Стареющая Екатерина с тревогой оценивала перспективы развития обстановки в Европе и стремилась обезопасить границы России. Так, в 1796 году она была вынуждена направить в Закавказье значительные силы, чтобы наказать персидского шаха Ага Мохаммед-хана, совершившего кровавый набег на Грузию. Предполагалось, что поход возглавит Суворов.

Императрица устроила покорителю Варшавы торжественную встречу. В Таврическом дворце, ранее принадлежавшем Потемкину, для Суворова были отведены покои, убранные в соответствии с его вкусами. Все зеркала были завешаны, в гранитную вазу налита ледяная вода, на полу лежали охапки сена для постели генерал-фельдмаршала. 3 декабря 1795 года Суворов прибыл в столицу и в тот же день был принят Екатериной.

За семь месяцев до этой встречи в присутствии государыни состоялось венчание дочери Суворова с братом фаворита Николаем Зубовым. Долгие поиски жениха завершились. Екатерине казалось, что Платон Александрович Зубов, в руках которого сосредоточилась большая власть, способен вместе со своими братьями хотя бы отчасти заменить «незаменимого Потемкина». Военной опорой фаворита должен был стать Суворов.

Петр Никифорович Ивашев, сопровождавший Суворова в столицу, оставил свидетельство о приеме императрицей своего лучшего полководца: «Государыня осыпала его самыми милостивыми приветствиями и после продолжительного беседования изволила отпустить его сими словами: "Вам нужен покой после дороги; теперь моя обязанность вас успокоить за все трудные и славные ваши подвиги на возвышение отечественного величия". Его был ответ: "Государыня! После Бога — Вы, и Вами гремит в мире наше Отечество"». Ивашев рассказывает и о подарке императрицы — богатой собольей шубе, крытой зеленым бархатом с золотым прибором, «с строжайшим милостивым приказанием не приезжать к ней без шубы и беречь себя от простуды при настоящих сильных морозах. Граф попросил камер-фурьера (привезшего подарок) стать на диван, показать ему развернутую шубу; он пред нею низко три раза поклонился, сам ее принял, поцеловал и отдал своему Прошке на сохранение, поруча присланному повергнуть его всеподданнейшую благодарность к стопам августейшей Государыни».

Подарок был сделан императрицей по подсказке зятя Суворова графа Николая Зубова, встречавшего фельдмаршала в придворной «георгиевской» карете в Стрельне. «Суворов впервые облекся в полный фельдмаршальский мундир, присланный от Государыни в Варшаву, — повествует Ивашев. — Невзирая на двадцатидвухградусный холод, в декабре весьма обыкновенный, в 4 часа пополудни выехал из Стрельны в одном мундире прямо представиться Государыне. Встретившие его генералы сели с ним, вероятно также в первый раз жизни при таком холоде, в одних мундирах». Рассказ Ивашева дополняет адъютант Суворова Александр Алексеевич Столыпин: «В придворной осьмиместной карете в восемь лошадей… сидели: Фельдмаршал в полном мундире без шубы, с шляпою в руках, подле него Граф Н.А. Зубов, насупротив П.А. Исленьев и Н.Д. Арсеньев, также без шуб с шляпами в руках; одно окошко было опущено. Приехавши во дворец и взошед по маленькой лестнице, что ныне называется Комендантская, Граф Н.А. Зубов, обернувшись ко мне, сказал: "Твой молодец нас всех заморозил!" Во внутренних комнатах на половине Великой Екатерины я увидел, какое внимание было оказываемо даже к причудам Фельдмаршала: все зеркала в комнатах Императрицы были завешаны. По Ея приказанию велено было узнать все его привычки и выполнять их».

Придворные, ловившие на лету все желания государыни, повалили к Суворову с визитами, скоро его утомившими. Ивашев рассказывает: «Во второй день Граф не желал никого принимать, кроме избранных лиц; первого он дружески принял Г.Р. Державина в своей спальне, будучи едва прикрыт одеждою. Долго с ним беседовал и даже удерживал, казалось, для того, чтобы он был свидетелем различия приемов посетителям. Многие знатные особы, принадлежавшие двору, поспешили до его обеда (в Петербурге назначен был для обеда 12-й час) с визитом, но не были принимаемы. Велено было принять одного Князя П.А. Зубова. Зубов приехал в 10 часов. Суворов принял его в дверях своей спальни так же точно одетый, как бывал в лагерной своей палатке в жаркое время. После недолгой беседы он проводил Князя до дверей своей спальни и сказал Державину vice versa[32], оставил последнего у себя обедать…

Во время обеда докладывают Графу о приезде вице-канцлера Графа И.А. Остермана. Граф тотчас встал из-за стола, выбежал в белом своем кителе на подъезд. Гайдуки отворяют для Остермана карету. Тот не успел привстать, чтоб выйти из кареты, как Суворов сел подле него, поменялись приветствиями и, поблагодарив за посещение, выпрыгнул, возвратился к обеду со смехом и сказал Державину: "Этот контрвизит самый скорый, самый лучший и взаимно не отяготительный"».

Ивашеву вторит Столыпин: «Достоин замечания различный прием, сделанный Суворовым двум вельможам. Раз за столом раскладывал я горячее. Фельдмаршал спросил: "Чей это экипаж?" Я взглянул в окно, доложил: "Графа Остермана!"

Фельдмаршал выскочил из-за стола и выбежал на крыльцо так поспешно, что я, находясь ближе его к двери, не мог его предупредить. Лакей Графа Остермана только что успел отворить дверцу кареты, как он вскочил в нее, благодарил за сделанную ему честь посещением и, поговоря минут десять, простился с ним. Остерман был в то время Вице-Канцлером Иностранной Коллегии, но оною не управлял.

Через несколько дней, сидя за обедом, Фельдмаршал спросил: "Чей это экипаж?"

Я отвечал: "Графа Безбородко!" Он не встал из-за стола, а когда Граф Безбородко вошел в столовую, он велел подать стул подле себя и сказал ему: "Вам, Граф Александр Андреевич, еще рано кушать, прошу посидеть!" Безбородко, поговорив с четверть часа, откланялся. Фельдмаршал не встал его провожать. В то время А.А. Безбородко был Действительный Тайный Советник и управлял Иностранною Коллегией».

Пересуды об этих выходках Суворова мгновенно разлетались по столице, пополняя и без того широкий круг анекдотов о его странностях. В приеме самых влиятельных лиц империи сказалась устойчивая неприязнь полководца к придворным. Даже властный любимец императрицы Платон Зубов, теперь родственник Суворова, позволивший себе принять в своих покоях в Зимнем дворце нового фельдмаршала, будучи одетым по-домашнему, получил отповедь.

Биографы Александра Васильевича выстроили целую систему доказательств, согласно которым «странности Суворова» были продуманным приемом, маской чудака, чтобы защититься от зависти, интриг, подсиживания и добиваться своих целей.

Известный русский психиатр П.И. Ковалевский в работе «Генералиссимус Александр Васильевич Суворов. Психиатрические эскизы из истории» (1905) высказал иную, более близкую к истине версию: «Нам кажется, что все чудачества Суворова были естественным следствием его характера, его душевного склада, организации его нервной системы… его крайней порывистости, привычке действовать сразу… Странность поступков Суворова объясняется особенностью его натуры, не входящей в обычные рамки жизни, и никоим образом не является чем-то умышленным и заранее обдуманным. Он действовал, как жил, и особенность его натуры выражалась особенными, выделяющимися из ряда обыкновенных поступками».

Большой популярностью пользовались анекдоты о самых неожиданных вопросах Суворова, которые он задавал своим подчиненным: «Сколько звезд на небе?», «Далеко ли до Луны?» и т. д. Екатерина еще до близкого знакомства с лучшим полководцем своей империи рассказывала о его чудачествах своему постоянному корреспонденту барону Гримму: «…подписывает свое имя мельчайшими буквами. Во-первых, по своему смирению; во-вторых, чтоб все знали, что он пишет без очков. Кроме того, когда он обращается к кому-либо с вопросом, то нужно ему отвечать тотчас же, без малейшей запинки и никогда не говорить "не знаю", потому что тогда он приходит в ужаснейший гнев. Но ответ, как бы нелеп он ни был, никогда не рассердит его. Вообще он большой чудак, притом человек чрезвычайно даровитый и начитанный, но у него пропасть странностей, которые ему иногда вредят».