Впервые за шесть с лишним десятков лет Косыгин почувствовал себя совершенно свободным человеком. Как в детстве, когда отец уходил на завод, а они, ребята, целый день были предоставлены сами себе.

Попросил зятя, Джермена Михайловича Гвишиани, наиграть на пианино и записать на магнитофон свои любимые мотивы. Эту пленку со старыми русскими песнями, довоенными и современными мелодиями «он слушал чуть ли не каждый день, до самого конца она лежала на его столике».

В ночь на 18 декабря, рассказывала Федорова, ей приснился Косыгин, хотя раньше она никогда не видела его во сне: «…вижу его лицо с легкой улыбкой. Черный костюм, белая рубашка, прифранченный такой».

Утром она позвонила Людмиле Алексеевне: «Как Алексей Николаевич себя чувствует?» — «Все хорошо. Я сейчас к нему еду».

Она каждый день приезжала к 11. А в тот день опоздала на несколько роковых минут.

«…В то утро, 18 декабря 1980 года, — вспоминал доктор Прохоров, — предстоял обычный врачебный обход — мы просто должны были его осмотреть. Алексей Николаевич сидел на постели. Он посмотрел на нас, улыбнулся и вдруг — завалился. Возникла внезапная острая коронарная недостаточность с остановкой сердца. Здесь же у кровати был установлен дефибриллятор, другая аппаратура. Через несколько секунд мы приступили к реанимации. Однако, увы, запустить сердце так и не удалось…»

На высоком откосе задержались, не успев сбежать в долину, сосны. Между ними, далеко внизу, лениво изогнулась Москва-река. На том берегу зеленеет поле, за ним лес, сливающийся в синей дали с горизонтом. А на этом состязаются в волшебстве, как писал Пушкин, циркуль зодчего, палитра и резец. Волшебство природы и рук человеческих — это и есть музей-заповедник «Архангельское», некогда парадная резиденция князей Голицыных и Юсуповых.

В 30-е годы минувшего века по соседству с прославленной усадьбой на крутогорье разместили десяток наркомовских дач. Первая от входа досталась Косыгиным. Возвращаясь с работы, Алексей Николаевич обычно выходил из машины километра за три от дачи, там, где сейчас остановка автобуса «Липовая аллея», и дальше шел пешком…

— Если было еще не поздно, мы с братом Лешей выбегали ему навстречу, — тихо говорит Татьяна. Она и сейчас любит заглянуть в «Архангельское», не спеша пройти по аллеям, над которыми дремлют вековые липы. Они помнят быстрые шаги деда Леши, его горделивую радость, когда встречались знакомые: «А это мои внуки!» Впервые без деда Татьяна подходит к их даче, давно уже чужой.

Властно посигналил «мерседес» — мы посторонились, давая дорогу новым хозяевам. Налево и направо от ворот, которые тут же захлопнулись, тянется над забором колючая проволока.

— И в ваше время отгораживались колючкой?

— Что вы?! Алексея Николаевича как члена Политбюро, конечно, охраняли. Но здесь, у въезда на дачу, дежурили бабули.

Деревянные ворота с облупившейся краской и форточкой-«глазком» еще не сменили. Постучали, представились. Крепкий охранник калитку открыл, но попросил «не углубляться на территорию». Что ж, спасибо и на этом…

В самом «Архангельском», в окрестностях Косыгин знал все тропы. Даже в последние годы не изменял своей привычке отмерять километры пешком. Легко спускался-поднимался по лестнице к реке — почти четыреста ступенек. Рыбачил. Летом по воскресеньям переплывал на лодке на тот берег за грибами, ягодами. Зимой опять туда же — с лыжами.

В памяти Татьяны Джерменовны — множество милых деталей, которые позволяют увидеть живого Косыгина с его повседневными привычками, любимыми словечками, увлечениями.

Садом-огородом на даче занималась Клавдия Андреевна. Ей помогал садовник Семен Филиппович; Тане он запомнился глубоким стариком. О цветах, кажется, он знал все. Посадили жасмин, сирень — ее очень любила Людмила Алексеевна. Для внуков разводили клубнику, малину. В большой семье не лишней была и своя картошка. Когда наставала пора ее копать, с корзиной над рядком склонялся и Алексей Николаевич. Ему это было в охотку. Еще он любил собирать яблоки. Клавдия Андреевна колдовала над тазом с вареньем, а Таня с Алешей подбирались к сладкой пенке и спорили, кому больше досталось.

— Деда Леша всегда очень рано вставал, — вспоминает Татьяна Джерменовна. — И по субботам, и по воскресеньям. Мы, бывает, только проснемся, а он уже вернулся с рыбалки. Рыбак он был отменный, гордился уловом. А когда случалось вырваться на охоту, любил попугать нас, малышей: «Я сегодня кабана видел во-от с такими клыками!» — И показывал, какие огромные клыки пронеслись рядом с ним.

Уху Алексей Николаевич всегда варил сам. Никому другому не доверял. Помощники могли только подбросить щепочек в костер. А потом наставала сладостная минута первой пробы, что-то еще в точно отмеренной доле сыпалось в кастрюлю и, наконец, команда: «Готовь тарелки, Татьяна!»

Алексей Николаевич любил называть ее полным именем. Душевно улыбался, когда Алеша, он старше на шесть лет, играл с сестренкой. Вот они все вместе на снимках из семейного альбома — Таня и Алеша, с родными, дедом и бабушкой… По любительским карточкам (чаще всего снимал Джермен Михайлович, но брал аппарат и Алексей Николаевич) видно: это хорошая, дружная семья. «Все мы любим нашу Танечку», — подписывает один из снимков баба Клава и тут же добавляет: «Деда Леша любит по-своему. Он берет ее с собой на рыбалку».

На другом снимке они вдвоем, дед и внучка. Алексей Николаевич держит удочку, Таня — ведерце, наверное, с окуньками.

Рыбалка была страстью Косыгина. Об этом напоминают многие семейные фотографии, об этом рассказывают домашние и знакомые. Он рыбачил там, где отдыхал: в Юрмале и Пицунде, на Волге и Ставрополье, выходил в море в Албании и Финляндии… И, конечно, в Архангельском. Здесь у него были любимые места. Правда, не такие волшебные, как у прежних хозяев знаменитой усадьбы, у которых в пруду, как писал архитектор Сергей Васильевич Безсонов, «водилась прирученная рыба, имевшая у жабр позолоченные сережки и поднимавшаяся по звонку наверх для получения корма».

Золотую голицынскую рыбку, конечно, видал Пушкин. А когда он написал свою «Сказку о рыбаке и рыбке»? 14 октября 1833 года. По утверждениям пушкинистов, поэт взял сюжет из сборника сказок братьев Гримм, из померанской сказки «О рыбаке и его жене». Не спорю со знатоками, а только замечу: раньше Александр Сергеевич не раз бывал у Николая Борисовича Юсупова. Наследник казанских ханов, один из самых богатых людей в России, умерший в долгах, наверное, показывал гостю своих золотых рыбок.

Как-то на совещании в Совмине один из хозяйственников горячо доказывал, как эффективно действуют очистительные системы на Байкале, где построили целлюлозно-бумажный комбинат:

— Вода чистая — я сам пил!

— А рыба как? — спросил Косыгин.

— А рыба дохнет, — под общий хохот зала признался «защитник» Байкала.

Алексею Николаевичу очень хотелось порыбачить на донской зорьке с Шолоховым: для них леска, как заметил один мыслитель, была ниточкой, связывающей человека с природой. Но побывать в Вешенской ему не довелось. Зато приезжала, и не раз, Людмила Алексеевна, однажды судьба забросила на Дон и Татьяну.

Я написал в Вешенскую, Александру Михайловичу Шолохову, сыну писателя, попросил рассказать о встречах его отца с Косыгиным. Таилась надежда: вдруг в дневниках, блокнотах Михаила Александровича сохранились какие-то записи? Через несколько дней пришел ответ, я приведу его полностью — настолько он интересен, дополняя наши представления и о Шолохове, и о Косыгине.