— Ник! Ник, ты цел?

— Помогите! Господи. О Господи Иисусе!

— Великие звезды, уложил я кого-то! Шестнадцатый галактический вызывайте!

— Где сестры-гагаринки?

— Кто это был? Кто? Гуды или тауки?

— А марсианин их!

Траепала елозил тремя конечностями, силясь подняться.

«Миротворцы, — думала Шивон. — Так-растак».

***

Помощь в конце концов пришла — зимовщики на защищенных машинах, сестры-гагаринки в мобил-госпитале. Пока ехали до лагеря, Шивон слушала, как интеллигентные и цивилизованные миротворцы крысятся на встречающих, матерятся и грозятся рапортом. Зимовщики при слове «рапорт» только ухмылялись. Одинокие дома для приезжих на изрытой поверхности Гу выглядели наростами.

«Почему? — подумал ей траепала. — Мы же прилетели им помочь». Шивон на него глядела с сочувствием. Не себя самого, многовековую наследственность придется переламывать, если решил воевать. Понесло же.

Когда с Таук, головной планеты констелляции, отправились завоевывать пространство, все три планеты Гууд-худуа стали колониями. Гуудху успели скреститься с тауками, напроизводить нового населения и почти забыть о свободе. Почти — если не считать Гуудханской свободной армии. Уже при выстроенном Галактическом союзе, среди бела Межпланетного соглашения, поднявшийся на Худу ураган восстания вымел тауков с планеты. Худу провозгласила себя независимой; Галактический союз только и мог, что поддержать. Вторую планету, Гхуа, Империя навсегда поджала под себя. Гу, где аборигенов было раза в два больше, чем тауков, осталась посередине. Осталась ждать ответа сверху — к какой из бывших сопланет ей присоединиться. А ГСА пока решала этот вопрос снизу.

***

Лингвистические услуги — понятие растяжимое. То ликбез для астронавтов, улетающих к марсианину на кулички без единого чужого слова. А то интергалактический перевод, когда от одного неверного жеста может разлететься пол-Вселенной. У Шивон все в этот раз свелось к вечерней школе для миротворцев. Языковые исследования упирались в стену. Рекомендованные действия лингвиста на малознакомой планете: ввязаться в ситуацию, выйти из которой поможет только языковое взаимодействие с местными жителями. Но местные не взаимодействовали. Вообще. Если не считать встречи на космодроме, ни гуудху, ни тауки не обращали на Корпус никакого внимания.

Когда к ним присылали войска из Англии, они бегали за броневиками и кидали камни. Орали им «Чертовы англичане!» и прятались за школьным забором. Кричали «Рабские сердца!», и плевались, и удирали со всех ног. Потом, после объединения, когда стало совсем плохо, в ооновцев бросались коктейлем Молотова.

Потом она уехала.

«Я плохо понимаю цель нашего пребывания здесь», — подумал ей как-то вечером траепала. Здешние бои проходили скрытно, молниеносно, вспыхивали прозрачным огнем и тут же гасли. Схватки в траншеях, тихие войны. Любоваться никого не звали. «Голубые шлемы» всегда прибывали слишком поздно. Даже сестры-гагаринки прибывали слишком поздно.

Миротворцы пили. Клеили все сходное по генетическому коду. В лагере крутили две древние песни, так подходящие к туману: «Дорогу в ад» и «Калифорнийскую мечту». Шивон пыталась научить траепалу играть в покер, но поди поблефуй с телепатом.

По внешности гуудху почти не отличались от потомков завоевателей. Смешались. Шивон бродила среди траншей, вглядывалась в туман. Где-то была граница. Шивон знала, что рано или поздно ее нащупает.

Она была в первом классе; сестра вела ее за руку.

— Видишь, — говорила Нула. — Это наша школа, Святого Патрика. А вон там они учатся. Все в синем, потому что протестанты.

Шивон расправляла красную клетчатую юбку.

— Смотри, — говорила сестра и показывала на поребрик тротуара. — Дальше — не наша часть улицы. Заступишь за поребрик — перейдешь к протестантам. А это грех. Бог сразу узнает, если заступишь.

Как раз та суеверная чепуха, в которую прочно поверит шестилетний ребенок. Как-то на самой черте нарисовали классики. Шивон ни разу не видела, чтобы в них играли.

***

Наверху почти договорились о присоединении Гу к Худу. О создании Двуединой Независимой Гууд-худуа.

— Не надо их объединять, — не выдержала Шивон. — Их надо расселить. Уж мне-то поверьте.

Окружающие деликатно молчали.

Когда приняли решение о воссоединении, в семье радовались. Отец все говорил: столько битв. Столько погибло. И все-таки мы этого добились. Единая Ирландия. Вот теперь пусть нас разоружают. Теперь можно успокоиться.

Недалеко от лагеря дети играли в мяч. Собственно, и «дети», и «играли», и «мяч» — понятия людские, и нечего их навязывать другим цивилизациям. Все же, проходя мимо, Шивон думала о них именно так. Гуудху, гигантские опята с десятками отростков, собирались и запускали в воздух бесформенный тяжелый предмет. Предмет зависал в тумане. Они ждали. Они могли ждать, не шевелясь, пока здешнее солнце не западало в свою траншею. Местные умели видеть сквозь туман. Предмет в конце концов ложился на землю; как и кто выигрывал, было неясно. Шивон садилась рядом и смотрела. Вычислила название предмета — гиг. Прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что наблюдает две параллельные игры.

Они играли бок о бок — гуды и тауки, испытывая странную необходимость находиться вместе и быть отдельно — ни траектории игроков, ни траектории снарядов никогда не перекрещивались. На планете, беспорядочно разрисованной траншеями, где не было и следа городов, черту провели так же четко, как посреди улицы в северном Белфасте.

***

«Гаэллин, — подумал ее друг. — Тебе на “н”».

«Нью-Иерушалаим», — среагировала Шивон.

«Марс», — подумал траепала.

«Я нашла черту», — подумала ему Шивон.

«Что случилось с местом, где ты живешь?» — подумал траепала.

«Это долгая история, — ответила Шивон. — Хорошее дело — полет в космос. Возвращаешься из рейса — а твоей страны уже нет на картах. Приходишь из следующего — а ее уже нет... вообще».

«Тебе на “с”», — подумал траепала.

***

Они еще поиграли в «планеты» и послушали «Калифорнийскую мечту», а потом до Гу взрывной волной докатились результаты Таукитского соглашения. Гу объединялась с Худу; Гу становилась независимой. Траншеи ожили и шумели. ГСА успокаивалась. Миротворцы засобирались отчего-то домой.

— Решили наконец — и слава богу, — сказал какой-то землянин. Внеочередные рейсы «Эйр Галакси» улетали на Гхуа и Таук. Шивон отмалчивалась.

Никто не знал, откуда достали бомбы. Рассказывали, что купили у ливийцев, а тем продали русские. Говорили, что вовсе не у ливийцев купили, а у иракцев; у китайцев; у американцев. Говорили, что cтянули у самих англичан из-под носа. Хотя такое никто не станет держать на складе.

«Мы привыкли следить за ГСА, — подумала она другу. — А теперь взбунтуются те, кто с самого начала был против объединения».

«Их сейчас меньше», — подумал траепала.

«Вот именно».

Друг поднял к ней голову-пирамидку.

«Самое смешное, тогда мы радовались, что все кончено. Драки и перестрелки, и когда вертолеты по ночам спать не дают — мы думали: зачем это, теперь все будут жить мирно».

Шивон как в воду глядела: той же ночью пришел тревожный сигнал. Миротворцы повскакивали в машины, вызвали мобил-госпиталь. Ее другу вышло дежурство, и он запрыгнул в катер первым. Шивон схватила чей-то «Луч», забыв посмотреть, достаточно ли в нем энергии.

— И на кой нам лингвист? — удивился кто-то. Но когда Шивон устроилась рядом с солдатами, никто слова не сказал.

В этот раз их подождали. Драка обхватила их со всех сторон, зажала в кипящую середину. Несколько выстрелов прожгло вроде бы защищенную стенку катера.