— Астрид! — как можно суровее произнесла Маргарита.

Пикантное личико служанки недовольно сморщилось, но она затихла. Лишь на мгновение она встретилась взглядом с Маргаритой и тут же опустила глаза.

— Я жду. — Маргарита скрестила на груди руки.

— Ну, я вешала белье, все верно, а этот здоровый идиот сказал... он сказал...

— Я только сказал, что ее нижнее белье, наверное, ничуть не больше детского, — сделав совершенно невинное лицо, объяснил Оливер. — Это ведь правда, разве нет?

Астрид метнула на него свирепый взгляд.

— А я сказала, что ему этого никогда не узнать, и он...

— У него возникло непреодолимое желание убедиться в этом, — со вздохом закончила за нее Маргарита. — Милая Астрид, неужели ты не догадывалась, к чему приведут твои слова?

Личико служанки покраснело еще больше. Она протянула ручку к Оливеру и провела тонкими пальчиками по красному пятну на его щеке — там, куда пришелся ее удар.

— Ну, откуда ж мне было знать, что ему это действительно интересно и что он захочет посмотреть?

Молчание стоявших в сушильном дворе внезапно стало почти невыносимым. Слышны были легкое хлопанье развевающихся на ветру простыней, шелест ветвей деревьев, нависающих над стенами, выкрики мужчин, упражняющихся в борьбе на деревянных мечах во внутреннем дворе замка, и щебет птиц под свесом крыши склада в конце открытой площадки.

Оливер нарушил тишину, тихо выругавшись.

— Астрид, cara mia, ты столь же прекрасна и идеальна, как воробушек. Неужто крошечной птичке пристало переживать из-за того, что она не столь неуклюжа или велика, как гусь? Ну кому не захочется увидеть разницу? Si, и по правде сказать, я бы хотел увидеть гораздо больше, чем твое белье, если ты только позволишь.

Астрид смотрела на него во все глаза, похожие на две черных ягоды на отполированном серебряном блюде. Ее губы шевелились, но какое-то время с них не срывалось ни звука. Наконец она каркнула:

— Поставь меня!

Оливер повиновался: он опустил ее на землю так осторожно, словно она была сделана из драгоценного стекла. Астрид отряхнула юбки, поправила на волосах накидку размером не больше носового платка. Откинув голову, она уставилась на Оливера с таким торжествующим видом, словно была способна проникнуть взглядом в глубины его души. Маргарита, глядя на нее, внезапно почувствовала, как сердце пронзила боль, а горло сжал спазм.

Неожиданно Астрид резко рассмеялась, отвела назад свою крошечную ножку и пнула итальянца по голени. Проворно развернувшись, она со всей возможной прытью понеслась прочь с сушильного двора.

— Ой-ой-ой! — орал Оливер, прыгая на одной ноге и потирая ушибленное место.

Правда, он прыгал, пока Астрид не скрылась из поля зрения. Тогда он выпрямился и покачал головой. В его темных глазах искрился смех, но взгляд выражал глубокую нежность. Виновато склонив голову, он сказал:

— Мне очень жаль, миледи. Я не хотел никого обидеть, клянусь. Это была просто...

— Просто шутка. Я понимаю.

Уголки его полных губ дрогнули.

— Шутка, которая вышла из-под контроля.

— Да. Но приносить извинения нужно не мне.

— Я знаю. — Из его груди вырвался тяжелый вздох. — Подумать только, я ведь давал советы нашему Дэвиду — как следует обращаться с недоступными женщинами!

Маргарита растерянно заморгала. В душе у нее зашевелилось пока еще смутное подозрение.

— Что ты делал?

— Ничего-ничего! — Итальянец одарил ее самой чарующей улыбкой из своего арсенала, поклонился и стал пятиться. — Но если вам это действительно интересно, лучше спросите его сами.

Спросить Дэвида. «Да, конечно», — подумала она, стоя в центре сушильного двора, — неподвижная, словно деревянная статуя святого. Вот только она сомневалась, что ей так уж нужен правдивый ответ.

Астрид она догнала только на лестничной площадке, там, где лестница, идущая от большого зала, выходила к многочисленным покоям, чьи двери занимали все четыре стены. Карлица, услышав шаги хозяйки, лукаво улыбнулась, обернулась к ней, а потом пошла рядом.

— Ну, вы сказали пару ласковых этому мужлану? — спросила она своим писклявым голоском.

— По-моему, ты и сама неплохо справилась, — заметила Маргарита, внимательно глядя на хитренькое личико служанки.

— Да, ваша правда, — самодовольно кивнула та.

— Так значит, ничего страшного не случилось? — Маргарита всмотрелась в лицо Астрид, боясь, что та расстроилась куда сильнее, чем хочет показать.

— Абсолютно. — На ее всегда оживленное личико легла тень. — Что он сказал вам обо мне, когда я ушла? Я знаю, он вам что-то сказал!

— Только что хочет принести извинения.

— Если так, я с удовольствием его выслушаю.

— Он также дал мне повод кое о чем задуматься.

— Бьюсь об заклад, с ним это впервые! — с привычным пренебрежением заявила Астрид. — И о чем же?

Маргарита нахмурилась, размышляя, какой ответ дать. Похоже, если она хочет поговорить на интересующую ее тему, правды не избежать.

— Он намекнул, что Дэвид считает меня недоступной.

— Он что, буквально так и сказал? — Астрид недоуменно уставилась на хозяйку, сдвинув брови-ниточки.

— Конечно же нет, хотя именно это он подразумевал.

— Ну а разве не так и должно быть, учитывая, что у вас очень высокое положение в обществе, в отличие от него? Да и разве вы не знали с самого начала, что он именно так и считает? Разве не в этом суть клятвы, которую он дал?

Маргарита вздохнула и отвела глаза.

— Полагаю, да.

— Но вам это не нравится.

— Я иногда жалею, что ничего нельзя изменить.

— Вы бы хотели, чтобы он смотрел на вас так же, как на других женщин — как на кого-то, кто создан для взаимных удовольствий. Вам бы не хотелось, чтобы он видел в вас нечто исключительное, не хотелось бы стоять над ним, как непорочная Богородица в своей нише.

Боль в голосе Астрид сказала Маргарите, что она очень хорошо знает, каково это — быть не такой, как другие женщины. Брошенная родителями в младенчестве, она попала к цыганам. Позже ее взяли в труппу странствующих актеров, которые иногда выступали и в благородных домах. Едва научившись говорить, она должна была вести себя как забавный, маленький, женственный шут. И хотя к тому моменту, как ей исполнилось двадцать лет, она получила место личного шута королевы, она научилась не ждать от жизни ничего лучшего. Она была уверена: мужчины могут иногда проявлять любопытство в отношении устройства ее тела, но, скорее всего, станут смеяться над ней, а не любить. Хуже всех вели себя придворные: пресыщенные, циничные, постоянно ищущие новых ощущений. Она была до слез благодарна судьбе за то, что оказалась рядом с Маргаритой, и, попав в замкнутый мирок Бресфорда, буквально расцвела.

— Да, — чуть слышно произнесла Маргарита.

— Вы действительно всего этого хотите? — не унималась Астрид.

— Но разве это плохо?

— О нет, миледи. Это делает вас такой же женщиной, как и все.

— В любом случае это нелепо. Я не идеальна, как наверняка известно Дэвиду. У меня тяжелый характер, волосы непонятного цвета, а бедра по форме напоминают лиру.

— Я заметила, что своей чистоты вы не отрицаете, — лукаво улыбнувшись, сказала Астрид.

— Едва в этом есть моя вина, не так ли? Я изменила бы это, если бы мне позволили.

— Вы ведь могли выйти замуж за Галливела.

— Вот спасибо! Да я лучше умру старой девой!

Астрид пожала плечиками.

— Возможно, ею и умрете, если все будет происходить согласно плану Генриха и Дэвида. То есть если вы не встретите воина, который будет красив, благоразумен, храбр и любезен.

Маргарита изумленно уставилась на нее.

— Что?!

— Красив — для вашего удовольствия, благоразумен — для вашей репутации, храбр — чтобы не бояться последствий, и любезен — в том смысле, что он желает нравиться.

— Я поняла, спасибо!

— Я просто рассуждаю — возможно, моя идея пригодится вам, когда вы, наконец, станете хозяйкой собственного замка. Хотя, разумеется, этот идеал не должен слишком боготворить вас.