Бугор собственности (выражение Герцена) застилал многим чиновным гражданам глаза. И чем дальше, тем больше. Над редкими исключениями в этой среде лишь подшучивали. Удивлялись, узнавая, что Косыгин снова сдал дорогие подарки, полученные во время зарубежного визита, в Оружейную палату, в Гохран, передал сувениры в среднюю школу в поселке Архангельское… А он просто по своему пониманию жизни не мог поступать иначе.
…Июль сорок третьего года. Разгар боев на Орловско- Курской дуге. Госплан делит каждую тонну металла. 24 июля Косыгин подписывает письмо в Госплан:
«Товарищу Вознесенскому Н.А.
Прошу учесть при составлении плана распределения металла на III квартал с. г. выделение Наркомместпрому РСФСР 6 тонн сшивальной проволоки для ученических тетрадей».
И добавляет от руки: «т. Тевосян согласен». Иван Федорович Тевосян, нарком черной металлургии, понял Косыгина с полуслова: «Конечно, поможем школам».
В том же июле по предложению Косыгина союзный Совнарком принял постановление «Об обеспечении начальных, неполных средних и средних школ РСФСР учителями в 1943/44 учебном году». В сорок третьем я пошел в школу. До самого сентября мы не знали, запишут ли нас, эвакуированную малышню и местных ребят, в первый класс: в поселковой школе не хватало учителей. Первые две-три недели с нами занималась пионервожатая. Сейчас, разбирая деловую переписку Косыгина, я представил общую ситуацию. В том учебном году в школах Челябинской области не хватало 746 учителей. Многие школьные здания были заняты под госпитали, производственные помещения. В 19 школах области учились в три смены, а в четырех даже — в четыре. Но зато у всех были тетрадки, ручки с любимыми перышками, карандаши и даже резинки. Эта необходимая вещица тоже оказалась в сфере косыгинских забот. Как и школьные перья. Центросоюз пожаловался на Наркомат резиновой промышленности: «систематически срывает сдачу потребкооперации школьной стиральной резинки». Резолюция Косыгина наркому Митрохину: «Прошу дать указание об обеспечении полной сдачи стиральной резинки».
Дал Косыгин указание и что изменилось? — спросит читатель, которому хорошо известно, как неповоротлива государственная машина. Не буду приводить цифр. Прочитайте телеграмму, направленную А. Н. Косыгину из Барнаула:
«14 ноября 1943 г.
Благодарю проявленную вами заботу о школьниках Алтайского края зпт началу учебного года получено свыше двух миллионов тетрадей среднем четыре-пять тетрадей ученика тчк Ваша забота дала возможность школам нормально начать учебный год тчк Ответим качественным выполнением программ и социалистическим отношением труду тчк Завалткрайоно Анисимова».
Из детства мне помнятся люди с красными и желтыми нашивками на гимнастерках — так обозначали тогда фронтовые раны. На послевоенных улицах инвалидов войны было очень много. А сколько лежало по госпиталям да приютам! Одни могли еще работать, но до фронта не успели получить никакой специальности, вторых можно было бы переучить, а третьим — дать протезы, чтоб не были люди сами себе в тягость.
В каких-то частных случаях, когда достаточно было его визы, Косыгин отзывался немедленно. Например, наркомат социального обеспечения просит разрешения продать пишущую машинку Герою Советского Союза капитану Кузнецову. Наркомат готов оплатить эту машинку человеку, который потерял зрение на фронте, но не сдался, написал книгу «Формула мужества» и работает над новой. Такая была система, что даже нарком не имел права на самостоятельное действие. Косыгин разрешил. Но большой радости от того, что только так смог поучаствовать в судьбе отважного капитана, не испытал.
Частные случаи складывались в общую тревожную картину. Сил одного наркомата явно не хватало. Трудоустройством инвалидов, их обучением, бытовым обслуживанием следовало заниматься и партийным, советским органам, и предприятиям. Собственно, так и говорилось в постановлениях СНК Союза «О трудовом устройстве инвалидов Отечественной войны (6 мая 1942 г.) и «О мерах по трудовому устройству инвалидов Отечественной войны (20 января 1943 г.). Хорошо, подключилась к этой работе Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП (б). Ее проверок чиновники боялись, как огня. Уполномоченные КПК работали во всех краях, областях, республиках. Они как бы сняли моментальную фотографию положения инвалидов, проверили, как на местах заботятся о семьях погибших воинов, о сиротах. Грустная, признаюсь, получилась картина.
«Председателю КПК при ЦК ВКП(б) Андрееву А. А.,
Секретарю Воронежского обкома ВКП(б) Тищенко В. И.
8. VI.1944 г.
Подавляющее большинство рабочих, присланных на тракторный завод по линии НКО, являются инвалидами Отечественной войны. Многие рабочие не имеют простыней, подушек, некоторые спят без матрасов. На 1600 человек рабочих, проживающих в общежитии, выдано только 698 одеял, 708 простыней, 1535 матрасов и столько же подушек. В общежитии дома № 2 25 человек рабочих спят на полу без матрасов. В то же время на складах стройчасти лежат без применения 475 матрасов, 512 наволочек и 1692 простыни».
На исходе сорок пятого года Косыгин получил письмо от замнаркома здравоохранения России Ковригиной. Мария Дмитриевна писала, что к ней обратились земляки из Курганской области. Жаловались на произвол в колхозе. Председатель издевается над людьми, унижает семьи погибших воинов. Три года в колхозе не платили зарплату, не давали дров семьям красноармейцев.
Ковригина просила не посылать письмо для проверки в Курганскую область, а направить совестливого человека из Москвы, из Управления по государственному обеспечению и бытовому обслуживанию семей военнослужащих Совнаркома РСФСР. Все подтвердилось. И воровство. И произвол. Будто бандитская шайка правила деревней. И каков же итог разбирательства? Зам. председателя колхоза сняли с работы. А председателю Лесникову райком партии объявил выговор и оставил править «Большевиком» дальше. Именно так назывался тот курганский колхоз.
Поздним вечером, точнее уже ночью 20 ноября 1945 года в кабинете председателя Совнаркома России раздался гулкий звонок «кремлевки». Звонил Михаил Иванович Калинин, Председатель Президиума Верховного Совета СССР.
— Товарищ Косыгин, следовало бы подумать о мерах помощи Южному Сахалину, о его административном делении, о переименовании южносахалинских городов.
Шел уже третий месяц после безоговорочной капитуляции Японии, исконные русские земли — Южный Сахалин и Курилы — снова стали нашими. Но по-прежнему на картах значились Маока, Тоёхара, Отомари — так японцы переименовали русские города и поселки Холмск, Владимировка, Корсаковский пост, отошедшие к Японии по Портсмутскому мирному договору (1905 г.) вместе с южной частью Сахалина (до 50-й параллели).
Комиссия по вопросам Южного Сахалина, которую возглавил Косыгин, подготовила проект указа об образовании на Сахалине 14 новых районов, выделении шести городов в областное подчинение. «От самого Косыгина я доподлинно знаю, — вспоминал А. С. Болдырев, — что он изучил множество архивных и современных материалов о выдающихся мореплавателях, первопроходцах, просмотрел немало исторических и литературных источников, включая «Остров Сахалин» Чехова». На рабочем столе Косыгина была и книга адмирала Невельского «Подвиги русских морских офицеров на Крайнем Востоке России».
Это было одно из самых увлекательных поручений в жизни Алексея Николаевича. Читай книги, вникай в документы, вспоминай Сибирь, как шли казаки к океану, закладывая в тайге зимовья, которые вырастали потом в остроги, крепости, города. Таким, кстати, был и Киренск, близ которого Ерофей Павлович Хабаров в 1639 году заложил соляную варницу… Подспудная мечта о времени, свободном для книг, всегда жила в Алексее Николаевиче. По словам Джермена Гвишиани, он читал много, «умел читать быстро и нередко оказывался более осведомленным о последних западных трудах по экономике и политике, чем многие его коллеги».