— Тихо, урод! — зло прошипел Максимов. Голова была абсолютно ясной, ярость играл только для Гаврилова. — Кишки, на фиг, выпущу. Дай команду, пусть твои орлы валят отсюда. — Может быть, Гаврилов привез с собой больше людей, но из темноты пока вынырнули лишь трое. — Эй, братья, нам с Никитой Вячеславовичем поговорить надо. Без вас обойдемся. — Он сильнее вдавил ствол, стараясь подцепить им последнее ребро. От новой боли Гаврилов вздрогнул всем телом, но начал соображать.

— Уйдите все! — прохрипел он.

— И кабана подберите. Менты подкатят, а тут эта туша валяется. — Отступая к машине, Максимов слегка пнул неподвижно лежащего на земле. Судя по тому, что тот даже не дернулся, шок был полный.

— Пусти, руку же сломаешь! — Каждый шаг к машине стоил Гаврилову нового взрыва боли в заломленной руке.

— Потерпишь.

Дверь в машину Гаврилов не закрыл. Максимов сел в кресло, ногами наружу, потянув Гаврилова за руку, заставил опуститься на корточки,

— Пока из тебя дурь ветром не выдует, посидишь жопой на асфальте. — Максимов прижал пистолет к затылку Гаврилова. Осмотрелся по сторонам. Двое тащили бесчувственное тело в темноту, очевидно, там была машина. Третий присел на капот максимовского «форда». Судя по положению рук, уже успел достать пистолет и взять на прицел «Ауди». — Сколько твоих здесь?

— Еще четверо в машине, — просипел Гаврилов. — Пусти!

— Попробуют подобраться на бросок, я тебе голову снесу первому, — ровным голосом сказал Максимов, но при этом тюкнул Гаврилова стволом в ложбинку под основанием черепа, Гаврилов охнул. — А будет еще больнее, — прокомментировал Максимов. — Специально выстрелю так, чтобы не убить, оставлю на всю жизнь дебилом. — По тому, как обмякли мышцы Гаврилова, понял: клиент созрел для спокойного разговора, на глупые выкрутасы уже не осталось воли. — А теперь, Никита Вячеславович, докладываю. Задание выполнил. Ярового держал на контроле, пока твои люди чистили банк. Мне было приказано передать векселя Ашкенази, что я и сделал. Почему-то мне решили сунуть «куклу», времени разбираться не было. Векселя отобрал и передал Ашкенази. Сопроводил его на встречу. Какие-то умные евреи векселя оприходовали и передали чек Ашкенази. Дело сделано.

— Да отпусти ты! — Гаврилов попытался привстать, но, охнув от боли, опять осел на корточки.

— Еще не все. Я не Кротов, тонкостям банковских дел не обучен. Но там вышло нечто странное. Деньги переведены на счет в Стокгольм. Снять их могу только я. Мне пришлось оставить отпечатки пальцев вместо подписи. Известна тебе такая шутка?

— Да.

— Вот и выходит, что теперь меня надо любить и лелеять. А не бросаться со стволом наперевес. Вот и все. — Он разжал захват, и рука Гаврилова безжизненно упала вниз.

Гаврилов выждал немного, потом осторожно встал. Кряхтя от боли, стал разминать плечо.

— Ублюдок! Чуть руку не вывернул, — тихо выругался он. Достал из кармана рацию, коротко бросил: «Отбой, у меня порядок». Махнул сидевшему на капоте «форда», тот явно нехотя встал и ушел из полосы света. — Почему я должен тебе верить? — сказал он, повернувшись к Максимову.

— А почему я должен верить тем, кто переигрывает все в последнюю минуту? Я же, между прочим, тоже жить хочу.

— В этой операции не все так просто, и до тебя, как исполнителя, все, естественно, не доводится!

— Поменьше гонора, Гаврилов! Я сейчас нервный, шлепну тебя в два счета, а потом побегу в сторону города Стокгольма. За денежками.

— Кто может подтвердить твои слова? Кто?! — Гаврилов увидел, как приподнялся пистолет в руке Максимова, и сразу же сбавил обороты. — Назови хоть одно имя, — сказал он без всякого нажима в голосе.

— Ашкенази. Но его чересчур трясти не надо. Его выбрали гарантом сделки. Без его подтверждения, что я не работаю «под колпаком», деньги снять нельзя.

— М-да! Понаворотили, братья носатые, черт ногу сломит! — Гаврилов с оттяжкой плюнул себе под ноги.

— Ну, за три тысячелетия истории Израиля можно научиться крутить дела, или я не прав?

— Понахватался! Даже интонации те же. — Гаврилов уже пришел в себя. — Так, вопрос первый. Почему не выходил на связь?

Максимов свободной рукой вытащил из-за пояса рацию. Хвостик антенны болтался на тонком проводке.

— Дерьмо гонконгское. — Он через плечо бросил рацию в салон.

— Понятно. Почему на чужой машине?

— Подарили. В моей отдыхают «кидалы». Двое в салоне, двое в багажнике. К ЦДХ я подъехал на их машине.

— Кстати, на Крымском валу ты накуролесил?

— А что там было?

— Две машины разбиты, одна слетела в Москва-реку.

— Нажрутся водки, а потом за руль садятся. — Максимов пожал плечами. — Мне теперь что, все преступления по Москве на себя вешать?

— Уж больно почерк похож, — зло усмехнулся Гаврилов.

— Да черт с ними! Подробности докладывать?

— Естественно.

Гаврилов обошел машину, сел на пассажирское место.

Но поговорить им не дали. Через две минуты запел зуммер радиотелефона; Гаврилов, чертыхнувшись, снял трубку. И сразу же побелел лицом.

— Успокойся, прошу тебя! — Он едва вклинился в бурный поток нечленораздельной брани, несущейся из трубки. — До моего приезда ничего не предпринимай. Очень прошу. У меня важные сведения. Да… Да… Минут пятнадцать… Все, еду!

— Начальство на цугундер потянуло? — сочувственно вздохнул Максимов. — Так всегда, ценные подарки — им, а нам, чернорабочим, все остальное на букву «пэ».

Гаврилов что-то хотел сказать, но задохнувшись дымом только что раскуренной сигареты, надсадно закашлялся.

— Бля, он еще подкалывает! — просипел он и опять зашелся в кашле.

— По спинке похлопать?

— Иди на фиг! — Гаврилов глубоко вздохнул, подавив спазм. — Уф! Так, душегуб, с тобой поговорим после. Дуй на дачу и сиди там тихо. Дров ты уже наломал на год вперед.

— Понял, — кивнул Максимов. — Субординацию нарушать не будем. Сначала отгребает непосредственный начальник, а потом уже рассыпает подчиненным. А я, дурак, думал, мне премия полагается.

— Хватит ржать! — Гаврилов вскинул руку для удара, но, вспомнив про пистолет Максимова, уронил ее на колени. — Короче, вали на дачу. Отдыхай. Да, с Журавлевым особо не трепись.

— Это как же, интересно знать? Он же из меня всю кровь сейчас выпьет! Ему подробности подавай, а я от усталости лыка уже не вяжу.

— Не проблема. Сейчас позвоню Инге, пусть вколет старому оперу в задницу что-нибудь снотворное. Он свое отработал, вот пусть и отсыпается.

— А проснется?

— Утром доложи, что все в порядке. Скажи, что я запретил до моего приезда обсуждать операцию. Пусть ждет, я буду к обеду.

— Журавлев на уши встанет, — с сомнением покачал головой Максимов. — С его-то амбициями!

— Пусть подотрется своими амбициями! — вскипел Гаврилов. — Старший в деле я, еще не забыл?!

— Помню. А я работаю на вас. — Максимов ногой распахнул дверь. — Только уже пора понять, я тупой, но исполнительный. Что мне говорят, то и делаю. Сказали передать векселя, я и передал. Не мешали бы, не пришлось бы применять силу.

— Ладно, иди! — Гаврилов протяжно выдохнул через свернутые трубочкой губы. — Какие к тебе претензии… Душегуб он и есть душегуб.

Максимов хмыкнул, выбрался из машины. Потянулся всем телом, сбрасывая напряжение.

Гаврилов завозился в салоне, перебираясь на место водителя. Усевшись за руль, достал рацию.

Максимов наклонился к окну.

— Оба погорячились. Давай замнем. Дело сделано, это главное.

— Ладно, разберемся, — пробурчал Гаврилов. Максимов бросил ему на колени пистолет.

— На, у меня свой есть. И извинись за меня перед тем парнем. Когда очухается.

Он походкой смертельно уставшего человека пошел к своей машине. За спиной взревел мотор машины Гаврилова. Она пронеслась мимо, ударив по ногам жидкой кашицей, вылетевшей из-под колес. Из темноты вырвался микроавтобус, пристроился в хвост Гаврилову.

Максимов проводил взглядом выскочившие на шоссе машины. Достал из кармана сигареты, закурил. И долго стоял посреди пустынной темной улочки, подставив лицо злым ударам ветра.