— Ну что, теперь мы квиты? — спросил Майк у Бетти. Его лицо все еще было опухшим и со следами синяков.

— Вы что, совсем потеряли разум? — спросила Бетти.

— Потому что убил врага? Убийство вора — это не преступление, как вам известно.

— Вы что, собираетесь и дальше все это говорить при свидетелях? — спросила Бетти. — Знаете, я работаю с неимущими, так что мне обычно не приходится выбирать клиентов, но, если появляется хоть какая-то возможность, пытаюсь не работать с совсем тупыми. С этой минуты вы ни с кем, кроме меня, не должны говорить о том, что произошло, и клянусь, Майк, если вы собираетесь болтать всем подряд о том, какой вы большой и замечательный герой, то я не буду вами заниматься и вам придется кому-нибудь заплатить, чтобы вас представляли в суде.

Майк сделал вид, что пропускает мимо ушей сказанное Бетти, однако, когда он заговорил, его голос звучал гораздо мягче.

— Сколько времени у меня осталось до ареста? — спросил он.

— Не знаю, вероятно, несколько часов.

— Вы можете сделать так, чтобы меня забрали до того, как сюда приедет моя дочурка? Она только что выехала из Нью-Джерси.

Бетти и Мудроу рассмеялись. Трое свидетелей выглядели растерянными.

— Вам смешно, — сказал Майк. — Если бы вы знали мою дочь, то не думали бы, что все так комично.

Бетти увела Майка в кухню. Там она наедине выслушала рассказ о событиях, которые привели к убийству Токера Пуди. Мудроу остался в гостиной с соседями Бенбаума. Он объяснил, как собирается поступить с арестом старика. План показался всем приемлемым, и надо лишь получить согласие главного действующего лица. Вот только контакты с полицейскими их смущали. Особенно Андрэ Алмейду, которого однажды арестовала полиция Кастро и продержала почти неделю. Как только Мудроу объяснил, что их не заберут вместе с Майком, у каждого вырвался вздох облегчения.

— Что на самом деле важно, так это встреча с прессой. Вы должны будете решить, кому представлять жильцов дома. Это подходящая возможность громко заявить о своем деле, чтобы о нем узнала широкая публика. Бюрократы и полицейские ненавидят огласку, потому что им звонят разозленные политиканы и требуют немедленных действий. Вы должны подготовиться к беседе с репортерами. Постарайтесь избежать напраслины на владельца здания и полицию. Тот, кого вы выберете, потом продолжит беседы с журналистами. Поэтому с самого начала надо найти подходящего человека.

— Как это сделать? — спросил Андрэ Алмейда.

— Сначала решите, кто будет вас представлять, а затем поговорим — что и как.

— Минуточку, — сказал Джордж Ривера. — Я думаю, мы должны пригласить остальных членов ассоциации: Джимми Йо, Мухаммеда Азиза и миссис Боннастелло. — Он повернулся в Алмейде. — Может быть, твою жену тоже, Андрэ?

У Риверы было большое круглое лицо и иссиня-черные волосы. Он всегда полон собственного достоинства и собран, редко улыбался. Его сильный акцент не затруднял, однако, общения и в то же время напоминал о том, что Ривера — эмигрант, трудолюбивый человек, который, как и все остальные, стал жертвой сил, вышедших из-под контроля.

Джордж представлял собой идеальную кандидатуру на роль беззащитной жертвы. На этом и порешили — вместо того, чтобы возлагать вину на каких-то конкретных лиц, жильцы просто будут говорить о своей беззащитности и требовать действий со стороны полиции.

Дела Майка Бенбаума также пошли неплохо. Джордж Серрано, начальник участка, посидел на телефоне и сумел выбить разрешение поместить Бенбаума в сопровождении двух сержантов, но без наручников, в больницу, которая находилась в нескольких кварталах от дома. Один из сержантов проведет там процедуру задержания, сделает фотографии и возьмет отпечатки пальцев, а судья прибудет к вечеру, чтобы предъявить обвинение. После чего Майку разрешат вернуться домой. Если, как считал Серрано, Токер Пуди перешел в мир иной до того, как Майк выстрелил во второй раз и попал ему в череп, то все обвинения, исключая незаконное хранение оружия, будут сняты. Ни один судья в здравом рассудке не станет подвергать риску свою карьеру, посадив в тюрьму восьмидесятилетнего еврея, на которого было совершено разбойное нападение. Скорее всего, Майку предъявят обвинение в незаконном хранении оружия и дадут для проформы испытательный срок.

Само задержание прошло без помех. Жильцы покинули коридор, как только им все объяснили, и сержанты вывели присмиревшего Майка Бенбаума. На улице их ожидала стена из вспышек фотоаппаратов и кричащих репортеров, но Бенбаум помнил инструкции Мудроу, который предупредил: «Если вы скажете хоть одно слово журналистам, то клянусь, я заявлю о вашей дееспособности и прослежу за тем, чтобы вас выслали в Нью-Джерси под опеку дочери». Бенбаум с достоинством молчал и смотрел только вперед, направляясь к машине «Скорой помощи», которая стояла около подъезда. Два сержанта помогли ему забраться в нее.

Через несколько минут Джордж Ривера в сопровождении Мудроу отправился давать интервью репортеру Си-би-эс и рассказал о проблемах жильцов этого дома — пожаре, наркотиках, воровстве, проституции. Вывод из этого репортажа напрашивался сам собой: сейчас все это случилось с ними, но может случиться в любую минуту и со всеми вами.

Мудроу уже давно не бывал на месте преступления, которое привлекало бы репортеров, и чувствовал себя не очень уверенно. К нему подошел Пол Данлеп.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказал он. — Давай отойдем, где поспокойнее. — Они перешли на противоположную сторону улицы. — Во-первых, — начал Данлеп, — хотелось бы надеяться, что ты не обиделся на все, что здесь произошло.

— Нет, все в порядке, — ответил Мудроу. — Просто я слегка потерял хватку в делах такого рода.

— Ну ладно, рад слышать. А во-вторых, наконец-то у нас появился отчет по экспертизе иголок и пузырьков. — Данлеп увидел, как Мудроу напрягся, и это доставило ему колоссальное удовольствие. Ему было приятно показать Мудроу свое превосходство хотя раз в жизни. — По крайней мере, мы теперь знаем, что имел место поджог, — сказал он, вытаскивая из кармана отчет химической лаборатории. Время от времени он заглядывал в эти бумаги, чтобы не ошибиться в цифрах. Как и большинство полицейских, Порки удобнее чувствовал себя, когда говорил о количестве. — Ну так вот. На месте происшествия обнаружено двенадцать шприцев. Два сгорели. А на четырех — многочисленные отпечатки пальцев. Шесть вытерты начисто. Также найден двадцать один пузырек от крэка. На восьми разнообразные отпечатки, а тринадцать вытерты. То же самое касается и пакетов из-под героина и оставшихся емкостей. На некоторых из них многочисленные разнообразные отпечатки, но большинство совершенно чистых.

— Хорошо, — сказал Мудроу. — Поджигавший сделал ошибку. Ему надо было надеть перчатки, когда он собирал все эти выброшенные кем-то вещи, и, конечно, не следовало их вытирать.

— Но ты тоже был кое в чем не прав, — сказал Данлеп, светясь изнутри. — Я имею в виду матрас, который, как ты сказал, принадлежал уборщику. Скорее всего, там все-таки побывали наркоманы до того, как появился поджигатель.

— А что это меняет? — спокойно возразил Мудроу. — Поджигатель был достаточно умен, чтобы воспользоваться сложившимися обстоятельствами. Он сделал дымовую завесу. Если бы он был немного более внимателен, Серрано уже закрыл бы это дело, хотя меня бы это не остановило. Но он промахнулся, сделав одну ошибку.

— А что, если он сделал больше, чем одну ошибку? — спросил Данлеп, причмокивая.

— Ну же, Пол, ну же, не тяни кота за хвост. — Мудроу, который потерял право пользоваться информацией, известной нью-йоркской полиции, совсем не нравились подтрунивания Данлепа. Но, поскольку он и Бетти все утро вертели Данлепом, как хотели (кстати говоря, ничем при этом не отличаясь от нью-йоркской полиции), то надо было признать определенную справедливость его поведения.

— Ну ладно, — ухмыльнулся Данлеп. — Он сказал, было тринадцать абсолютно чистых пузырьков. Это не совсем так. Там было двенадцать абсолютно чистых пузырьков, а один все же имел единственный отпечаток. Такой четкий маленький отпечаточек под горлышком — резкий и очень заметный.