На галерее хор запел григорианский «Субвените», а Бен Брэдли и еще восемь распорядителей старались как можно скорее рассадить участников процессии. С семьей Кеннеди не было никаких хлопот. Непредвиденные трудности возникли со знатными иностранными представителями. Это было заботой начальника протокола Энджи Дьюка и какой заботой! Хрупкий, болезненно восприимчивый, он работал без отдыха три дня и три ночи. Поело похорон ему предстояло провести два ответственных приема: от имени Жаклин Кеннеди в Белом доме и от президента Джонсона в здании государственного департамент та. И все же наиболее трудным испытанием был для него этот час в церкви. Все началось с того, что он обнаружил, что резервированные и распределенные им накануне вечером места были конфискованы помощником президента по административным вопросам Джеком Макналли для сотрудников аппарата президента Кеннеди. Дьюк был вынужден увести своих глав иностранных государств вправо, к часовне Святого Иосифа. Однако он, к своему великому ужасу, обнаружил, что с этого места алтарь не был виден.

Тогда Энджи принялся импровизировать. Поймав какого-то служителя церкви, он потребовал, чтобы перед гостями установили телевизор. Ему ответили, что хотя в соборе и имеется телевизор, однако не может быть и речи о том, чтобы включить его во время мессы. Дьюк решительно возразил, что именно об этом как раз и идет речь, поскольку на карту поставлены дипломатические отношения с девяносто одной страной. Наконец телевизор появился и его включили в сеть. Дьюк сообщил своим подопечным, что это — единственный телевизор во всем соборе, и они просияли. Однако настроение их значительно ухудшилось, после того как Дьюк начал их рассаживать. Только сейчас он понял, что просчитался, не приняв во внимание верхнюю одежду гостей. От его внимания ускользнуло еще одно важное обстоятельство. Император Эфиопии, король Бельгии и супруг английской королевы были опоясаны громоздкими мечами, что также требовало дополнительного пространства. Посадить на пятиместную церковную скамью лишь четырех гостей означало оставить без места двадцать человек — двадцать глав иностранных государств, которым пришлось бы стоять во время всей службы. Этого он не мог позволить. Оставалось только одно: потеснить всех сидящих. И вот, подобно кондуктору в переполненном автобусе, Дьюк стал упрашивать всех немного подвинуться. С брюзжаньем они уступили. Некоторые ситуации были просто комичными. Так, единственное свободное место, куда можно было посадить голландскую принцессу Беатрису, оказалось между Микояном и его телохранителем. Дьюк все же усадил ее туда, и, как она потом многозначительно сказала ему, «молитвы возносились в молчании». Без места оставался лишь премьер-министр Ямайки сэр Александер Бустаманте. Часовня была заполнена до отказа, и Энджи повел его к местам, где сидели губернаторы. Нельсон Рокфеллер вскочил, уступил ему свое место, и сэр Александер уселся. Тогда Рокфеллер принялся теснить своих коллег на скамье. «Они были словно сардины в банке, — вспоминал позднее Дьюк об иностранных представителях. — Всю мессу я простоял на ногах и волновался. Каким-то чудом нам все же удалось усадить их всех, но мне становится жутко при мысли о том, как это было сделано».

В течение следующих пяти минут вся континентальная часть Соединенных Штатов Америки практически была изолирована: телефонная и телеграфная связь с внешним миром была прервана до 12.19. Но мир за пределами Америки знал, что в ней происходит в это время.

Месса закончилась. Гроб снова подняли на плечи и вынесли из собора. Жаклин Кеннеди наблюдала за тем, как уже в третий раз гроб поставили на лафет. Кардинал Кашинг быстро сменил одеяние за алтарем. Он видел, как маленькая девочка утешала свою мать, и, выйдя из-за алтаря в алой митре и алой мантии, он наклонился к ребенку и обнял его.

Вдова Кеннеди сказала кардиналу!

— Я никогда не забуду, как вы назвали его «дорогой Джек».

Глаза ее все еще были увлажнены. Она делала огромные усилия, чтобы сдержать рыдания, и с облегчением увидела, что к ней подошел Фостер с Джоном на руках. Мальчуган пытался вырвать из рук агента церковную брошюрку. Сын требовал к себе внимания, и это несколько отвлекло Жаклин от ее безутешного горя в тот момент, когда она особенно в этом нуждалась.

Все это продолжалось всего лишь какое-то мгновение. Торжественная церемония снова увела их за собой, и не успела Жаклин твердой рукой поставить слева от себя Джона, как оркестр снова заиграл «Слава вождю». В последний раз этот гимн звучал в честь президента Кеннеди. Солдаты вытянулись по стойке «смирно». Офицеры, полицейские и форейтор, правивший серой упряжкой лафета, взяли под козырек. Священнослужители молитвенно сложили руки. Штатские выпрямились. Вспомнив, как малыш любил играть в солдаты с отцом, Жаклин наклонилась к Джону, взяла ив его рук брошюрку и сказала:

— Джон, сейчас ты можешь отдать честь папе и сказать ему последнее прости.

Маленькая ручка решительно поднялась в салюте. Лицо стоявшего позади Роберта Кеннеди сморщилось, как от сильной боли. Епископ Хэннон, взглянув через дорогу, увидел, как стоявшие там зрители отшатнулись, словно от удара. Ничто в это памятное утро не могло сравниться по силе эмоционального воздействия с салютом маленького Джона. Жаклин стояла в этот момент прямая, как струна, и не видела всего этого. Впоследствии, увидев фотографии, она была поражена. Она не ожидала, что этот жест окажется столь впечатляющим.

Прошло не менее пятнадцати минут, прежде чем кортеж тронулся в путь, и даже после этого толпы людей шли в беспорядке.

Взяв Жаклин под руку, Роберт уверенно повел ее к машине. Они уселись — и началось ожидание. Жаклин оно казалось нескончаемым, и она спрашивала себя, что же могло послужить причиной столь длительной задержки. Тысяча людей, покинувших собор Святого Матфея вслед за ней, также ломали себе голову над этим вопросом. Истекло четверть часа, а их все еще не рассаживали по машинам. Царила полная неразбериха. Полицейский, сопровождавший председателя Верховного суда Уоррена, попросил его подождать на тротуаре и обещал тотчас же вернуться за ним с автомашиной. Однако полицейский пропал, и Уоррен бродил в ожидании его до тех пор, пока не нашел себе место в самом конце очереди. У начальников штабов вообще не оказалось никаких средств транспорта, так как агент секретной службы Уэллс в полном отчаянии высадил из их машины шофера министерства обороны и временно конфисковал ее для Джона и Кэролайн Кеннеди. Распределение мест в автомашинах для остальных участников Шествия носило не менее хаотический характер. Лимузины загружались, как спасательные лодки во время кораблекрушения после переполоха, вызванного командой покинуть тонущее судно. В одну из автомашин уселось двенадцать пассажиров, и Билл Уолтон вспоминает, что в ней было «битком набито людьми». В другом автомобиле в полном одиночестве восседал сержант Джо Айрес. Ранги утратили всякое значение. Перед автомашиной президента Джонсона оказалось девять автомобилей. В течение длительного времени машине премьер-министра Великобритании Дугласа-Хьюма даже не разрешали пристроиться к колонне. Эйзенхауэр и Трумэн ехали где-то далеко позади, в то время как машина, в которой сидели секретарь президента Кеннеди Эвелин Линкольн, камердинер Джордж Томас и Прови Парадес, горничная Жаклин, вырвалась вперед и ехала четвертой с начала процессии.

Дьюк снова терзался муками протокольного ада. При выходе из церкви Кен О’Доннел спросил его:

— Кто должен ехать первым? Он ответил:

— Здесь даже обсуждать нечего. Никаких споров и быть не может. За семьей покойного президента и президента Джонсона в кортеже должны «совершенно очевидно» следовать главы иностранных государств.

Об этом договорились в кабинете у Ральфа Дангэна. На деле все обстояло иначе. У Энджи были свои подозрения насчет первопричины всего этого беспорядка. Один тот факт, что О’Доннел стоял на ступенях храма, говорило том, что публика покидала церковь не в установленном порядке. Сотрудники аппарата Белого дома опередили всех, и Энджи сильно подозревал, что в этом повинен неукротимый Джек Макналли, помощник президента по административным вопросам.