— Что вы, Николай Петрович, я и так в этом не сомневаюсь, — она посмотрела на Вику.

— Понимаете, Люба, я должен объяснить вам, всем — зачем мне это необходимо. Мне 45 лет, я кадровый офицер и в этом году вышел в запас, то есть сейчас я на пенсии и нигде не работаю. Здесь мне необходима своя, частная клиника, что бы лечить людей, да и самому как-то жить. Что бы мне разрешили это, я должен показать свое умение, профессиональное мастерство, и вы мне в этом с Аллой поможете. Правда?

— Значит, мы должны разафишировать излечение Вики и Виктора, выявить потенциальных клиентов и свести с вами. Я правильно поняла? — спросила Алла.

Михайлов удивился умению Петровой схватывать все на лету, в нескольких словах она выразила все его трудовые планы.

— Абсолютно правильно! В доверительной, частной беседе друзья и знакомые больше доверяют тем врачам, у которых есть реклама. Рекомендации конкретного излечения, особенно, если об этом говорят друзья, коллеги по работе, а не телевизионщики или газетчики, пускающие из-за денег любое дерьмо в эфир.

Люба, Алла и Вика заулыбались.

— Естественно, мы сошлемся на случай с Виктором и Викой, но что еще, Николай Петрович, вы можете лечить? — спросила Люба.

— Все, девочки, все! — и, видя удивленные глаза женщин, пояснил: — Я могу лечить, нет, правильнее сказать: излечить любой рак, в любой его стадии развития, переломы, причем больной сразу же уйдет на своих ногах — кости срастутся почти мгновенно, сердечно-сосудистые заболевания, хирургические болезни… Лю-бы-е заболевания, — протянул он.

— Вы гений! — прошептала Алла, не сомневаясь в его словах, — и вам еще что-то нужно доказывать? Лучше бы профессора доказывали свое умение лечить, — она посмотрела на Вику.

На лицах Аллы, Любы и Вики застыло выражение испуганного восхищения, благоговейного восторга.

Михайлов понимал, что без разъяснений не обойтись, нельзя оставлять вопрос открытым — иначе его начнут считать полубогом, пришельцем или кем-нибудь еще. Неизвестное всегда не только звало, манило и восхищало, но и пугало. И сейчас очень важно упростить ситуацию.

— Представьте себе, перенеситесь на тысячу лет назад, — Михайлов чуть отступил от них и повел руками. — Поле. Идет битва, слышен звон щитов и мечей, победные крики и стоны. И вот на пригорке, в легких сумерках, появляется современный человек с автоматом. Дает очередь по захватчикам, пламя с грохотом вырывается из ствола его автомата, невидимые пули косят людей сквозь щиты и доспехи. Затем через мегафон громовым голосом, разносящимся по долине, обращается он к воинам с призывом о мире и согласии. В глазах воинов он будет подобен громовержцу Зевсу, и падут они ниц перед ним.

Но будет ли он для вас, уважаемые дамы, Зевсом? Нет, не будет. Вы хорошо знаете, что такое порох, автомат, мегафон, а для тех воинов еще не настало время изобретения огнестрельного оружия, громкоговорящей связи, они не поймут объяснений. И поэтому будет это для них чудом и волшебством, божественным явлением, а может и дьявольским.

Автомат и мегафон — сейчас это просто, как просто и то, что делаю я. Еще не настало время, я немного опередил его, может всего на десяток лет или больше. Поверьте, в моей методике лечения нет ничего сверхъестественного, необычного и я обязательно поделюсь ею с коллегами. Но делать это нужно не сейчас и не здесь. В этой ситуации необходимо идти от результата к научному обоснованию, а не наоборот, мое открытие не будет тайной для человечества, придет время и на международной научной конференции зазвучит мое имя, имя нашей Родины — России!

Но вначале мне нужно получить свою клинику, заработать имя, иначе, как вы сами понимаете, меня и слушать никто не будет.

Михайлов вытащил сигарету, подкурил и жадно затянулся, выпуская клубы дыма в сторону от женщин.

— Здесь, Николай Петрович, вы не правы, мы не только слушаем, но и абсолютно верим вам, — возразила Люба.

Михайлов усмехнулся, «наивный человек, не о тебе речь». Он еще раз затянулся дымом и затушил сигарету, не желая, видимо, более задымлять и так небольшую кухню.

— Нет, Люба, я понимаю — народ и даже пресса меня поймут и поддержат, и это много, но не достаточно. Ученые мужи и различного рода администраторы вначале захотят понять сами сущность открытия и большинство из них, не понимая происходящего, постарается решать судьбу этого открытия. Они будут биться за политический и наличный капитал, зарабатывая авторитет и деньги. Я, как личность, им безразличен и буду только мешаться, путаться, так сказать, под ногами.

Поэтому я прошу вас, все, что вы сегодня услышали — должно остаться тайной, ни о каком открытии в настоящее время не может быть и речи. У вас есть знакомый врач, который лечит людей быстро и хорошо, а как — вы не знаете. И вы действительно не знаете, просто в разговорах не нужно употреблять такие слова, как открытие, новая методика…

— Оказывается, все так запутано и не запутано. Не первый раз пронырливые посредственности пользуются талантом великих… Мы, Николай Петрович, сделаем все, что вы скажите и не дадим, по мере своих сил, украсть ваш труд. Рассчитывайте на нас.

— Спасибо, Алла, за теплые слова и еще я хотел попросить вас — нельзя ли пока мне попринимать больных в вашей квартире, тем более это будут ваши знакомые?

Михайлов слегка покраснел — не привык к высоким похвалам, да и не любил этого в отличие от большинства.

— И вы еще спрашиваете? — всплеснула она руками, — в любое время.

Алла заметила его смущение и обрадовалась. «Гений, но ничто человеческое ему не чуждо», — подумалось ей.

— Спасибо, спасибо вам, милые женщины!

— Господи, мир точно перевернулся — это мы должны благодарить вас, наш дорогой и любимый доктор!

На этот раз покраснела Алла.

Проводив посетителя, Иван Петрович Лаптев задумался, с таким случаем он сталкивался впервые, да и наверняка не только он. Лаптев старался не отставать от практической медицины — был в курсе отечественных и мировых открытий, новых разработок и методов лечения. Насколько это возможно не практикующему врачу — организатору.

«Если бы я упустил что-то, мои сотрудники всегда напомнят, ознакомят, введут в курс дела, если бы действительно существовал такой способ лечения — о нем бы знали. Это же настоящий переворот, скачок науки! Да и какой способ»? — рассуждал он. Но в голове прочно засела и свербела брошенная кем-то из начальников отделов фраза о чудотворном излечении мальчика.

Ему, как руководителю комитета здравоохранения, нельзя принимать поспешных решений, мало ли чего наплел там этот Михайлов. А может, не наплел?.. Надо разобраться.

— Вера, соедини меня с главным гематологом, — поудобнее устроившись в кресле, попросил он секретаршу.

— Соединяю…

— Здравствуйте, Иван Петрович, как здоровье?

— Здравствуй, Иван Львович, на здоровье пока не жалуюсь, ты мне лучше скажи, что там у вас за случай с мальчиком?

— Вот сороки, уже растрепали… Есть такой случай, Иван Петрович.

— А почему я узнаю о нем не от вас? Это что — обычный случай? — начал раздражаться Лаптев.

— В том то и дело, что не обычный — хотелось разобраться, сделать анализы.

— Сделали?

— Анализы сделали, но…

— Приезжай, — перебил его Лаптев и положил трубку. — Верочка, организуй, пожалуйста, чайку, — добавил он по селектору.

Лаптев занервничал: «Черт те что творится, приходит какой-то псих с предложениями, мальчик неизвестно как излечивается… Бардак, надо бы построже. А может не псих — сколько безвестных талантов сгубили «серые» профессора… Уж он-то знает… Но здесь — ни с того ни с сего», — размышлял про себя он.

Попив чаю, Иван Петрович успокоился. «Сейчас можно немного расслабиться — новый губернатор дал конкретно понять, что руководитель здравоохранения его устраивает, но ухо надо держать востро. Может быть, поменять зама на главного врача горбольницы: губернатор явно к ней неровно дышит. Нет, этого делать нельзя, а то и я через годик вылечу, лучше держать ее на расстоянии, выказывая уважение и почаще поощряя, а потом поручить верным людям, что бы «подстроили ей козу», и наказать помягче»… Он тихо и нервно засмеялся.