— Остановись, Танни, — наконец, сказал Ларрил, из которого последний рок-н-ролл МОД чуть не вытряс душу, — это даже для меня слишком! Давай по-другому.
И он накрыл в универсуме ее руку своей. Татьяна вскинула на него испуганный взгляд. Ларрил на нее не смотрел. Его зрачки мерцали в полумраке кабины, губы были плотно сжаты. Он тихонько подчинил движения ее пальцев себе.
— Закрой глаза, — прошептал ей на ухо. Она послушалась.
— Представь, что универсум — это ты, — горячий шепот продолжал звучать, загоняя сердце в галоп, — растворись во мне, Танни, расслабь руку, она слишком напряжена. Слушай себя. Танни, слушай корабль…
Она поразилась силе его пальцев. Точными, чуткими движениями он тронул корабль с места, резко увеличил скорость. Ее кожа пылала, словно температура проангела была не тридцать восемь градусов по Цельсию, а все сорок пять. Вот, ведомая его рукой, она увеличивает мощность двигателя, энергию вводит дозировано, волнами с увеличивающейся амплитудой. Последняя подобна цунами, и перед тем, как вести корабль на гребень, она резко бросает его в разворот. На подъеме энергии, а не на ее пике, МОД плавно разворачивается, чуть припадая на крыло. Движение еще не отработано, но…
Татьяна открыла глаза. Вдали взблескивала огнями звездных батарей станция. У нее получилось! Она развернула МОД. Поняла, как это делать! Почувствовала!..
Татьяна с восторгом повернулась к Ларрилу и вдруг обнаружила его лицо совсем близко. Огромные зрачки остановили и зафиксировали ее взгляд, и не было сил отвести глаза.
— Там, на станции, ты коснулась моей щеки губами, — тихо сказал он. — Зачем?
— Это — ласка, — словно завороженная ответила она, — тактильное ощущение близости. Называется поцелуй…
— Поцелуй, — тихо повторил Ларрил. — На Райе такого нет. Если анга дорога нам, мы делаем так…
Внезапно он взметнул крылья шатром, как уже делал однажды, когда Татьяна оплакивала Лу-Тана. Притянул ее к себе, и обнял, прижимаясь всем телом. Ее охватило странное ощущение легкости, словно под кожей поселилась сотня тысяч пузырьков с гелием, которые, танцуя, поднимали ее в воздух, отрывали от пола. Подошвами ботинок она перестала ощущать рифленый пол МОД. Не успев испугаться, Татьяна опустила взгляд. Они с Ларрилом действительно левитировали. Проангел затих, зарывшись лицом в ее волосы.
Татьяна мучительно закусила губы. Ее и тянуло к нему, и отталкивало. Тянула тоска и одиночество еще молодой женщины, которая могла бы любить и быть любимой. Отталкивал холод вдовьей постели, суматошные мысли о чуждости его расы. Словно слепая, она нащупала его подбородок и развернула лицом к себе. Узкие, алые губы оказались прямо перед глазами. Нечеловеческие, гладкие… теплые, нежные…
Она запрокинула голову и, плача, прижалась своими губами к его. Пропади все пропадом… Пропади…
Теплая, напряженная плоть неумело подалась, впуская ее дыхание. Через мгновение и оно, и жар тел, и горячечные танцы пальцев вынесли все мысли из сознания, оставив только торопливое, острое, тоскующее желание раствориться друг в друге, словно эта встреча была первой и единственной на колком пороге вечности. Последнее, что запомнила Татьяна, перед тем, как сгореть, чтобы восстать из пепла, это ощущение отсутствия Управляющего Разума в сознании. Обладал ли Э понятием об этике, она не знала, но он отключился, оставив их наедине…
Они вошли на станцию, не расцепляя пальцев, словно судорогой сведенных друг на друге. Бим, лежащий перед порогом шлюзовой, терпеливо ожидая покинувшую Лазарет Хозяйку, вскочил. Радостно виляя хвостом, закружил под ногами, мешая идти.
Татьяна наклонилась приласкать пса, как вдруг из центрального коридора пахнуло чем-то давно забытым, таким, что рот моментально наполнился слюной, а память нарисовала неправдоподобную яркую картинку, в которой елка еще была огромной, разноцветные шары — казались размером с мяч, а игрушки из папье-маше — живыми. И на тяжелом дубовом столе, накрытом ажурной скатертью, поблескивал массивный хрусталь и столовые приборы с толстыми ручками. А посередине, на блюде, украшенном зеленью и мандаринами, лежала бабушкина фирменная утка с антоновскими, хранимыми с дачи, яблоками.
— Что это? — спросила она.
Ларрил улыбнулся в ответ — так заразительно, просто и хорошо, как еще никогда не улыбался.
— Наверное, это — правильно приготовленный орух!
Они поспешили на кухню. Ту открыли двери, и запах разнесся по коридорам станции, расцвечивая их яркой иллюминацией воспоминаний, украшая мишурой забытых детских радостей и печалей. Ту славно пошуровали по закромам синтезака, вытащив на стол все, что подходило под категорию «съедобное». Еще до того, как Ларрил и Татьяна появились на пороге, оба «йети» переглянулись, блеснув глазами. Они чуяли другой запах, от которого вскипали гормоны — запах поющей крови в телах, познавших друг друга.
— Просто невозможный запах! — воскликнула Татьяна, появляясь в дверях, и оба ту застыли, с изумлением глядя на нее.
Она словно светилась изнутри, глаза лихорадочно блестели, на щеках играл румянец, а припухшие губы были такими же яркими, как и у Ларрила.
— Я не поверю, что это орух так пахнет, пока не попробую! У меня зверский аппетит! — продолжила она, не замечая их изумленных лиц и села на свое место, выжидающе глядя на ту. — Ну? Где мой кусок мяса?
— Это всегда такая реакция? — поинтересовался простодушный Ту-Гак, и тут же получил мощный удар в бок от Ту-Ропа.
— На запах! — поспешил поправить положение последний. — Реакция на запах!
Ларрил, молча усевшийся рядом с Татьяной, нахмурился. Он-то вполне учуял подвох.
Ту-Роп поставил перед ними глубокие миски и налил густую белесую жидкость, больше похожую на суп-пюре, чем на кусок мяса. Жидкость дымилась и пахла так одуряюще, что у Татьяны закружилась голова.
— Мы решили сделать так, — заметил Ту-Гак, довольно потирая руки и наблюдая, как голодные Татьяна и Ларрил набросились на еду, — чтобы вы могли есть оруха. Рухашу готовят для самых старших ту, чьи желудки требуют нежной пищи. А мы с братом с удовольствием погрызем!
Ту чинно уселись за стол. На свои тарелки они положили огромные, дымящиеся куски мяса, которые брали руками, и в которые действительно приходилось вгрызаться. Теперь Татьяна воочию увидела, зачем ту два ряда клыков.
Рухаша оказалась исключительно сытной. Татьяна еще не увидела дна тарелки, а тепло уже разлилось по телу, веки тяжелели, так и хотелось положить голову на плечо сидевшего рядом Ларрила и подремать. Но она не могла заснуть, не увидев звезд! Да и мысли, то белками скачущие, то такие, от которых кровь снова и снова приливала к щекам, а то вполне серьезные и дельные бередили сознание, не давая провалиться в сытую дрему.
— На Майрами есть кристалин? — словно, между прочим, спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Ни друзы! — в один голос ответили оба ту и проангел.
Татьяна даже засмеялась их единодушию.
— Неужели совсем нет?
— В галактике очень мало планет, где есть кристалин, — став серьезным, пояснил Ларрил. — Из известных тебе Сатиана — головная планета звездной системы Сати.
— Наши шахты, — подал голос Ту-Роп, — неглубокого заложения. Земля Майарми промерзает до тектонических плит, даже плавильные буры не берут. Добываемых полезных ископаемых нам вполне достаточно. Ту не стремятся выйти в один ряд с такими сверхдержавами, как веганцы или проангелы, нам не надо постоянно наращивать мощь цивилизации. Без кристалина жить спокойнее! — заключил он, улыбнувшись во все зубы. — Ну его к дворху!
Встав из-за стола, чтобы заварить чай, Татьяна, отвернувшись, скрыла от них разочарованное выражение лица.
Она так надеялась, что кто-нибудь из ту проговорится о кристалине, но они были единодушны. Да и Ларрил разве стал бы обманывать ее? Нет, не всё знали мохнатые обитатели о родном мире. Ой, не всё! Татьяна помотала головой, прогоняя неизвестно откуда появившиеся перед внутренним зрением картины бесконечного заснеженного пространства, ледяных, прозрачных гор, в которых отражались два далеких холодных солнца, похожих на судорожно сжатые детские кулачки… Не хватало еще, чтобы станция, вняв ее видениям, сейчас же перетащила их через пространство и время в экзосферу Майрами!