Какая жена в подобных обстоятельствах сделала бы подобное «одолжение»? Однако Маргариту не пришлось долго упрашивать. Отправив супруга и господ из его свиты на охоту, она занялась Фоссезой. К возвращению охотников все было кончено. Фоссеза родила, но не дофина Наваррского, а мертвую девочку. Надежды несчастной малышки не оправдались. Что же до Генриха, то неблагодарность была одной из основных черт его характера, и «одолжение», оказанное ему Маргаритой, ни к чему не обязало его. Доброе дело в очередной раз забылось.

Екатерина Медичи знала историю с Фоссезой. Не оставалось для нее секретом и то, что для ее дочери пребывание в Нераке день ото дня становится невыносимее. Она предложила ей возвратиться в Париж, прихватив с собой и фрейлину Фоссезу, за которой, полагала дальновидная королева-мать, потянется и Генрих Наваррский, во второй раз угодив в «парижское пленение». Генрих III выделил 15 тысяч экю на дорожные расходы. Король Наваррский не удерживал супругу и даже вызвался лично проводить ее до Пуату. Несмотря на свой возраст и недомогание, Екатерина Медичи отправилась навстречу дочери и зятю. Всю дорогу Беарнец был весел и учтив, порождая у жены, а потом и у тещи ложные надежды на воссоединение в Париже. 28 марта 1582 года в Ла-Мот-Сент-Эре он приветствовал тещу, преклонив перед ней колено, как подобает доброму сыну. Затем последовал банкет, на котором, а особенно после него, политические противники обменялись взаимными упреками. Генрих заявил Екатерине Медичи протест против ущемления его полномочий в Гиени, на что та ответила ему, что он как гугенот и глава протестантской партии не может рассчитывать на полное доверие короля. Затем, обратившись к присутствующим гугенотам, она сказала: «Господа, вы губите короля Наваррского, моего сына и себя», словно бы снимая ответственность с зятя, подпавшего под дурное влияние, и оставляя ему открытым путь к примирению — при французском дворе.

Однако Генрих, имевший свои намерения и планы, не воспользовался предложенным шансом, лишь проводив королев до Сен-Мексана, где простился с ними. При расставании с Фоссезой он даже прослезился, но скоро забыл о ней, найдя утешение в любви к другой. С легким сердцем он возвращался в Наварру. В замке По Генрих навестил сестру Екатерину. Именно тогда он впервые повстречался с Дианой д’Андуэн, графиней де Грамон, вдовой Филибера де Грамона, графа де Гиша, недавно погибшего в ходе военных действий при Ла-Фере. Сама себя она называла поэтическим именем Коризанда. Эта молодая вдова была богата и красива, но не из тех красоток, которые обычно являлись предметом вожделения Генриха Наваррского. Происходившая из рода графов Фуа, она была его дальней родственницей и казалась столь надменной и холодной, что внушала ему неведомую в подобных ситуациях робость. Правда, он, возможно по привычке, немножко поухаживал за ней, но предпочел пока что вернуться к более доступным прелестницам.

К своему удивлению, он часто получал письма от Марго, в которых та, то ли искренне, то ли выполняя поручение матери, сокрушалась, что не видит его при французском дворе. Она убеждала его, что он, будучи первым принцем крови, находясь в Париже, мог бы больше делать в интересах протестантской партии, нежели когда он оставался в Гиени. Для кого-то иного этот довод мог стать неотразимым, но только не для Генриха Наваррского, который на словах всегда был оплотом протестантизма, а на деле готов был на любой компромисс, если усматривал в том выгоду для себя. Ему приятнее было чувствовать себя хозяином в Гиени, чем борцом за «дело партии» — пусть даже и в Париже. Тем более что Коризанда была здесь, а не в Париже. Он уже стал тем Генрихом Наваррским, который, увязавшись за юбкой, забывал обо всем на свете, даже о том, что он — король и у него имеются дела поважнее, чем утоление похоти. Либидо вело его по жизни путями неисповедимыми, и можно лишь удивляться капризам Фортуны, не находя разумного объяснения того, как далеко зашел он, время от времени спотыкаясь, по этому пути.

Между тем переписка с Парижем приняла скандальный характер, и мало кто еще, кроме Генриха Наваррского, мог позволить себе подобную «линию поведения». Узнав, что Марго дала отставку Фоссезе, удалив ее от двора, он без зазрения совести написал жене, что не появится в Лувре, пока она не возвратит Фоссезу. По совести говоря, малышка Фоссеза тогда была уже совершенно безразлична ему, но он не мог упустить столь замечательный случай для скандала. Возмущению Маргариты не было предела. Она и представить себе не могла, что ее благоверный способен зайти столь далеко — отчитывать законную жену за нелюбезное обращение с его метрессой. Откликнулась и Екатерина Медичи, которую Марго, вольно или невольно, держала в курсе своей переписки. «Вы, конечно, не первый супруг, — писала она зятю, — ищущий любовных утех на стороне, но еще никто до вас, нарушая супружескую верность, не обращался с подобными речами к жене. Так не обращаются с женщинами столь знатного происхождения, нанося им оскорбление из-за публичной девки. Сама ваша принадлежность к хорошему дому не дает вам права не знать, как следует жить с королевской дочерью и сестрой того, кто сейчас повелевает всем королевством и вами». Эти справедливые слова были бы вдвойне верны, не будь упомянутая королевская дочь такой, какой она была.

Генрих оставил без внимания выпад в свой адрес, и переписка временно прекратилась, возобновившись, когда Марго опять написала ему, от имени Генриха III приглашая его прибыть в Париж. Выполняя обязанности прилежной секретарши брата, она сообщала, что тот очень хотел бы видеть его у себя, и подробно расписывала роскошные королевские охоты, на которых короля огорчало лишь отсутствие зятя. Великолепны были также концерты. А с каким азартом играли в Лувре в карты! Беарнец было уже заколебался и созвал свой совет, по единодушному мнению членов которого отправиться ко французскому двору означало бы рисковать своей репутацией и, возможно, самой жизнью. Действительно, было чем рисковать. Несмотря на личные качества Генриха Наваррского, оставлявшие желать много лучшего, само положение формального главы французских протестантов делало его заметной фигурой. Он представлял интерес не только для отдельных политических группировок внутри Франции, но и для иностранных держав — Англии, Испании и германских князей. Он и вправду несколько выигрывал при сравнении с экстравагантным герцогом Анжуйским и продолжавшим удивлять всех своим поведением Генрихом III. Возможно, французский король столь упорно стремился завлечь его к своему двору, чтобы вновь низвести его до положения принца крови, не играющего самостоятельной политической роли.

Единственная любовь

Генриха Наваррского, видимо, убедили доводы его советников — слишком уж очевидны были намерения шурина. Не горел он и желанием вновь воссоединиться с Марго, распущенность которой объективно компрометировала его. Великосветское общество в то время как раз смаковало очередную скандальную выходку королевы Наваррской, тайно разрешившейся от бремени плода, зачатого от красавчика Шанваллона, «солнышка души ее» (что, впрочем, не было достоверно подтверждено). Он тем меньше горел желанием свидеться с законной супругой, чем с большей силой разгоралась его любовь к графине де Грамон. Как впоследствии оказалось, это была единственная в его жизни, перегруженной разного рода любовными связями, достойная любовь, в которой и сам он был движим не одним только половым инстинктом, и его любили, а не просто использовали в корыстных целях. Как мы помним, при первой встрече Коризанда показалась ему надменной и холодной, что тем не менее не оттолкнуло его раз и навсегда. Попытавшись ухаживать за очередной красавицей, встреченной им на жизненном пути, и потерпев фиаско, он втайне томился желанием, которое переросло в страсть. Со стороны графини это не было простым жеманством или приемчиком, примененным с целью подзавести перспективного кавалера. Незамедлительно откликнуться на первый же зов плоти было бы ниже ее достоинства. Их сближение произошло спустя несколько месяцев, в замке Ажетмо, где жила Коризанда и куда зачастил с визитами Генрих. Окружение короля Наваррского отрицательно отнеслось к его новому роману, опасаясь, что его возлюбленная, убежденная католичка, дурно повлияет на «вождя» протестантской партии, станет своего рода агентом влияния. Влюбленным пришлось прибегнуть к конспирации: Коризанда ездила в По навещать свою подругу Екатерину, сестру Генриха, и он как бы случайно заставал ее там.