Нетрудно понять, какова причина неспешности русского правительства по части практических действий. Она проста: первые три четверти столетия — до крайности тяжелое для России время. Семь с лишним десятилетий до отказа наполнены войнами, смутами и восстаниями, угрожавшими если не самому существованию государства, то, по меньшей мере, безопасности внутренних его областей. Казна вечно была пуста, внимание правительства редко переходило от внешних и внутренних конфликтов к мирным делам просвещения. Патриаршая казна оканчивала финансовый год, как правило, с прибылью, но активность Церкви в сфере образования надолго затормозилась той же Великой смутой, расколом и девятилетним отсутствием вполне законного патриарха (1658—1667).
Для создания действительно крупного учебного заведения, действующего на постоянной основе, не хватало, помимо стабильности и денег, еще и кадров. Не так просто оказалось заполучить знающего, твердого в вере, склонного к преподаванию книжника, который мог бы наладить учебный процесс. Один стар, другой подозревается в измене православию, третий не желает задерживаться в русской столице, а четвертый слаб знаниями.
Вот и приходилось довольствоваться малыми, недолго существующими школами…
Почти все они располагались на территории Кремля либо Китай-города — близ Никольского крестца, недалеко от Казанского собора. Тут же, у Никольского крестца, бойко шла книжная торговля. Ее особенно оживляла работа лавки Московского печатного двора, торговавшей его изданиями. Московской типографии суждено было сыграть центральную роль в судьбах отечественного образования. Не напрасно Никольскую улицу в Москве называют «улицей русского просвещения».
Первые печатные книги в Московском государстве появились при Иване IV, скорее всего, в середине 1550-х годов. Где находилась та древнейшая типография и кто был ее организатором, неизвестно. Однако некоторые книги, изданные ею, дошли до наших дней.
В 1563 году первопечатник Иван Федоров, бывший дьякон кремлевской церкви Николы Гостунского, возглавил типографию, созданную по инициативе государя Ивана IV и митрополита Макария. Она-то и стала предком Московского печатного двора.
В 1564 году Федоров выпустил первую российскую печатную книгу, имевшую точное указание места и времени издания, — «Апостол». Около 1566 года московские типографские мастера, видимо, по поручению правительства, переселились на территорию Речи Посполитой, чтобы нести просвещение многочисленным православным общинам. Существует гипотеза (не вполне доказанная), согласно которой Иван Федоров получил образование в Краковском университете, а значит, культура западнорусского (белорусского) православия была ему знакома. Его коллега по деятельности на Московском печатном дворе Петр Тимофеев носил прозвище «Мстиславец» и, скорее всего, происходил из белорусского города Мстиславля; он просто возвращался на родину Московские первопечатники начали работу в Заблудове у литовско-русского православного магната Г.А. Ходкевича и там выпустили «Учительное Евангелие». Позднее пути первопечатников разошлись, они основали несколько новых типографий: Виленскую, Львовскую, Острожскую. На землях Великого княжества Литовского два этих мастера выпустили множество новых книг, и, по мнению знатоков истории печати, повсюду их работа отличалась выдающимся качеством, высоким уровнем художественного оформления. Особенно важной работой Ивана Федорова стало издание первой полной славянской Библии (Острожская Библия 1580 года).
В самой России типографское дело с отъездом Федорова отнюдь не пресеклось. Во второй половине 1570-х годов большая печатня работала в Александровской слободе. В преддверии утверждения патриаршества царь Федор Иванович возобновил печатню в столице. С 1589 года, когда вышла Постная Триодь московской печати, работа типографии в сердце России не прекращалась (разве только ненадолго прервалась от бедствий Смуты).
За период без малого в полтора столетия — со времен правления Ивана Грозного до Петровской эпохи — московские печатники выпустили многие сотни изданий. Среди них основную массу составляли богослужебные книги, но выходили и азбуки, пособия по военному искусству, исторические и полемические сочинения, а также Соборное уложение.
В Смуту Печатный двор выезжал из Москвы, но затем, около 1615 года, возобновил работу в столице. Его каменные палаты располагались в Китай-городе, на Никольской улице. Для управления им было организовано особое государственное учреждение — приказ Книгопечатного дела. В середине XVII столетия заезжие иностранцы сравнивали Печатный двор с крупнейшими европейскими предприятиями.
На закате правления Ивана Грозного и при его сыне Федоре Ивановиче главным мастером книгопечатного дела являлся Андроник Тимофеевич Невежа. При государе Василии Шуйском типографом работал выдающийся «книжник», инженер и «литейных дел мастер» Анисим Радишевский. Во второй половине XVII столетия на Печатном дворе трудились два знаменитых книжника и просветителя: Епифаний Славинецкий и Евфимий Чудовский. Всё это персоны, отличавшиеся высоким уровнем образованности. Печатный двор на протяжении долгого времени был единственной по-настоящему крупной типографией России, и власти заботились о том, чтобы там работали самые просвещенные люди страны. Должность редактора на Печатном дворе (или «справщика», как тогда говорили) считалась весьма почетной.
С первых лет существования Китайгородской типографии тамошние редакторы занимались книжной «справой». Для средневекового русского общества эта работа значила исключительно много. На протяжении многих веков, со времен крещения при святом Владимире, Русь каждый день использовала богослужебные книги. Ими пользовались священники во всех храмах и монастырях — от богатейших столичных обителей до беломорских деревянных церковок, срубленных за один день. Для отправления разных треб, для ведения церковного служения на каждый день, каждую неделю, каждый месяц требуется целый комплект книг: минеи, триоди, октоихи, часовники, сборники молитв, апостолы, псалтири и, конечно, большие напрестольные евангелия. Книги эти переводились в разное время, и перевод был разного качества. Многие столетия их переписывали, делая ненамеренные ошибки и невежественные «добавки»; кроме того, сама богослужебная практика Православного Востока знала разночтения и вариации, далеко не всё было строго унифицировано. До середины XV столетия на Руси об этом не особенно беспокоились: был бы поп грамотен, была бы церковь, велась бы служба, а в нюансы вникать могли немногие, да и те, кто мог, не выказывали особенного желания. Все изменилось во второй половине XV века. Пал главный оплот восточного христианства — Византия. Вместе с нею под пятой турецких султанов оказались православные славянские земли. А на месте деревянной лесной Руси, разрозненной и ведущей бесконечные междоусобные войны, появилась колоссальная политическая сила — единое Московское государство. Ему суждено было стать цитаделью православия. Однако самое главное, то, что стояло в центре всей цивилизации, — богослужение — продолжало страдать пестротой, изобиловало искажениями.
Так вот, введение книгопечатания означало унификацию богослужебной практики в России. Справщики просматривали богослужебные книги, сопоставляли их с греческими, южнославянскими и старинными русскими образцами, ликвидировали ошибки, насколько хватало их знаний, и публиковали итоговое издание по благословению митрополита (затем патриарха) и указу царя. Рукописные книги, не проверенные и не имеющие благословения со стороны высшей церковной власти, резко теряли ценность.
Наверное, постепенно, за столетие-другое справа привела бы к желанному результату, если бы этой огромной работе не мешало несколько обстоятельств.
Во-первых, некоторые правки образованных и умных редакторов оспаривались, поскольку многим казалось, что они «рушат старину». А пользование греческими и иными нерусскими образцами не всеми воспринималось как благо. Население Московского государства, как и население любой другой цивилизации, чувствовало себя обособленным от всего прочего мира и не доверяло даже православным иерархам из числа греков, болгар, сербов. Ведь все эти народы были порабощены и утратили политическую свободу! А по логике религиозного сознания тех времен, это, с одной стороны, могло означать кару Господню за грехи, а с другой — подвергало их соблазну магометанства либо латынства… И случалось так, что справщики наказывались за свою работу. Однажды их даже позорили публично, на всю Москву, хотя впоследствии признали их правоту… Спорные моменты исправлялись в книгах, а потом приходилось возвращать старую версию, поскольку новая после очередной экспертизы все-таки представлялась старомосковским книжникам неверной.