Пробуждение в мужских объятиях было новым и странным. Когда она вглядывалась в лицо Уилла, она находила в самой себе нежность, которой раньше в ней никогда не было. Думая сделать ему сюрприз роскошным завтраком, она на цыпочках прошла в гостиную и позвонила в бюро обслуживания. Она заказала все, что было в меню.
— А еще пришлите цветы, — сказала она, — и бутылку шампанского тоже.
Уилл все еще спал, когда явился щеголевато одетый в униформу официант и вкатил столик, покрытый скатертью. Проснувшись через несколько минут, разбуженный ароматом свежего кофе, Уилл открыл один глаз и привстал на локоть. Он улыбнулся Ники — пока не заметил официанта, расставлявшего на столе хрустальные бокалы и фарфоровую посуду с золотой окантовкой.
— Доброе утро, — дружелюбно произнесла она, когда официант ушел, — я надеюсь, ты проголодался.
Уилл сел. Он смотрел на корзинки с фруктами и тарелки со сдобными булочками, на яичницу с беконом, на сосиски и ветчину, на кувшин с апельсиновым соком, на серебряное ведерко с шампанским, на хрустальную вазу с розами.
— Господи, Ники, зачем все это? — спросил он. — К чему вся эта показуха…
У Ники задрожала нижняя губа. Пламя желания Уилла зажгло ее, а теперь, когда она была уязвима и беззащитна, он обдал ее холодом, словно она совершила что-то плохое.
— Я хотела сделать тебе сюрприз, — тихо сказала она. Он покачал головой в недоумении, словно тоже был разочарован.
— Этим?.. Чтобы сделать меня счастливым, достаточно было просто сказать: «Я люблю тебя, Уилл»… или что-нибудь в этом роде.
Слова Уилла показались ей вызовом, неожиданно указавшим дистанцию, которую она по его требованию должна была пройти. Эта мысль вызвала в ней гнев.
— Почему ты не можешь понять мои чувства, как я пытаюсь понять твои? — спросила она с жаром. Я ела ужасную еду, которую ты захотел, я порвала платье, потеряла туфли и бежала, спасая свою жизнь, потому что мы поступили так, как ты хотел. А теперь ты указываешь мне, что сказать, что сделать, как смотреть, черт возьми! Почему ты не оставишь немного места для меня, Уилл? Почему ты не?..
— Почему ты изо всех сил стараешься быть кем-то, кто мне не нравится? — оборвал он ее. — Почему ты не можешь быть той Ники Сандеман, которую я искал?
— Черт тебя побери, Уилл! — Она снова ринулась в бой, гнев сделал ее смелее. — Да ты-то кто, по твоему мнению? Может быть, ты думаешь, что ты тот самый Уилл Риверс, которого я знала в Виллоу Кросс? Но ты не тот! Ты хуже!
Уилл полупривстал на кровати. От гнева и волнения морщины на его лице обозначились еще резче.
— И ты так думала сегодня ночью, Ники? Скажи мне!
— Этой ночью, — сказала она, запахнув на себе халат и устремляясь в ванну, — произошла ошибка! Как я и предполагала!
— Так?! — закричал он ей вслед. — Может быть, ты иногда остановишься и задумаешься, не по твоей ли вине все оборачивается плохо? Может быть, ты иногда перестанешь жалеть только себя и подумаешь о чувствах других?
В ответ она хлопнула дверью.
Через несколько минут Уилл хлопнул дверью еще громче.
Ники заставила себя пробыть в Лондоне еще несколько дней, как ей и советовал Рис. Ей нужно было убедить себя, что с ней все в порядке. Доказать, что ее жизнь не изменяется к худшему только потому, что Уилл Ривсрс оказался таким же невыносимым, как всегда, И когда она в одиночестве бродила по Вестминстерскому Аббатству, гуляла по живописным, пользующимся дурной репутацией, улочкам вокруг Пикадилли-Серкус, сидела на ошеломляющем спектакле «Король Лир» в Королевском Шекспировском театре и пыталась смеяться над древними непристойностями в «Унион-таверн», ей казалось, что все можно преодолеть.
Но почему-то все было испорчено одним кратким моментом, когда она была почти счастлива.
Глава 32
Возможно тут какая-то ошибка, подумала Ники, прочитав заметку в «Бизнес уик». В ней утверждалось, что вскоре после приобретения «Хоумпрайд» во всех кабинетах, комнатах отдыха и кафетериях компании были сняты таблички «Не курить». И в заключение: «В то время, когда мыслящие американцы поднимают свой голос в пользу некурящего общества, этот шаг „Ригал“ может вызвать обратную реакцию. Или таким образом „Ригал“ заявляет: „Добро пожаловать в нашу семью“? А может быть, это нечто более зловещее: способ, которым „Ригал“ побуждает сотрудников „Хоумпрайд“ употреблять больше табачных изделий головной компании? Не поднимет ли новая администрация жалованье или не предложит ли надбавку, чтобы компенсировать дополнительный риск за работу в помещении, где курят?»
Ники размышляла, кто бы мог быть вдохновителем такого неумного и дискредитирующего поступка? Чтобы бросить тень на блеск «Ригал» сейчас, когда компания собиралась показать всему деловому обществу, что просвещенное управление может добиться прибыльности, не жертвуя совестью.
Разгневанная таким злобным комментарием ее собственного успеха, Ники понесла заметку к Рису.
В своей важной манере он дал понять, что уже прочитал ее. Сложив пальцы щепотью, он начал изрекать, точно священнослужитель:
— Ники, еще в 1604 году король Англии Яков I написал о табаке и его роли как вносящем смуту и порчу духа. И все же в своей безграничной мудрости Отцы-основатели нашей страны приняли табак как нашу национальную сельскохозяйственную культуру. Осмелюсь сказать, табак остается более уникальным американским продуктом, чем любой другой. Ныне, как добросовестные руководители выдающейся американской компании, мы несем двойную ответственность: перед общественностью в целом и перед держателями акций, которые рассматривают нас как управителей их вложений. В конце концов, — сказал он с легкой улыбкой, — ты должна сознавать, что «Ригал» самая крупная из самых крупных держателей пакетов акций. Что она обладает самым значительным портфелем пенсионного фонда, каким где-либо обладает какое-либо правление. Я думаю, и надеюсь, вы со мной согласитесь, что даже самые пылкие адвокаты антиникотиновой кампании не хотят, чтобы их цель была достигнута за счет американских вдов и сирот…
— Но мы уже закрыли эту тему, — нетерпеливо прервала его Ники. — Я понимаю необходимость осторожного, хорошо спланированного сокращения. Чего я прошу — это изменения политики для «Хоумпрайд фудс».
— Ах да, это так же неотъемлемая часть нашего всеохватывающего плана, мисс Сандеман. Некоторые руководители «Ригал» — и я с ними полностью согласен — Почувствовали, что поскольку мы участвовали в бизнесе по производству сигарет, то было бы лицемерием, запрещать курение.
Для Ники это показалось спором о первенстве курицы и яйца.
— Но мы должны где-нибудь начать, мистер Рис. Почему бы нам не сделать такой жест — просто сказать: «Мы не можем вывернуться наизнанку, но вот наши намерения: мы будем сокращать производство сигарет, будем делать это рассудительно и будем защищать вложения держателей наших акций. А тем временем станем поощрять здоровую практику наших служащих, поддерживая окружение, свободное от курения».
Рис кивнул.
— Я понимаю вашу точку зрения, мисс Сандеман. Почему бы вам не написать мне памятную записку, и мы рассмотрим ее по существу на следующем заседании исполнительного правления.
Он поднялся, и для Ники это было сигналом, что она может быть свободна.
Она направилась прямо в свой кабинет и набросала памятную записку на одной страничке, к которой приколола вырезку из газеты. Сверху надписала: «Разве мы можем допустить такой, враждебный выпад? Я думаю, мы обязаны обратить на него внимание, чтобы защитить доверие к „Ригал“.
На личном телефоне Ники вспыхнула красная лампочка. Подняв трубку, она услышала голос Алексея.
— С возвращением, — сказал он, — надеюсь, твоя поездка в Лондон была успешной.
— Я жалею, что поехала, — выпалила она. — Я имею в виду, что не должна была так надолго отрываться от офиса, — добавила она, пытаясь скрыть чувство вины и сожаления. «Черт бы побрал этого Уилла Риверса, — подумала она, — черт побери, он был как изводящая зубная боль, от которой никак не избавиться».