Изменить стиль страницы

Но затем бог услышал мольбы Страдальца и «Страдания человека он (бог) превратил в радость» [61, с. 139–140]. И. С. Клочков [61, с. 151] считает, что «в основе ценностной системы вавилонян лежал принцип активного удовольствия; цель жизни человека в личностном плане — получение наслаждений». Если немного смягчить категоричность такого утверждения и признать радость, наслаждение одной из позитивных ценностей, то его можно отнести также к древнему египтянину, многие скульптуры, рельефы и фрески которого пронизаны светлой радостью. Она также звучит в словах:

Не желает ли Истина (Маат)
В сердце своем опьянения?
Умасти миррой локоны Истины —
Пусть благополучие и здоровье будут с ней
[99, с. 97].

Даже сдержанный в прославлении земных радостей Экклесиаст в конце концов признает, что в отличие от многих мнимых «ценностей» радость обладает истинностью, особенно та, что дается трудами рук своих:

Я увидел: нет большего блага, чем радоваться своим делам,
Ибо в этом и доля человека…
[99, с. 642; стк. 22]

«…Я не пустословил!… я не был тороплив в сердце моем!… я не был болтлив» [99, с. 72–73], — заверяет предстающий перед судом Осириса, отмежевываясь от тех качеств, что признаются выражением и проявлением глупости, а в «Поучении Птахотепа» сказано:

Как изумруд, скрыто под спудом разумное слово.
Находишь его между тем у рабыни, что мелет зеоно
[99, с. 95].

В своем отчаянии невинный Страдалец из «Вавилонской теодицеи» обращается за советом и утешением к Другу. Тот в самом начале поэмы представлен читателю пли слушателю как «мудрый муж», который в диалоге со Страдальцем определяет его сетования как глупость:

Друг мой почтенный, что сказал ты — печально.
Милый мой, помыслы ты на зло направил,
Ум твой высокий рассудку глупца уподобил,
Облик твой светлый мрачным сделал
[122, с. 235; II, стк. 12–15].

Из главы в главу, с особой настойчивостью и упорством книга Притчей Соломоновых внушает своим читателям, что мудрость есть добро, высшее благо, а глупость — зло. Поэтому главная обязанность человека в приобретении мудрости: «Приобретай мудрость, приобретай разум: не забывай этого и не уклоняйся от слов уст моих. Не оставляй ее (мудрость) и она будет охранять тебя, люби ее и она будет оберегать тебя. Главное — мудрость — и всем имением твоим приобретай разум…» (4, 5–7), и наоборот, «Глупый сын — досада отцу своему и огорчение для матери своей» (17, 25). Мудрость нередко предстает не только как свойство человека, но и как высшая мудрость, в той же мере, что маат есть не только истина, но также богиня Истина, т. е. сила надчеловеческая, приобщенная к сфере божественного.

Приведенное перечисление не исчерпывает набор положительных и отрицательных свойств человека, которые, согласно древневосточной системе моральных ценностей и норм, образуют в своей совокупности личностный уровень идеального человека или его антипода. Хотя личностные позитивные (и негативные) свойства играли немалую роль в моделировании древневосточным человеком своего идеального героя, едва ли правомерно заключение: «Сознание вавилонян… было чисто личностным… Рядовой вавилонянин — это частный человек par excellence» [61, с. 136, 150]. Такому выводу противоречит вся система восприятия мира древневосточным человеком, связывавшим «я» и «мы», что признается также И. С. Клочковым, автором приведенного высказывания, отмечающим [61, с. 150], что «вавилонянин был занят прежде всего своими личными проблемами и делами, его интересы обращены к дому, семье, родне, соседям». Кроме того, часть свойств, рассмотренных здесь нами как явления личностного плана: богатство — бедность, трудолюбие — лень, доблесть — трусость, смиренность, кротость — высокомерие, гордыня, правдивость — ложь и др. соприкасаются со вторым уровнем — уровнем положительных и отрицательных отношений индивида с людскими общностями, к которому мы и переходим.

2) Жизнь древневосточного человека не считалась полной и совершенной, если он не был мужем хорошей жены и отцом нескольких детей. Правильность этого наблюдения подтверждается общим для всего древнего Ближнего Востока признанием принадлежности индивида к какому-либо семейно-родовому образованию (семье, роду и т. п.) не только необходимым условием его существования, но также безусловным благом, а непринадлежность к таким общностям, т. е. безбрачие, бездетность, одиночество, рассматриваются как безусловное зло.

Если в 125-й главе «Книги Мертвых» предстающий перед судом Осириса дважды заверяет: «Я не совершал прелюбодеяния» [99, с. 71], то в этих и многих других подобных высказываниях звучит признание древними египтянами злом всего того, что разрушает семью, признаваемую высшим благом: «Это я, любимый своим отцом, хвалимый своей матерью, постоянно любящий своих братьев» [118, 1, с. 27]. Среди преступлений и прегрешений, перечисленных в заклинаниях Шурпу, неоднократно называются и резко осуждаются совершаемые против семьи:

(Кто) сына [с отцом] разлучил,
(Кто) отца [с сыном] разлучил,
(Кто) дочь [с] матерью разлучил,
(Кто) мать [с] дочерью разлучил,
(Кто) невестку [со] свекровью разлучил,
(Кто) свекровь [с] невесткой разлучил,
(Кто) брата [с] братом разлучил…
[60, с. 104; 20–26]

Шумеро-вавилонская поговорка, утверждая значимость семьи, гласит: «Иметь жену — это по-человечески, иметь сыновей — это по-божески» [39, с. 15; № 13]. Безусловное осуждение всего, что нарушает целостность семьи, лежит в основе заповеди «Не прелюбодействуй», а столь же безусловное признание семьи добром, являющимся залогом другого блага — долголетия, пронизывает другое нормативное требование: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле…» (Исх. 20, 12). Поэтому наказание грешнику в том и состоит, что «сыновья его да будут сиротами и жена его вдовой» (Пс. 109/108, 9), а вознаграждение праведника в том, что «сильно будет на земле семя его, род праведников благословится» (112/111, 2). В книге Притчей Соломоновых постоянно осуждаются разрушающие семью распутство и легкомыслие, неверность плохого мужа и никчемность плохой жены, которой противопоставляется восторженно выписанный образ хорошей, идеальной жены: «Кто найдет добродетельную жену? Цена ее выше жемчугов. Уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка. Она воздает ему добром, а не злом во все дни жизни своей. Добывает шерсть и лен и с охотою работает своими руками. Она, как купеческие корабли, издалека добывает хлеб свой. Она встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и урочное служанкам своим. Задумает она о поле, и приобретает его, от плодов рук своих насаждает виноградник…», а завершается это восторженное восхваление словами: «Дайте ей от плода рук ее, и да прославят ее у ворот дела ее!» (31, 10–31). Показательно то, что этим прославлением женщины-жены завершается все сочинение, а ведь «конец активизирует признак цели» в литературном произведении [72, с. 262].

Однако доброе согласие в семье, так же как и добрые отношения индивида с иными общностями, не обеспечивается просто принадлежностью к ним. Признание нужно заслужить, и лучший путь к тому — милосердие и сострадание, которым противопоставляются насилие и безразличие.