«Польша была для нас источником горьких чувств, так как она по Версальскому договору приобрела немецкие земли, на которые она не могла претендовать ни с точки зрения исторической справедливости, ни на основе права народов на самоопределение. Кроме того, этот факт для нас, солдат, в период слабости Германии был постоянным источником озабоченности. Любой взгляд на географическую карту показывал всю неприглядность создавшегося положения. Какое неразумное начертание границ! Как искалечена наша родина!»[63]

Далее автор утверждает, что «ОКХ[64] до весны 1939 года никогда не имело в своём портфеле плана стратегического развёртывания с целью наступления на Польшу. Все военные приготовления на Востоке носили до этого момента чисто оборонительный характер».[65]

Если было именно так, то нельзя не отметить оперативности действий гитлеровского командования. До весны оно не имело никаких планов, а уже к осени «для войны с Польшей Германия выставила основную и наиболее боеспособную часть своих сухопутных и военно-воздушных сил: 62 дивизии, в том числе 7 танковых и 8 моторизованных, и одну кавалерийскую бригаду, в которых насчитывалось более 1,8 миллиона человек, около 3200 танков, 6000 орудий и миномётов, до 2100 боевых самолётов».[66]

«Польша в ходе оборонительных сражений смогла противопоставить противнику 36 дивизий, 2 моторизованные, 3 горнострелковые и 11 кавалерийских бригад, общей численностью 1 миллион человек, около 600 танков, 4500 орудий и миномётов, примерно 400 боевых самолётов». Далее в этой же книге следует нелицеприятная оценка: «На состояние польских вооружённых сил отрицательно влияла общая экономическая отсталость Польши. Они уступали противнику не только в количественном, но и в качественном отношении. Подавляющая часть танков и самолётов, находившихся на вооружении, была устаревшей конструкции. В войсках не хватало транспортных средств, бронетанковой техники, средней и тяжёлой артиллерии, особенно зенитных и противотанковых орудий».[67]

Поэтому в августе 3-й дивизион зенитной артиллерии перебросили на западную границу — куда-то в район Познани, уже в качестве боевого, а совсем не учебного подразделения.

Там, на польско-германской границе, и началась для Алексея Ботяна война, которая продлится почти шесть лет. Воевать он начал капралом в польской зенитной артиллерии — кем-то и где будет ему суждено эту войну закончить?

Ответить на этот вопрос нашему герою не помогла бы даже его весьма богатая и дерзкая фантазия.

1 сентября гитлеровцы обрушили на Польшу всю мощь своего оружия.

«Вскоре после того как армии 1 сентября 1939 года на рассвете перешли границу, завязались ожесточённые бои, в ходе которых противник был сбит с занимаемых им позиций…

Решающее значение для боевых действий в первую неделю войны имели, по-видимому, два фактора, которые впервые выступили в этой кампании.

Первым из них был прорыв фронта противника нанёсшими глубокий удар в тыл танковыми соединениями, для одновременного следования с которыми, однако, пехотные дивизии должны были напрячь все свои силы.

Другой фактор состоял в том, что вражеская авиация в результате успешных действий немецкой авиации была почти полностью парализована, что относилось также и к управлению, связи и средствам сообщения…»[68] — вспоминал всё тот же Манштейн.

Отметим, что эта тактика, показавшая свою эффективность в самый первый день Второй мировой войны, впоследствии применялась германским командованием неоднократно. Военные теоретики считают, что выдержать подобный удар опытного и отлично подготовленного к боевым действиям агрессора, отразить его, а затем сразу же перейти в контрнаступление — невозможно. Подвергшаяся нападению сторона неизбежно будет вынуждена отступить, но в каком порядке она это сделает, как и насколько отойдёт — это уже в большей степени зависит от самой обороняющейся армии, а не от противника.

Так что Польская армия неизбежно отступала. Германская наземная операция сочеталась с воздушной: самолёты люфтваффе бомбили польские военные объекты и мирные города, колонны войск на марше и толпы обезумевших от ужаса беженцев. Бомбили безжалостно и страшно! Гитлеровцы стремились не только разгромить, но и психологически подавить своего противника. Это им удавалось: среди мирного населения была очень большая паника, люди бросали всё, что у них было, и бежали прочь от границы, от наступающих германских войск. Очевидно, в памяти у многих всплывали картины немецких зверств, совершавшихся во время Первой мировой войны, после которой прошло-то всего два десятилетия.

Под натиском невиданной ранее силы отступали и польские войска. Отходили в основном организованно, останавливались, пытались отразить наступление врага, нередко даже контратаковали, но снова вынуждены были ретироваться.

«Я воевал, как солдат, — вспоминает Алексей Николаевич. — Не разбирался, что я белорус, а там — бои за Польшу. Это была моя земля, моя страна, моя Родина!»

Зенитчики приняли бой в первый же день войны, когда в небе над ними внезапно появились немецкие бомбардировщики с чёрными крестами на крыльях и свастикой на хвосте. Орудия были немедленно установлены на огневых позициях, развёрнуты и подготовлены к стрельбе.

Тут уже Алексей выполнял обязанности не только командира орудия, но и наводчика — самые ответственные из всех номеров расчёта. Неподалёку от каждой батареи, метрах в двадцати пяти — тридцати, стоял ПУАЗО, прибор управления артиллерийским зенитным огнём, — кстати, немецкого, цейсовского производства, который определял высоту и скорость полёта боевой машины, у зенитчиков именуемой «целью». Солдат-дальномерщик, дежуривший у ПУАЗО, кричал: курс такой-то, высота такая-то, скорость такая-то! Наводчику нужно было моментально выставлять эти данные, проводить соответствующие расчёты — и стрелять.

Дело это знакомое, до автоматизма отработанное и в учебных классах, и на полигоне во время тренировок и учебно-боевых стрельб, однако теперь условия выполнения «упражнения» были совершенно другие. Самолёты, в отличие от мишеней-конусов, не пролетали где-то в стороне, а с громким, нарастающим воем пикировали прямо на батарею, пытаясь разбомбить зенитные орудия, поливали их пулемётным огнём. Конечно, поначалу было безумно страшно. Казалось, что каждая бомба летит именно сюда, на позицию, на твоё орудие, на тебя и что пикирующий самолёт так и будет падать до тех пор, пока не вобьёт тебя в землю, но в горячке боя этот страх исчезал довольно скоро. Откуда-то появлялось осознание, что если ты будешь делать всё быстро и правильно, то успеешь сбить этот проклятый самолёт раньше, нежели он разбомбит тебя. Такая вот простейшая, но жизнеутверждающая философия! Да и понятно было, что лётчику, по которому бьёт столько зенитных орудий — и одиночными выстрелами, и очередями, а потому буквально окружённому разрывами снарядов и пулемётными трассами, очевидно, ещё страшнее, чем солдату на земле. В неё, матушку, ведь спрятаться можно, зарыться с головой, забиться в траншею, земля всех укроет, а в воздухе у лётчика одна надежда на дюралевый самолёт, довольно хрупкий, который для зенитчиков — «цель», и они все вместе дружно лупят по ней с остервенением и боевым азартом.

Наверное, именно тогда Ботян и узрел простейшую, но столь необходимую для солдата истину: врагу в бою тоже страшно, и этим надо уметь воспользоваться.

Поначалу гитлеровские асы то ли недооценивали противника, то ли излишне уверовали в свою неуязвимость. Уж больно нагло они действовали, слишком низко и неторопливо пролетали над отступающими польскими войсками, над перепуганными беженцами, словно бы наслаждаясь мнимым своим всевластием. А может, им также не хватало опыта и боевого мастерства? Случилось же, о чём писал тот же фельдмаршал фон Манштейн, что во время проведения больших учений 15 августа 1939 года, то есть всего за две недели до начала войны, целая эскадрилья немецких пикирующих бомбардировщиков впечаталась в землю из-за неправильного расчёта высоты выхода из пике. Всё-таки та большая война, в первые годы которой гитлеровская армия казалась непобедимой, только ещё начиналась…