Впрочем, в этом подполье было довольно сухо и почти тепло. Петерсон даже разулся, надел сухие носки, и не заметил, как его сморил сон.

Когда он проснулся, доска, прикрывавшая лаз, была чуть сдвинута, солнечный луч, пробравшийся в сарай, вызолотил земляную стенку убежища. Петерсон выглянул из лаза и увидел тарелки с едой, накрытые чистым полотенцем. Он усмехнулся: в этой земляной тюрьме по крайней мере кормят!

Хозяина он увидел только поздно ночью. Тот снова принес еду, поставил керосиновый, чисто протертый фонарь, присел на край норы, спустив ноги в лаз, объявил:

— Ужинайте поскорее. Будрис будет ждать вас на опушке леса в двенадцать ночи, а сейчас уже одиннадцать.

— Как же я его разыщу в такой темноте? — недоверчиво спросил Петерсон. — И где его искать?

— От сарая пойдете прямо в лес. Он погукает филином.

— А я?

— А вы идите тихим шагом по направлению к лесу вдоль дороги. Да он вас не потеряет! — вдруг наставительно сказал хозяин. — Если вернетесь обратно за вещами или еще пожить, так дверь сарая будет отперта… — и с этими словами ушел, как будто ему надоело наставлять несмышленого человека.

Без пяти минут двенадцать Петерсон осторожно выглянул за дверь. Ночь опять была черная, волглая. Петерсон торопливо, не видя дороги, пробежал открытое пространство меж сараем и лесом и остановился в укрытии таких же мелких елок, в каких утром исчез Густав.

Метрах в двухстах, в стороне, по шоссе прошла автомашина с яркими фарами, и хотя свет фар вовсе не был направлен в сторону леса, Петерсон присел, будто его могли увидеть в этой кромешной тьме с дороги, где весело и трудолюбиво ворчал мотор.

Петерсон сделал первые несколько шагов безмолвно. И тотчас же услышал доброжелательный зов:

— Идите сюда!

Он инстинктивно отпрянул и пригнулся к самой земле, как его учили в школе. И в самом деле увидел на фоне более светлого неба фигуру спокойно сидящего человека. Человек привстал, мигнул фонариком, и Петерсон, не вынимая руки из кармана, пошел к нему.

— Вы спрашивали Будриса? — спокойно осведомился человек и посветил фонариком под ноги — там стоял пень, как будто нарочно приготовленный для этой ночной беседы.

— Я хотел поговорить с Курсисом! — с ударением сказал Петерсон.

— Курсис два дня назад уехал в Ригу и вернется только завтра.

— А мне он сказал, что будет сегодня рано утром.

— Так, пароль правильный. Может быть, перейдем к делу? — спокойно сказал сидящий.

— Да, — тихо, словно его кто-то мог тут подслушать, ответил Петерсон.

— Откуда вы? — спросил Будрис.

— С той стороны… — Петерсон неопределенно махнул рукой.

— Позвольте! — Будрис, видимо, рассердился, голос его стал хмурым. — Я вас не понимаю, как это — с той стороны?

— Английская разведка дала ваши координаты и пароль для связи. Мы высадились вчера, — виновато объяснил Петерсон.

— Кто — вы?

— Трое латышей и эстонец.

— Где же другие?

— Двое ушли в Ригу самостоятельно. Эстонец должен был вместе со мной поступить в ваше распоряжение, но почему-то побоялся явиться на указанный нам хутор и вчера отделился от меня и ушел.

— Да, глупо! — резко сказал Будрис. — Теперь понятно, почему на шоссе я встретил пограничников. — Он помолчал. — Что вы намерены делать?

— Я прибыл сюда специально для встречи с вами и для координации деятельности… — он намеревался сразу польстить неизвестному Будрису, но так и не понял, подействовала ли его лесть.

Будрис, помолчав, сказал:

— Вам придется переждать здесь два-три дня, не выходя из потайного бункера, пока я не создам условия для переезда в более безопасное место. — Вы-то тут не при чем! — словно бы утешая гостя, добавил он. — В определенный час к вам придет человек и скажет, что он от меня. Доверьтесь ему и следуйте за ним. Я думаю, скоро вы увидите некоторых ваших друзей…

Он встал, и Петерсон, никогда не чувствовавший себя слабым, вдруг подумал: лучше иметь этого человека в числе друзей. Лучше иметь его другом! И заискивающе сказал:

— У меня есть для вас письмо Силайса. Но оно укрыто так далеко, что я не рискнул достать его.

— Ничего, мы еще увидимся!

Кажется, наличие письма официального сотрудника английской разведки не очень утешило Будриса. Петерсон подумал: «Эти англичане всегда делают глупости! Хорошо, что Будрис не считает, меня ответственным за промахи моих хозяев…»

Будрис пожал руку Петерсона. Петерсон почувствовал, какой уверенностью веяло от Будриса. Только теперь Петерсон почувствовал себя спокойнее.

Будрис повернулся спиной и зашагал прямо в лес так ловко и быстро, словно видел и в темной, сырой, тяжелой ночи. Петерсон пошел обратно к своему сараю и лишь с трудом разглядел, присев к самой земле, на фоне неба его острогорбую крышу.

10

Густав и сам не понял, что толкнуло его уйти от этого острогорбого дома, возле которого уже слышались тихие и вполне мирные голоса Петерсона и хозяина.

Во всяком случае, в самую последнюю минуту, когда Петерсон уже возвращался к нему от хутора, а хуторянин ждал у дверей, поеживаясь в одном белье на холодном ветру, Густав вдруг вспомнил, что хозяева, направляя его вместе с Петерсоном, в последнюю минуту напомнили, что у него всегда остается право самостоятельного выбора: или идти со спутником или отделиться от него…

Ничего опасного не было в этом обычном хуторе, стоящем у дороги. На родине Густава, куда ему следовало добраться как можно быстрее, разбросаны такие же хутора и там он тоже должен будет однажды постучать в окно, не зная, чем встретят его: хлебом-солью или выстрелом? Да и вообще, направляясь домой, он должен будет миновать сотни таких хуторов, и, наверно, ему придется попросить приюта не один раз. Ведь его высадили так далеко от родины, что если он вздумает добираться туда пешком, то придется идти неделю… И на что-то надеялись же его хозяева, когда отправляли его вместе с Петерсоном, может быть, таинственный Будрис в самом деле сумеет помочь и ему…

А меж тем он шагал уже по залитому водой лугу, гулко хлюпая сапогами, отставив руку с чемоданом, который казался сейчас еще тяжелее, а впереди, куда он ни взглядывал, все отблескивала, как темное зеркало, река, ничуть не становясь у́же, так что дальний берег ее только мерещился в сером предрассветном тумане. Но Густав был упорен, силен, приучен ко всяким тяготам пути, и он продолжал брести по колено, а то и глубже, в весенней снеговой воде, все время придерживаясь залитого водой, но приметного по полоске леса речного берега, пока не вышел наконец на взгорбки, всхолмления, между которыми уже довольно редко попадались ревущие лога с бешеными потоками, да и те ему все лучше и лучше удавалось обходить.

Так бегут каторжники, которым посчастливилось обмануть охрану, бегут, не зная местности, людей, примет, не имея надежд, но пока еще свободные, бегут не по компасу, а на запах дыма, на шелест дерева, на рокот воды, таясь и прячась от всего живого, как будто они уже находятся в потустороннем мире и всякая встреча с живыми грозит им гибелью.

У Густава был компас, были часы, он видел, что идет все на северо-восток, что кончается третий час ночи, начинается четвертый, он знал, что в этот день и в этих широтах восход солнца приходится на пять часов восемнадцать минут, но надеялся, что утро будет еще долго туманным, а день может оказаться облачным, и тогда он успеет уйти от границы, которую он нарушил и поблизости от которой его будут искать, так далеко, что сразу окажется в безопасности.

Вот этот-то поиск безопасности и погнал его вперед, когда Петерсон окликнул его. Он не признавался сам себе, что испугался, он только предположил, что правильнее убраться как можно дальше и от этого хутора, что стоит возле самой дороги, и вообще от дорог, и вообще как можно дальше!

Он давно миновал пограничную зону, и теперь оставалось только переправиться на ту сторону реки, чтобы выйти на далекий запасной адрес, полученный от англичан, откуда ему помогут добраться до Эстонии…