Джеральдин никогда не отличалась особой сдержанностью на язык, но этим секретом она ни с кем не могла бы поделиться.

Обед не доставил того удовольствия, какого можно было бы от него ожидать. Почти час обсуждалось лицо Наоми Маркхем. Судя по всему, оно не долго будет оставаться ее лицом. Как только условия будут согласованы, контракты распечатаны, подписи поставлены, ее лицо станет лицом компании «Жюнесс». С телеэкранов, плакатов, глянцевых обложек модных журналов оно будет смотреть на Наоми с загадочной полуулыбкой человека, владеющего секретом («Что может сделать для тебя „Жюнесс"? Я знаю, — будет поддразнивать эта улыбка, — и ты тоже можешь узнать»).

Это должно было быть замечательным событием. Это и было замечательным событием. Наконец-то свершилось то, о чем она давно мечтала. Так откуда же это чувство пустоты и одиночества?

Сидя в светлом, ярком ресторане «Хальсион-отеля» (он лукаво назывался «Комната»), где мимо ходили актеры, модели, другие светские личности и оставляли после себя слабые, спутанные, перекрещивающиеся следы славы, Наоми пыталась сконцентрироваться на том, что ей говорили, старалась воспринять «концепцию» Питера Гарланда и в то же время думала: «Да. Ну и что?»

У Гарланда, исполнительного директора «Жюнесс Косметикс», было видение. Можно даже сказать, он прозрел. В этом эфемерном существе, сидящем напротив, он увидел воплощение «Жюнесс». Пусть компании-конкуренты используют юных цыпочек для рекламы своих волшебных рецептур; дух «Жюнесс» будет олицетворять Наоми, она понесет массам послание от «Жюнесс» о том, что юность — достояние не только очень молодых.

Ариадна сидела чопорно-прямая и нарезала краба крохотными кусочками. У нее был вид человека, который что-то напряженно подсчитывал. Вероятно, она прикидывала размер куска — то ли в буквальном смысле этого слова, то ли метафорически (сумму причитающегося агентству процента).

— Да? — произнесла Наоми с деланным интересом. Она ковыряла вилкой в деликатесных морепродуктах и шафранном ризотто, вылавливала креветки и задумчиво их жевала. Когда над ней склонился официант, чтобы подлить вина, она плотно прикрыла свой бокал ладонью и бросила на официанта теплый просящий взгляд, словно заручаясь его поддержкой. Сегодня был спрос на тех леди, которые мало пили и ели.

Опустив голову, Наоми украдкой рассматривала Гарланда через широкую гладь свежевыстиранной скатерти. Она видела мужчину сорока с чем-то лет, с серебристыми волосами, загорелого, одетого с агрессивной стильностью и аккуратностью. Она видела, как он отдернул свой накрахмаленный манжет, открыв золотой «Ролекс». Она видела, как он манерно снял со своего пиджака из темной шерсти случайную пушинку. Она видела человека, который сам себя сделал; люди, рожденные в богатстве, никогда не бывают столь безупречны, никогда не бывают так помешаны на стиле.

Но кроме всего этого она видела с поразительной ясностью, как все могло бы случиться. С легкостью, без протестов она могла бы опереться об эту руку, прислониться к этому широкому плечу.

Гарланд выбрал ее как мисс Жюнесс еще не видя саму Наоми, только ее фотографии. В вестибюле, пока Ариадна представляла их друг другу, пока он держал в ладонях ее руки, несколько бесконечно долгих секунд Наоми чувствовала на себе оценивающий взгляд его карих глаз. Потом, разведя ее руки в стороны и сложив их снова вместе, он сказал ей все: он не был разочарован. «Ну вот, снова начинается», — вяло, фаталистически отреагировала на это Наоми.

У него была яхта в Каннах, летний дом на зеленом холме посреди виноградников долины Напа, городской дом буквально в двух шагах от «Хальсион-отеля» («Моя придворная гостиница», — добродушно пошутил он). Наоми представила высокое, белое, оштукатуренное здание, несоразмерно маленькие верхний и нижний этажи и великолепные средние этажи, рюши и оборки из кованого железа и впечатляющий портик. Филиппинка в униформе встречает посетителей на крыльце и провожает в пахнущий цветами холл, из которого куда-то вверх уходят извилистые лестницы. Для торговцев наверняка существует отдельный вход, ведущий в полуподвал. Да, Наоми хорошо знала такие дома, время от времени она жила в них.

Можно сказать, что Наоми проделала долгий путь, потому что начинала она свою взрослую жизнь в арендованной квартирке в неопрятном, наспех перестроенном особняке, которую она делила с тремя подругами. Теперь это вспоминалось как шумное, веселое девичье хозяйство. («То были славные дни, мой друг. Мы думали, что они никогда не кончатся…»[58])

Если бы Наоми подняла сейчас голову, поймала бы взгляд Гарланда, включила бы все свое обаяние, то игра началась бы заново. Так ли уж плоха эта игра? Миссис Николс, Марджори, это альтер-эго Наоми Маркхем, не одобрила бы такого поведения. Но какого черта? Два-три года они с Гарландом были бы счастливы. Если не любовь, то нечто подобное влюбленности возникло бы между ними. Он бы носил ей подарки в коробочках с логотипом «Тиффани». Он бы назвал в ее честь одну из своих скаковых лошадей или — что было бы более уместно — одну из своих охотничьих собак. Он бы обращался с ней как со своим любимым домашним животным или ценным призом. Это значило бы, что ей опять не надо было бы думать. А ведь именно необходимость думать сводила ее сейчас с ума.

Наоми не собиралась становиться игрушкой богатого человека. Но в качестве мисс Жюнесс она и так будет принадлежать Гарланду. Он выбрал ее из многостраничного международного каталога красавиц на продажу. Он уже практически купил ее, оставалось лишь заключить контракт.

Гарланд потребовал принести шампанского и теперь просил, нет, настаивал, чтобы она хотя бы пригубила бокал в честь их будущего сотрудничества. Даже Ариадна, которая превыше всего ставила суровость, казалась смягчившейся (неужели это была — да нет, это невозможно! — улыбка?).

— Извините меня, я удалюсь на одну минуту… — Наоми схватила салфетку и неопределенно взмахнула ею. Поднявшись, она оглянулась вокруг в поисках какого-нибудь знака, подсказки, и «ее» официант, влюбленный, соблазненный ее взглядом, подскочил, чтобы проводить ее.

В туалетной комнате она оперлась о раковину, включила воду и подставила запястья под освежающую ледяную струю. Ее захлестывала паника, но почему?

Питер Гарланд? Кто он такой? Почему он представился полным именем? Претенциозная вычурность? Или для старых друзей он все же был просто Пит?

«Питер, Питер, тыкв любитель, он жены своей хранитель».

Жены у Питера сейчас не было, и, похоже, он вообще никогда не был женат. Он говорил о себе в единственном числе. Или его «я» было продиктовано все той же претенциозностью? А на самом деле в кругу знакомых он был «они»?

«Тыкву съел, а в кожуру он посадил свою жену».

Наоми понятия не имела, о чем был этот детский стишок, но сейчас он ее странно растревожил. Не хотелось бы ей оказаться в клетке из тыквы.

«Сейчас очень важный момент, — сказала она себе. — Мне вот-вот предложат целое состояние».

В туалетную комнату впорхнула актриса, знакомая по телеэкрану. Проходя в кабинку, она оглядела себя в зеркало. Ее отражение и отражение Наоми Маркхем, будто знакомые, вежливо кивнули друг другу, здороваясь.

«Я стану известной, — продолжала уговаривать себя Наоми. — Меня будут узнавать в общественных местах, у меня будут просить автограф».

И она представила себе огромный рекламный щит, на который наклеено ее многократно увеличенное лицо. Щит возвышается где-нибудь над трассой, возможно, рядом со сложной развязкой. Постер освещается снизу, как это часто делается; а может, в результате какого-то оптического явления фосфоресцирует в лучах заходящего солнца. Потом Наоми увидела, как мимо проезжает автобус, а в нем — держащийся за поручень силуэт, сильная, крепкая фигура Алекса Гарви. Ужас ситуации состоял в том, что мисс Жюнесс следила за передвижением Алекса, а он — он даже не заметил ее. Для него она была чужой.