Анатолий Кольцов

Под созвездием Большого Пса

Полукровка

ГЛАВАI

Полукровка — пёс или волк

1

Ранним летним утром вокруг такая тишина стояла, что звон в ушах. А утро в этих предгорьях, оно завсегда дышит кристальной чистотой и прохладой, которая на самый придирчивый взгляд не имеет изъянов. Впечатление совершенно особенное, оно такое, что в этой тишине даже обычный вздох издаёт нестерпимый шум, солнце ещё не взошло, но приближение его лучей к верхушкам ближайших невысоких холмов ощущается понастоящему. Тут в качестве гадалки может выступить абсолютно любой человек и с величайшей точностью предсказать появление первых лучей тёплого Светила.

Пока кругом убаюкивающая тишь! Но вотвот начнут просыпаться дворовые петухи, это такие изощрённые изверги, которые в три счёта расправляются с тишиной и превращают каждое волшебнотихое утро в полную петушиную вакханалию. Один из петухов всегда первый. Хозяин таким гордится, он режет тишину так же, как луч прожектора огромного крейсера поверх океанских волн пронзает тёмную ночную даль. За первым петухом, с небольшим перерывом, вступает второй или снова повторяется первый, когда как, но после третьего отдельного начинают сыпаться бессчётные сороковые и три тысячи сто сорок седьмые петушиные вопли, которые превращают пространство в сплошной неистовый петушиный хор.

Этот гам невозможно заглушить или перекричать, он почти через час стихает сам по себе так же внезапно, как и начинается. И так каждое утро. Со всех сторон, поочерёдно и дуэтом, звучит эта канонада трелей. Если попытаться поворачивать голову в сторону каждого петушиного крика, наверняка очень скоро голова отломится от шеи.

Летний восход солнца почти вертикален, стремителен по времени и в связи с этим лишает нас великолепных пейзажей утренней зари. В эту пору утренней росы не бывает, и утренние туманы случаются только в неглубоких ущельях, там, где не успевают высохнуть и пожелтеть клочья луговых трав. И вот тогда, с восходом солнца, это самое туманное пятнышко, как живое, начинает слегка приподниматься вверх вдоль склона, затем множество таких же, как оно, «сиротинушек» отрываются от макушек окружающих посёлок холмов и лёгкими облаками устремляются в первый и последний очень короткий путь: проплыв под солнечными лучами с десяток километров, все они тают, как знаменитая Снегурочка в любимой нами сказке.

Этим утром, ещё до рассвета, у входа в маленький домикмазанку, расположенный на окраине села, у родникового ручья Алей, только что проснулся Палкан. Он каждую ночь важно ложился спать на привычное место перед входом в жилище своего хозяина, считая себя надёжной охраной, стражем неприкасаемого покоя непререкаемого Степана.

В хозяйском дворе тихо, обычной крестьянской живности здесь нет, и только ровное журчание ручья чуть слышалось в предрассветную пору. Вдруг нашего сторожа разбудил необычный шум, точнее, шорох. По объективным причинам рановато было называть Палкана полноценным псом, поскольку был он пока что щенком четырёх месяцев от роду. Но не простым щенком, а особенным. Многое в нём было необычно, не так, как у простых собак. В этот раз его острый слух вовремя разбудил его, затем точно указал место, откуда этот криминальный шорох доносится, его необычайно острый взгляд в полутьме мгновенно разглядел нарушителя спокойствия, его быстрые мускулы сработали молниеносно, и вот он в прыжке. Проворный и резвый, этот боец, как легендарный самурай, мог оказаться в боевой стойке из любого положения: даже если только что лежал на боку, ему ничего не стоило тут же сгруппироваться для отчаянного рывка. Резкое движение челюстей, опять же необычных для простых псов, скорее похожих на прикус волчьей пасти, рвущей добычу на куски. Спастись и уцелеть жертве после применения против неё такого оружия невозможно. Вот и в данный момент — мгновение и… его зубы крепко удерживали воришку, который решил, что в темноте можно безнаказанно претендовать на чужое добро. Большая серая крыса была разоблачена, схвачена с поличным на краю миски с собачьим кормом. Воровке слишком дорого обошёлся необдуманный поступок, её коварный план не сработал. Палкан тем временем, как истинный победитель, уложил свою добычу рядом с крыльцом дома и улёгся на свое привычное место, любуясь добытым трофеем. По окончании успешной охоты, успокоившись, он сладко задремал в полной уверенности, что хозяин утром его обязательно похвалит за усердную службу.

2

От окраины обжитого посёлка в сторону его центра медленно шёл уставший старый человек. Время приближалось к полудню. Казахстанская жара в эту пору не щадила никого. Островерхие тополя, располагавшиеся по обочинам улиц, почти не отбрасывали тень. Странно, почему до сих пор не вспыхнули их макушки, ведь они вполне реально касались солнца, скользя по его поверхности ветвями, как опахалом. Видно, как лёгкий ветерок трёт их об этот раскалённый диск, и марево, похожее на дымок, струится над ними вверх, но вот только пламени почемуто нет.

Старик шёл медленно, пошпионски, надвинув на глаза дорожную шляпу. Не по сезону в длиннополом плаще, с дорожной сумкой на ремне через плечо, как у почтальонов. Изпод шляпы было еле заметно его морщинистое лицо, заросшее добротной с проседью бородой. На коротком сыромятном поводке за ним следом семенил щенокподросток. Старик плёлся, озираясь по сторонам, при этом

страдальчески всматривался в каждый предмет на его пути, как бы прощаясь со всем, мимо чего сейчас проходит. Ещё бы, вокруг него — ставшая второй родиной земля, и на ней, на земле, то самое, с чем прожил много лет, и теперь всё это, ставшее близким и родным, он больше никогда не увидит. Картина прямо философская: «Странник! Узри и сохрани в грёзах всё, что взору твоему боле не подвластно».

Самое простое, о чём, глядя на него, можно было догадаться, — человек собрался в дорогу и идёт к автобусной остановке. Так оно в самом деле и было. Со стариком вежливо здороваются все, кто проходит навстречу или по пути обгоняет его.

— Здорово, Степан Егорыч! Это куды жа ты сваво любимчика тягнешь? Уж не в Москву ли на выставку родовитой своры? — ухмыляясь, спросил Иван Иваныч, который частенько навещал Степана по выходным, и они коротали время за картами да за шахматами, давно потеряв счёт как победам, так и поражениям.

— Тыть яго заместо скакуна ахалтекинца вкругаля запустишь али среди барбосовкрасавцев напоказ выставишь? Хахаха!

Старик будто не хотел отвечать вовсе и только ради уважения невнятно, слегка смущаясь, пробурчал в ответ:

— Да чего там, в Москвууу? Домой я собрался, к себе. Вот так вот, Ванюша.

— Это куда же домойто? Не из дома ли идёшь? Или ещё где домом обзавёлся под старостьто лет?

«Да чего там!» Это такая присказка была при разговоре у Степана Егоровича.

— А то забыл, что домто наш с тобой в Алтайские хребты стеной упирается. Не могу более, тянет… стар я стал, дюже хочу к земле родной прикоснуться. Поглядеть хочукак там всё стало, без нас?

— Вона ты как! А я так думаю, что мы с тобой ещё в тридцатом годе перестали алтайцами быть. Без нас с тобой Алтай уже поболе тридцати лет живёт и не тужит.

— Онто, может, и не тужит, а я вот не могу. Так что прощай, Ванюша, если не свидимся уже — не поминай зла.

Иван Иваныч обернулся вслед ковыляющему земляку, вздохнул непроизвольно и с грустью вымолвил:

— Ну что же, и от меня поклонись, если сочтёшь не втяг. А я нет, не могу. Я здесь корнями врос, уже правнука на руках качаю. Вона моих тут сколько, значит, и прахом мне тут быть. Прощай, Стёпа!

Разминувшись со старым приятелем, Степан, так его называли почти все жители села, пошёл дальше и, припомнив старую солдатскую выправку, слегка распрямился, расправив плечи. Его спутник, которого только что назвали «любимчик», щенок по кличке Палкан, привычно повторяя темп походки хозяина, частил своими шажками рядом. Степан пытался идти резво, без остановок, а ещё он пытался не обращать внимания на проходящих мимо земляков, не замечать старых глиняных дувалов, огораживающих такие же глиняные стены заброшенных старых конюшен.