«Что за цель писать в телеграмме „свояк Рисалей“, если это не подлая цель, исполненная ненависти и бесстыдства? Что общего имеет святая религия с родством!.. Умирает хороший человек, уважаемый человек, наследник стольких благодетелей церкви, племянник священника, воспитанный священником, покровитель бедных и отчаявшихся, и за то, что он свояк Рисалей, они хоронят его на пашне!»
Это были рожденные филиппинской действительностью саркастические обвинения, за которые духовенство преследовало Рисаля до самой его смерти, а Рисаль им заявлял: «Ввергнуть филиппинцев во мрак, и подчинить их силой невозможно ни в моральном, ни в физическом смысле. Наши враги могут читать проповеди со своих церковных кафедр, могут в своих действиях перейти к крайним мерам — арестам, ссылкам, цензуре, запретам, обыскам, судебным преследованиям и прочему, — но они не достигнут своей цели. Филиппинцы гарантируют это. Либералы, число которых из-за преследований ежедневно растет, и мы, филиппинская молодежь, находящаяся в Европе, мы посвятим свои силы для пользы родины».
История вряд ли хранит имена убийц Рисаля, но она чествует память их жертвы. 30 декабря, день казни Рисаля, стал национальным днем траура. Ранним утром, в 7 часов 3 минуты, филиппинцы, в том числе и президент, возлагают цветы у памятника герою. В Маниле и в других местах, прежде всего там, где он жил и работал, устраиваются музыкально-литературные вечера. А жители Каламбы, где Рисаль впервые глубоко осознал горькую судьбу угнетенного народа, с особой гордостью отмечают этот памятный день.
Декабрь 1977 года. Прямо с аэродрома Генеральный секретарь ЦК СЕПГ и Председатель Государственного совета ГДР Эрих Хонеккер в сопровождении президента Фердинанда Е. Маркоса направляются к памятнику Рисаля на бульваре Рохаса. Звучат гимны обеих стран. Гремят оружейные залпы. Раздаются сигналы горнистов и барабанная дробь. Эрих Хонеккер возлагает венок и застывает в торжественном молчании.
В крепости Сантьяго, где томился Рисаль, будет показана пьеса, написанная по одному из его произведений. В казармах, в которых некогда жили солдаты испанских карательных отрядов, выступят мастера художественного слова. Будут читать Рисаля. И его слово, написанное и произнесенное, останется навсегда в сердцах филиппинцев во всех уголках его страны.
В сегодняшней борьбе против внутренней реакции наследие борца за национальное освобождение актуально, как никогда.
От камеры в крепости Сантьяго, куда был заточен Рисаль, сохранились лишь фундамент, кирпичи и части металлического каркаса. Сейчас здесь ведутся реставрационные работы. Вокруг живая изгородь и манильская трава.
Дом, в котором раньше жил комендант крепости, сильно пострадал во время второй мировой войны, но, к счастью, только снаружи. В первом зале хранятся книги Рисаля. На некоторых из них — пометки, сделанные его рукой. Два самых известных произведения, «Не прикасайся ко мне» и «Флибустьеры», представлены фотокопиями с рукописей. Во втором зале находятся принадлежавшие Рисалю вещи: автопортрет, эскиз портрета Леоноры Риверас, сыгравшей значительную роль в его жизни, портрет его старшей сестры Сатурнины, написанный маслом; изящная, вырезанная из дерева статуэтка — человек, закованный в цепи; барельеф спутницы его жизни Хосефины Бракен, выполненный на дереве; шахматы, в которые он играл на борту корабля, когда после ареста его перевозили из Барселоны в Манилу; длинная курительная трубка, купленная в Берлине; нож для разрезания бумаги; много фотографий; вырезки из газет; копии дипломов, свидетельствующие о том, что он был еще и естествоиспытателем.
Среди написанных маслом картин, украшающих многочисленные залы музея, одна особенно привлекла мое внимание: портрет Рисаля работы его современника Феликса Ресурексьона Идальго, который сейчас очень популярен на Филиппинах. Скульптор Толентино, с которым я познакомился в 1976 году, незадолго до его смерти, изваял статую Рисаля. Ежедневно, особенно в конце недели, тысячи посетителей приходят в музей и с благоговением стоят перед ней, отдавая дань уважения герою нации. Плата за вход не взимается, но пожертвования на содержание музея поощряются. При входе в музей лежит толстая книга с именами тех, кто внес хотя бы несколько песо. Перечень очень длинный. Покровитель музея — Национальная историческая комиссия — периодически публикует материалы о Рисале.
Постоянное внимание к наследию Рисаля волнует и тех, кто хранит его, и тех, кто каждый день приходит в музей поговорить с Рисалем с глазу на глаз, соприкоснуться с его жизнью. Между настоящим и прошлым тесная связь. Между ними нет барьера.
Далеко внизу грязный крепостной ров. Пропахшая гнилью и плесенью вода покрыта болотными цветами. Отдельные части рва сохранились. В ближайшие годы его полностью восстановят. В прошлом в этих рвах держали крокодилов, и все же находились смельчаки, пытавшиеся выбраться из крепости.
На немецкой земле сохранилось немало мест, связанных с жизнью Рисаля в период с 1886 по 1887 год. В Берлине он был одним из постоянных читателей городских библиотек. Рисаль знал много языков, в том числе русский и немецкий. Он встречался с Вирховом, а в Лейпциге — с издателем Германом Юлиусом Мейером, незадолго до встречи с Рисалем посетившим Филиппины. В рукописи Мейера об игоротах имеются дополнения, внесенные рукой Рисаля. В Берлине он вел оживленную переписку со своими немецкими друзьями, кроме того, много времени он посвящал литературному труду. Родина Маркса и Энгельса вдохновляла Рисаля на борьбу за свободу своей родины.
Коррехидор — «неприступная скала»
Прошло не больше часа, как быстроходный катер оставил Манилу. Исчез из виду силуэт столицы, и вскоре перед нами вырос островок Коррехидор. Мы причаливаем к полуразрушенной стене набережной. Лежат несколько погребенных под цементом рельсов. Скоро и эти остатки рельсовых путей зарастут травой. Джунгли метр за метром отвоевывают остров.
С нами едет одна американская семья. Отец хочет показать сыну места в Тихом океане, по которым прошла война. Кроме нескольких филиппинцев, направляющихся на Батаан, на борту катера находится еще группа японских туристов — они тоже хотят увидеть следы минувшей войны. Американцы и японцы сидят поодаль друг от друга. На острове гиды-переводчики тоже позаботятся о том, чтобы они не соприкасались. Экскурсии проводятся в разных автобусах. Каждой группе историю преподносят, как это еще часто случается, по-разному.
Недалеко от берега ныряют мальчишки. Они ищут затопленные якобы перед капитуляцией сокровища государственной казны, которые будто бы все еще лежат где-то на дне моря.
Сегодня Коррехидор — мирный остров. Несколько моряков филиппинского военно-морского флота, проходящие здесь службу, приветливо машут нам. У причала стоят деревянные домишки, играют дети, кудахчут куры. В огороде за домами молодая женщина пропалывает грядку с овощами. Автобусы ждут туристов. На берегу выставлены японские и американские легкие орудия и пулеметы — бездействующие реликвии войны. Их колеса заросли травой. На площадке, которая раньше служила складом военного снаряжения, стоит деревянная полуразвалившаяся церквушка, крытая жестью.
Не знаю, была ли она здесь до войны, или ее построили после нее. Дороги восстановлены и служат как для машин небольшого военного гарнизона, так и для туристских автобусов. Маяк, лежавший после войны в развалинах, был выстроен заново, не из старых камней. Кроме того, был воздвигнут мемориал, посвященный жертвам войны. Вход в туннель Малинта выглядит точно так же, как в 1942 году, до того как был разрушен. Через него можно проехать, но боковые штольни осыпались, и входить в глухие проходы небезопасно.
У обрыва стоит большой, невзрачный, сколоченный из досок барак. Во время японской оккупации острова здесь находился концентрационный лагерь.
Коррехидор… С ним связаны тяжкие воспоминания об ужасах второй мировой войны, но для все большего числа филиппинцев, приезжающих сейчас на остров, события войны — лишь история, которую они знают по книгам или с чьих-то слов.