собачникова. Тот хоть и был из тундровых ненцев, но все же опыт кое-какой имел. Лишь под вечер с помощью стрелков, они разделали тушу и перетащили ее в лагерь.

Однажды Барченко сводил Назарова в тундру, к обнаруженным им круглым камням. Камни они не нашли – все замело снегом, но Собачников успокоил профессора, с обидой объяснив, что ни один охотник не забудет место в тундре, где хоть раз побывал.

Понемногу стало чувствоваться приближение весны – почти все обитатели «бестиария» ходили на скалы над морем, поджидая появления солнца, и когда это наконец случилось, устроили шумный праздник.

В один из вечеров в середине мая, профессор сказал Назарову, что, видимо скоро ему придется вновь побывать на Большой Земле – доставить в лагерь новую сотрудницу. Назаров пожал плечами: будет приказ – поедем, доставим, хотя в радиограммах, каждые две недели доставляемых ему из Малых Кармакул, ничего такого не сообщалось. Барченко оказался прав. Однажды утром Назаров услышал возбужденные голоса возле ворот. Выйдя на шум, он обнаружил часового, спорящего с рулевым «Самсона» – Вениамином. Парнишка рвался к Назарову, но часовой отказывался позвать коменданта, мотивирую тем, что не имеет права покидать пост. Увидав идущего к воротам Назарова, Венька исхитрился, шмыгнул мимо часового и подбежал к Александру.

– Здравствуйте, товарищ Назаров!

– Здорово, Вениамин. Что случилось?

– Так радиограмма пришла – срочно вам в Архангельск ехать, встречать кого-то. Евсеич сказал: чего время терять – пока бумажку ему отвезете, пока он приедет. Вот мы и подошли к берегу. Гудели, гудели, а никто не слышит. Пришлось, вот, мне за вами на шлюпке ехать.

– Когда радиограмма пришла? – спросил Назаров, подивившись осведомленности Барченко.

– Вчера днем приняли.

– Ага. Ладно. Пойдем, чайку пока попьешь, а я соберусь.

Проводив парнишку в дом, он зашел в барак к Барченко.

– Александр Васильевич, вы были правы. Плыву в Архангельск принимать вашего нового сотрудника.

– Сотрудницу, – поправил его профессор, – Белозерская Лада Алексеевна. Впрочем, в Архангельске, видимо, вас будет ждать ориентировка. Что ж, желаю счастливого пути.

– Профессор, – Назаров понизил голос, – откуда вы узнали, что…

– Э-э, милый мой, – улыбнулся Барченко, – так вам все и расскажи! Давайте будем считать это спецификой моей работы – все предугадывать.

Так ничего от него и не добившись, Назаров быстро собрал вещмешок. Барченко, Панкрашин и Боровская проводили его на берег. Возле берега все еще стоял лед и до шлюпки пришлось добираться по припаю. Матросы помогли Назарову забраться в шлюпку, Венька ловко вскочил сам, сел за руль. Подгоняемая сильными ударами весел, шлюпка полетела к «Самсону», откуда Евсеич уже высматривал Назарова.

Глава 7

Москва, апрель

«ЭМ»-ка остановилась на Селезневке, чуть не доезжая проходного двора, ведущего к Самотечным переулкам. Накрапывал мелкий дождь, в предрассветных апрельских сумерках старые дома стояли мокрые и поникшие, словно удрученные затянувшейся непогодой. Сидевший на переднем сиденье мужчина в форме с двумя квадратами в петлицах крапового цвета прикурил папиросу и выбрался из машины. Ему было около тридцати лет, курносый нос и широкие скулы выдавали в нем типичного уроженца рязанской или ярославской области. Пригладив короткие волосы, он надел светло-синюю фуражку, оглядел улицу чуть прищуренными глазами и, постучав ладонью по крыше автомобиля, наклонился к открытой дверце:

– Скоков и Четвертаков за мной, Валиулин, остаешься здесь.

Двое мужчин в штатском одновременно хлопнули дверцами.

– Товарищ сержант [7], – окликнул водитель, – а если кто выйдет?

Мужчина в форме досадливо крякнул и, махнув рукой штатским – мол, идите, вернулся к машине.

– Ты чего орешь на всю улицу? Спугнуть хочешь? – он огляделся, – ты как первый раз, ей богу. Всех выходящих задерживать до выяснения, если что – свисти. Понял?

– Понял, – торопливо кивнул водитель, – разрешите прикурить, товарищ сержант.

Сержант затянулся папиросой, и протянул ее, держа огоньком кверху. Скоков и Четвертаков исчезли в темной подворотне, шофер торопливо раскуривал папиросу. В проходном дворе послышались голоса, сержант досадливо оглянулся. Внезапно раздался крик, какая-то возня. Грохнул выстрел. В руке у сержанта, как по волшебству, оказался пистолет, водитель, выронив папиросу, полез под пиджак, нащупывая кобуру.

– За мной, – коротко приказал сержант, бросаясь к темному провалу подворотни.

Послышался топот бегущих и навстречу ему выскочили трое. Впереди бежал здоровенный парень в распахнутом ватнике. Сержант мельком отметил зажатый в его руке наган, двое других, похожие, как близнецы, в одинаковых кургузых пиджачках, кепках-малокозырках и заправленных в сапоги штанах, притормозили, увидев человека в форме.

– Миша, держи их.

Сержант узнал голос Скокова.

– Стоять, – крикнул он, – бросай оружие!

Здоровяк скривил широкое лицо, вскинул наган. Сержант подал корпус влево, пригнулся. Револьвер в руке парня плюнул огнем, пуля рванула рукав шинели. Позади вскрикнул Валиулин. Сержант в прыжке ударил парня рукояткой пистолета в лоб, почувствовав сбоку движение, успел краем глаза заметить блеск ножа и ушел от удара перекатом через плечо. Он успел приподняться на колено, когда кто-то рухнул на него, дыша перегаром, потная ладонь перехватила руку с «ТТ», пытаясь вывернуть оружие.

– Легаш поганый, – шипел брызгая слюной нападавший, одутловатое лицо с выпученными в ярости белесыми глазами, придвинулось вплотную, – в куски порежу, падла.

Сержант перехватил руку с ножом, приподнял противника и, что есть силы ударив коленом в пах, сбросил с себя и придавил к брусчатке.