Сабрина медленно перемешивала сахар в давно остывшем чае. Пить не хотелось, но ей нужно было хоть чем-то занять руки. Сабрина не скучала, нет. Просто то, что Маша вырисовывала на листах бумаги, она пыталась уложить в голове и прочувствовать.

Она вспоминала слова Маши о том, что иногда убийцы даже вызывают врачей для своих жертв. Потом — Судью, которая полоскала в ручье глубокую рану. Что ей делать рано утром на кладбище, как только не жечь труп чёрной собачонки? Любопытный ритуал на смерть. Любопытно, зачем Судье убивать своих же соседей.

В дверь методично стучали. На крыльцо уже дважды выходила Гала, грозила в темноту кулаком и открывала дверь, чтобы крикнуть обидное:

— Пшёл отсюда! Давай-давай! — Приняв необычайно суровый вид, она снова захлопнула дверь.

Маша оторвалась от своих бумаг и проследила за тем, как Гала идёт из прихожей в комнаты, по-генеральски чеканя шаг.

Оказалось, что стены и окна не особенно хорошо защищают от внешнего мира. Снова постучали — теперь уже в кухонное окно. Сабрина глянула мельком: в самом углу окна, среди голых малиновых прутьев виднелось жалобное лицо Комиссара. Сухие стариковские губы подрагивали от обиды.

— Ну Гала, ну пятьдесят грамм. Не могу, помираю!

Она вбежала на кухню.

— Нет у меня! — воинственно выкрикнула Гала и задёрнула штору, которой хватило ровно до половины окна.

Комиссар медленно переместился к незашторенной части.

— Знаю, что у тебя есть. На донышке осталось, наверное. Ну хоть капельку. Я огурчиком закушу.

— Даже не проси.

— Слушай, — Маша потеребила Сабрину за рукав свитера. Не обращать внимания на перепалку было сложно, и Маша жмурилась, когда особенно громко возмущалась Гала или страдальчески тянул свою песню Комиссар. — Странно. Я этого Рока вообще в переписи не найду. А Судья сказала, что тут все должны быть.

На кухне зажглась тусклая жёлтая лампочка. Гала предусмотрительно задёрнула шторы полностью, как только они заявили о желании включить на кухне свет.

«Вдруг заглянет ещё кто-нибудь», — таинственно прошептала она и смутилась от скептического взгляда Сабрины. А Маша зябко повела плечами.

— Брось, — вздохнула Сабрина, вертя в руках видавшую виды чайную ложку. — Может, он тебе неполное имя сказал. И на самом деле он Эроик какой-нибудь. Мало ли полукровки притащили нечеловеческих имён после войны.

Маша почесала ручкой в затылке, потом спохватилась, что чешет пишущим кончиком и принялась вслепую оттирать с кожи чернила.

— Да нет, я вроде бы всех отметила, кого нашла вчера и позавчера. Его здесь точно нет. Надо будет у Судьи спросить. И ещё этот Комиссар. Вот нигде точно не указано, сколько он тут живёт. Вообще многие говорят, что он пришёл в деревню лет двадцать назад. Или двадцать пять. А кто-то с пеной у рта твердит, что он тут всю жизнь живёт. Вот и как это всё понимать?

Она подняла голову: словно в ответ на её слова хлопнула входная дверь, и в прихожей послышались шаги. Потом приглушённое ворчание, и на кухню заглянула Судья.

Её пальто было насквозь мокрым, с волос капало, а на лице поселилось такое выражение, словно это Сабрина с Машей вызвали дождь, чтобы ей навредить.

— Сидите? — хмуро уточнила Судья. — Ну сидите, сидите. А там, между прочим, ещё человек умер. Вы вообще как считаете, хорошо работаете, да?

Маша вскочила так резко, что вздрогнула даже Судья. Бросив всё, чем только что занималась, в художественном беспорядке, она побежала в прихожую и принялась натягивать кроссовки.

— Где? Кто это? Врачей уже позвали?

Сабрина неторопливо подошла и привалилась к косяку. Дождевик и сапоги — надевать недолго, а лицо Судьи показалось ей очень занимательным. На нём сменилось сразу несколько выражений — от удивления и до привычной раздражённости. Она потопала по полу, будто сбивая с ботинок грязь.

— Без вас проблем по горло! Тут ещё показывай, кто, куда. Ладно. Одевайся быстро, — буркнула она, ни на кого не глядя.

Сабрина оторвалась от косяка и протянула руку за дождевиком.

Они вышли из дома и отправились влево — от кладбища, значит, в противоположную сторону. Всю дорогу Маша и Судья шагали чуть впереди, обсуждая умершую. Маша спрашивала, часто оборачиваясь на собеседницу, Судья отвечала вяло, односложно.

Сунув руки в карманы дождевика, Сабрина шла позади шагов на пять них и оглядывалась. На положенном месте бабушки с котом не нашлось, и от этого даже захотелось с облегчением вздохнуть. Впрочем, мало ли сумасшедших в глухой деревеньке.

Дом, к которому они свернули, изнутри светился таким же бледно-жёлтым маревом, как и кухня Судьи. Из-за того, что первая комната была едва ли больше грузового лифта в каком-нибудь городском доме, казалось, что она до отказа забита людьми. Не раздеваясь, Сабрина осталась у дверей — с мертвецом тут было кому разобраться и без неё.

Пахло приторно, по-больничному. Из угла слышался тихий полувой-полуплач, Сабрина глянула туда, но увидела только пёструю шторку, отделяющую от общей комнаты небольшое пространство.

Рем и его коллега хлопотали у размётанной белой постели. Кто там лежал, Сабрина не увидела, но Маша подошла ближе и, потыкав себе в подбородок ручкой, которую так и не выпустила из рук, принялась что-то вполголоса спрашивать. Рем вдруг обернулся и, увидав Сабрину, улыбнулся ей и подмигнул. Маша тут же потащила его за рукав — ты чего, мол, не отвечаешь.

Сабрина про себя усмехнулась. Мимо неё, дыша тяжело, как пароход, проплыла Судья. На мгновение замерла, окинула Сабрину взглядом, как будто собиралась ещё что-нибудь проворчать. Но не стала. Сабрина всё-таки не Маша, от неё и в ответ пару ласковых слов получить можно. Судья пошла дальше. Вскоре хлопнула дверь.

— Ну что, совсем никаких признаков? — слишком уж громко всплеснула руками Маша. На неё все обернулись, и седой дедушка, сидящий за столом у окна, глухо закашлялся в кулак.

Прикрыв глаза, Сабрина слушала плач, разговоры и покашливания, пока к ней не подошла Маша. Блокнот в её руках был весь исписан, вот только никакого удовольствия она от этого не испытывала. Перебрала загнутые уголки и проворчала, не глядя на Сабрину:

— Опять! Врачи говорят, что похоже на инфекцию. Лихорадка, рвота, слабость. Но почему-то никто не заражается. И, во-первых, врачи у нас, — она бросила беглый взгляд на рыжего Рема, — не профессора, прямо скажем. Во-вторых, мало ли какую заразу можно на болотах подцепить. А вот родственники клянутся, она никуда не ходила, ничего особенного не ела. Если в семье больше никто не болен, значит, это не может называться эпидемией.

Сабрина поднялась на цыпочки и увидела, наконец, убитую. Или умершую. На белых простынях лежала нестарая, в общем-то, женщина, бледная и худая, и смерть уже навела на неё чёрные тени, но жутко больной она не выглядела.

— Закрою я это дело, ко всем демонам! — снова слишком громко возмутилась Маша. Старик за столом закашлялся с новой силой. — Что мне с ними делать?

Она притихла, покусала губы и рассказала, глядя в сторону, на старый сервант с поблекшими от пыли стёклами:

— Правда, умерла как-то странно. Вчера вечером всё хорошо было, а утром тоже ничего, но, говорят, уставшей выглядела. А под вечер слегла. И так быстро на тот свет отправилась. Я не медик, конечно…

— К вечеру? — переспросила Сабрина и, подумав, взяла её за локоть.

Улица встретила их промозглым дыханием ветра и ледяным дождём. Маша поёжилась и, по привычке, втянула руки в рукава до самых кончиков пальцев. Из рукавов дождевика теперь выглядывала только вездесущая ручка, которой Маша постукивала то по стене дома, то по деревьям.

Они обошли вокруг дома раз, шлёпая по размокшей земле, вернулись за фонариком и обошли снова.

— Ты что, думаешь, к ним ночью кто-то пролез? — поинтересовалась Маша, рассматривая заляпанную грязью и дождём стену под окном. Естественно, следов длинных когтей или ожогов от огненных заклинаний там не было.

— Ну, это единственное, что пришло мне в голову.