Сладковатый запах стал сильнее. Маша покосилась на форточку – нет, закрыто. В мокрых от пота пальцах заскользил бок кружки. Маша решительно отставила кружку на стол и шагнула прочь.

– Не буду тебя отговаривать. Я вообще считаю, что нельзя навязывать людям своё мнение. Если ты решила уходить – то уходи. Ну а теперь извини, мне нужно ещё дописать отчёт.

Альбина кивнула, не оборачиваясь, как будто её приворожили подмигивающие огни многоэтажек. Где‑то за кленовой рощей серебрилась ночная подсветка института.

Маша замерла на пороге с ощущением, будто забыла на подоконнике что‑то очень важное, например, кусок отчёта. В задумчивости покусала ноготь на большом пальце.

– Альбина, а Ляля с Мартимером говорят, ты с ними не ходила на объект. Правда?

Халат закачался у неё на плечах, как, бывают, качаются флаги на мачтах военных крейсеров.

– А зачем мне с ними ходить? Я же решила уйти.

– Ну конечно‑конечно, – глухо усмехнулась Горгулья.

На кафедре – в несообразно‑длинной комнате, разделённой шкафами на три отдела – всегда говорили вполголоса. Потому что в третьем, самом крайнем отсеке, работал завкафедрой. Но сегодня Татьяна Альбертовна не стеснялась.

– Да, вот из‑за таких мы и теряем бойцов. Именно из‑за тех, кто только и жаждет, что драгоценного себя спасти.

В узком пространстве между шкафами зазвучали её шаги – как будто под звуки военного марша. Зашептали рядом осторожные шажочки Максима – тишайшего преподавателя ориентирования, которого по отчеству даже первокурсники не называли.

– Вы преувеличиваете. Ну всё же закончилось благополучно. Зачем снова ворошить прошлое?

– Я не ворошу прошлое, я собираюсь разобраться в ситуации, чтобы больше в подобные не попадать!

Снова шаги, снова шуршание бумаги. Из‑за своего стола подал голос Леонор Итанович, полностью скрытый развесистым папоротником в горшке. Он обожал цветы, и методично превращал кафедру в отдел ботанического сада. И превратил бы окончательно, если бы не Горгулья.

– Вот в восьмидесятых я бывал в Полянске. Тогда ещё это была такая глушь, что даже автобусы не ходили. И вот как раз там произошёл интереснейший случай…

Громко хлопнули дверью. Закашлялся и замолчал Леонор Итанович. Миф вошёл на кафедру и бросил на стул дорожную сумку.

Весь пол здесь засидели разноцветные солнечные зайцы – под витражом в холле института Маша сама себе казалась разноцветной. Загорелые руки, и те сине‑красные. У дверей с надписью «кафедра» ей только и оставалось, что снова и снова перелистывать отчёт.

– Знаешь, я всю ночь не спала. Учитывая ещё и то, что мы легли, когда уже светало… – У неё никак не выходило перестать тереть глаза.

Сабрина зевнула, закрываясь ладонью. Её лицо из‑за витража казалось нездорово‑зелёным. Маша поёрзала на подоконнике, с тоской глядя на кафедральные часы под потолком.

– Ночью приходила Альбина, сказала, что забирает документы из института.

– Правда? – восхитилась Сабрина. – Хоть одна хорошая новость.

Маша со скукой посмотрела в конец коридора, длинного, как тоннель в метро. Летом в институте было пусто, печально болталось у входа объявление со временем работы приёмной комиссии, праздно шатались туда‑сюда преподаватели, по юности и неопытности не допущенные до полевой работы с курсантами.

У лестницы появился силуэт девушки в лёгком платье. Она приостановилась на секунду, потом махнула рукой.

– У вас тоже отчёт сегодня?

– Луиза! – Маша спрыгнула с подоконника так громко, что стало слышно в другом крыле.

Светловолосая очень бледная Луиза улыбнулась, подходя ближе. У неё была замечательная улыбка, как будто ярче вспыхивало пламя свечки.

Луиза училась в четвёртой группе. И практика у них проходила в стенах института, и, если совсем честно, о ней ходили истории похлеще, чем о лесных ведьмах. Никто, конечно, не стал бы расспрашивать напрямую, чем занимается четвёртая группа на своей кафедре, на нулевом этаже. Но Луиза Маше всегда нравилась – вот уж от кого не получишь тычка в спину.

Они постояли у витража, болтая о том, как надоели жара, суматоха и учёба. Голоса эхом отражались от стен и замирали под сводами института. Сабрина нарочито громко перелистывала страницы отчёта, по привычке нагнетая обстановку. И половина тем изошла на нет, когда Маша вдруг вспомнила:

– Слушай, ты же, кажется, хорошо знакома с третьей группой?

Луиза потеребила ленту, заменяющую пояс. Она имела привычку по‑птичьи наклонять голову вбок, когда озадачивалась. В прозрачных глазах отражались солнечные зайчики.

– Да, я два месяца даже с ними училась.

– Вот скажи мне, что за случай с этой вашей Альбиной? Шуму на весь институт, а теперь она ещё и собралась окончательно уходить. Ты ведь наверняка слышала?

Сабрина рассержено шлёпнула отчётом по колену. Разговоры про несчастную девочку Альбину изрядно надоели всем в округе. Луиза же сделала большие глаза.

«Сейчас будет охать, мол, как же так, уйти после второго курса», – успела подумать Маша.

– Какая ещё Альбина? Не было такой. – выдала Луиза, истово морщась, как будто можно было вот так забыть человека. Как строчку в учебнике. Был он, и уже нет. Заснуть и уронить голову на расплывающиеся буквы.

До отчёта оставалось самое большее – минут пять, и почти все члены кафедры давно расселись в просторной аудитории. Маша знала, что он на кафедре остался один. А до этого она стояла, нервно щёлкая кнопкой на рубашке, подпирала стену, хотя Сабрина уже два раза выглядывала из аудитории и делала суровое лицо. Ожидание было невыносимо.

– Мифодий Кириллович! Миф…

Он обернулся – хмурый, как будто даже похудевший. Волосы, не собранные сегодня в хвост, уныло свисали на плечи. В руках – потрёпанная тетрадка, развёрнутая на середине. Дверь тяжело хлопнула у Маши за спиной.

– Что тебе, Орлова? Как вижу тебя, так нервно подскакиваю.

Ничего удивительного. До встречи с Луизой Маша и сама клялась никогда больше не заговаривать с Мифом. А теперь стояла, прижавшись спиной к двери кафедры. Справа – расписание, разукрашенное цветными маркерами, слева памятка «включить сигнализацию». Со шкафа свисали бледные плети традесканции.

– Извините. Я бы не стала к вам обращаться, но не могу справиться сама. Понимаете, со мной что‑то происходит. Что‑то плохое. Помогите.

Миф лениво перевёл взгляд на часы – уже без трёх минут. Выразительно глянул на Машу.

– Это подождёт до конца отчёта, или весь мир рухнет в пропасть прямо сейчас?

– Вы смеётесь, – горько отметила Маша, ощущая, как её трясёт. Царапать кафедральную дверь – вот чего она совсем не хотела делать, а делала. И была почти что уверена, что от ногтей останутся следы. – А сущность ходит по нашему общежитию. Уже недели три, а может и больше. Кто её знает…

Миф прищурился поверх очков. Бежала по кругу секундная стрелка.

– Тебе плохо?

– Мне? – в замешательстве повторила Маша. – Мне – нет. И вроде бы никому от этого не плохо. Но это же странно, что по общежитию ходит человек, которого нет и не было. Это же неправильно.

– С чего ты взяла, что там ходит сущность?

Маша чуть слышно зашипела сквозь зубы.

– Альбина Солнцева.

– Да, я помню её. – Миф привычным жестом поправил очки, бросил тетрадь на стол. – Я ещё поставил её третьей, потому что вас вышло нечётное число. И что с ней?

Взгляд на часы – осталась последняя минута, а в аудитории Горгулья, наверное, нервно стучала карандашом по столу.

– На самом деле её нет.

Миф приблизился к Маше, почти отечески улыбнулся, щупая лоб.

– Успокойся, а. Давай позже поговорим? Откуда в вашем общежитии может взяться сущность, мне интересно!

И она видела, что ни капли ему не интересно.

…Как и следовало ожидать, Альбина не пришла на отчёт. Миф занял своё место за столом комиссии, а Маша опустилась за парту рядом с Сабриной. Та опять сделала суровое лицо.

– Ну и о чём вы с ним говорили? Горгулья чуть всем мозг не съела.