В результате наступил полный хаос. Мартин Бленкс, которого, как обычно, сопровождали два телохранителя — Стив и Микки Пауэллы, — находился в самой гуще всего этого. Бленкс хотел попасть на юг Нью-Йорка, проехав по старой полосе автострады Западного района. Он направлялся в Бруклин для деловой встречи со своим партнером Мареком Ножовски. Машина почти не двигалась вперед. За рулем сидел Микки Пауэлл, а его брат рядом с ним. Бленкс расположился на заднем сиденье, пребывая в глубокой задумчивости. Братья были вне себя от негодования. Впереди них тянулась длинная вереница серых машин, завязших в снежном месиве. Всю свою жизнь они только и делали, что разбивали кулаками то, что не нравилось, а теперь им приходилось ждать. Мартин Бленкс, который из тридцати одного года жизни двадцать провел в тюрьме, не чувствовал никакого беспокойства. Он очень хорошо запомнил тюремную поговорку: «То, что не убивает, делает сильнее», ставшую основным лозунгом его жизни. Пока братья Пауэлл молча негодовали (они, конечно, знали, что в присутствии босса не стоит выражать своего неудовольствия), Бленкс откинулся на кожаную спинку сиденья и расслабился.

— Послушай, Мартин. — Микки Пауэлл все же прервал размышления своего шефа. — Что скажешь, если мы поедем по Двадцать третьей улице? Постараемся попасть на мост из переулка. Иначе нам с места не двинуться!

— Там то же самое, — возразил Бленкс. — Ведь снег идет везде.

— И я о том же говорю, — вставил Стив Пауэлл, который дрался со своим братом с тех пор, как начал ходить. — Когда идет снег, в Нью-Йорке творится черт знает что. К этому надо привыкнуть.

— Да, но ведь мы же не знаем, что творится в восточной части, — настаивал Микки: у него была своя, логика. — Может, там так же, а может быть, и получше. Хуже просто быть не может. — Он сделал жест в сторону стены из металла на колесах, которая их окружала. — За последние десять минут мы не продвинулись и на сотню ярдов. Нам не стоит опаздывать, босс.

— Эта встреча займет два часа и будет полна всякой чуши, — ответил Бленкс. — Только последние ее десять минут действительно пойдут на дело. Сам не знаю, почему мирюсь с этим придурком.

— Так что я должен делать? Оставаться в западной части или как?

— Езжай по Двадцать третьей до Девятой улицы, а затем сверни на Четырнадцатую. В районе Пятой авеню творится черт знает что. С Четырнадцатой повернешь на проезд, но особо можешь не спешить. Мне наплевать, в котором часу я туда приеду.

Пока Микки Пауэлл поворачивал «бьюик» на Двадцать третью улицу, чтобы попасть в полосу движения, ведущую в восточную часть, Бленкс обдумывал всю ту «чушь», которая ожидала его в Бруклине. Ножовски до сих пор все еще не решил, кого он из себя разыгрывает — сельского эсквайра или местного крутого парня, упакуется в какой-нибудь идиотский шерстяной пиджак. На нем будут рубашка из ирландского льна и слегка недоглаженные фланелевые брюки, а еще старые, но безупречно начищенные ботинки и носки в клетку.

Его программой наверняка предусмотрена лекция о людях из низов, которые обречены там оставаться. О тех, кто «рожден для восхождения», и о тех, «кто сдается», смиряется с наркотиками, пособием по безработице и ежегодным появлением на свет Божий по ребенку. Потом Ножовски и Бленкс будут ужинать. Ужин подадут — отбивную и жареный картофель — на веджвудском фарфоре. Бленкс станет забавляться тем, что на вилку из чистого серебра станет нанизывать горошины. Ножовски же притворится, будто не замечает этого, делая снисхождение невоспитанности Мартина, а заодно его ужасному языку, на котором говорят отбросы общества.

Но Марек был слишком горд, чтобы задумываться над тем, как сильно ненавидит его партнер.

Бленкс уже решил для себя, что в один прекрасный день он поработает над физиономией Ножовски, но только после того, как их сделка завершится: призрак легального бизнеса был слишком важным для Бленкса обстоятельством, чтобы поставить под угрозу всю операцию. Самое удивительное в ней то, что деньги можно делать с незначительным риском для себя. Он взял-таки адвокатом Пола О’Брейна из Чертовой Кухни. Тот был связан с большинством уличных банд, притоны которых находились в доках восточной части города, и подтвердил каждое слово Ножовски.

— Давай я тебе объясню, — говорил Бленксу О’Брейн. — Здание, которое ты собираешься покупать, находится в довольно хорошем состоянии, ведь так?

— В чертовски хорошем состоянии, — ответил Мартин. — Лучшем, чем все дома на Чертовой Кухне, вместе взятые.

— А теперь подумай сам. Ты можешь щелкнуть пальцами, и эти строения исчезнут. Получится пустая территория, которая стоит гораздо дороже той же самой земли, но с постройками. На пустой земле ты можешь затеять какое угодно строительство жилья и сдавать его потом по самой дорогой цене. Никакого контроля за квартплатой и прочей фигни. У тебя в руках будут свободные земли, а остатки зданий уберут городские власти после того, как те сгорят. Понятно?

— Окажи мне услугу, объясни все это поподробнее, — ответил Бленкс. — Мне нужно кое-что понять до того, как я глубоко влезу в это дело. Терпеть не могу этого подонка Ножовски и сроду не подошел бы к нему ближе, чем на пятьдесят футов, если бы не деньги.

О’Брейн, который обожал читать лекции, особенно после нескольких глотков спиртного, вытащил бутылку «Буш Миллера» из ящика стола и налил двойную порцию в стакан Мартина Бленкса, а потом и свой наполнил до краев.

— Ну ладно, поехали. В начале семидесятых по известным причинам начали закрываться пожарные части в бедных районах города. Они это называли «укрупнением», но в результате теперь оказалось, что для того, чтобы приехать по тревоге, требовалось больше времени, и, естественно, имущественные потери увеличились. Потом случился финансовый кризис, и четыре тысячи пятьсот пожарных было уволено. В этот период, скажем, Южный Бронкс потерял более сотни тысяч квартир, а городским властям ничего не оставалось, как только снести их и убрать мусор. Если ты поедешь в такие районы, как Браунсвилль или Бронкс, то увидишь, что линия горизонта там выглядит, словно рот старика, — одни пустоты. В этом-то и состоит весь трюк. Последние шесть-семь лет происходит колоссальная спекуляция имуществом. Иногда участки переходят из рук в руки по два-три раза в год. То, что раньше стоило шестьдесят — семьдесят тысяч, уже продается за триста и будет еще дороже, а пустые участки и сейчас стоят больше, чем застроенные. Нужно добавить, Марти, что большинством этих участков владеют городские власти. Но это означает для них потери в сумме налогов, поэтому начало акционерной распродажи становится лишь вопросом времени. Появятся расторопные ребята, и Южный Бронкс переживет свой ренессанс.

— Я не понимаю, какое отношение это имеет ко мне, — заметил Бленкс. — На Холмах Джексона нет никаких сгоревших зданий и никаких пустующих территорий. Мы говорим о двухстах сорока квартирах, в которых живут люди.

Пол О’Брейн поднял свой стакан в знак почтения к Мартину Бленксу и допил оставшееся в нем ирландское виски. Его уши и горло на какое-то мгновение загорелись, потом алкоголь проник в кровь, и тут же, твердой рукой он снова наполнил оба стакана.

— Главное, что я хочу подчеркнуть, — это разницу между застроенной и незастроенной территориями. Незастроенный участок стоит дороже, чем тот, на котором живут. Обычное явление. Самое лучшее для тебя — купить участок с хорошим, но нежилым зданием. Это именно то, к чему надо стремиться.

Бленкс, прикладываясь к стакану, одновременно обдумывал только что услышанную информацию. Он не сомневался, что правильно вложил деньги, но тем не менее вопросы оставались.

— Ну, а что будут делать фараоны, если мы начнем запугивать жильцов? Нам же надо будет угрожать живым людям. Фараоны что, будут стоять рядом и молча взирать на происходящее?

Пол О’Брейн пожал плечами.

— Но ведь так уже было, и они ничего не предпринимали. Я представляю на судебных процессах владельцев домов Чертовой Кухни вот уже пятнадцать лет и видел многих из тех, кто оставался безнаказанным, незаконно выбрасывая жильцов на улицу. Сначала все смеялись над владельцами, которые сдавали внаем свои отели живущим на пособие по безработице. Ну, ты знаешь, это гостиницы для мужчин. Как думаешь, сколько денег можно получить с тех, кто существует на пособие? Обитатели этих отелей постоянно там не живут, не имеют никаких прав, и закон о квартирной плате не для них. Поэтому, когда двадцать лет назад начался строительный бум, владельцы домов стали нанимать всякую шваль, какую только могли найти, чтобы выселить этих жильцов. Происходили такие, например, случаи: в пять утра высаживали дверь квартиры и избивали до полусмерти какого-нибудь не до конца протрезвевшего алкоголика. Старики боялись выходить из своих комнат после того, как стемнеет, сдвигали мебель, чтобы бандиты не могли ворваться к ним. Пока журналисты поняли, что происходит, город потерял тридцать пять тысяч комнат. Только тогда пресса стала давить на политиков. В ответ городские власти запретили сносить отели для живущих на пособие. Ты знаешь новый отель Маклоу на Сорок четвертой улице? Знаешь, как он был построен?