Мои спутники являют собой истинно меланезийские типы: темнокожие, с вьющимися шевелюрами и довольно богатой растительностью на лице, что отличает их от западных индонезийцев. Время от времени они поют, в основном церковные песни. То ли хотят показаться набожными, то ли такие и есть на самом деле?

Спрашивают, Не священник ли я. Получив отрицательный ответ, называют меня «брудер» вместо «патер» (по-голландски). Что ж, брат так брат!

Утром плывем на веслах. Вода прозрачная, голубая, видно дно. Впрочем, это только кажется, что мелко — глубина здесь около ста метров. Рыбы мало. Я увидел всего несколько мелких рыбешек. По словам моих спутников, в районе Флореса много акул, а вблизи Палуе их нет, можно купаться спокойно.

Впереди прямо из моря появляется конус. Это остров Палуе, который с каждой минутой виден все яснее. Приближаемся к берегу. Видны навесы, под ними строят лодки. Похоже, что на здешних верфях нет недостатка в работе.

Став у берега и передав якорь какому-то парню, выходим. Нас окружает толпа женщин и детей. Вынимаю коробку леденцов. Ну и ну — детям ничего не достается: женщины вмиг все расхватали. Одна из них с неприступным видом держит банку, а на лице написано: «Моя, никому не дам». Я, естественно, не собираюсь отнимать у нее добычу. Достаю еще банку и раздаю конфеты детям. Но банка оказывается в руках женщины с ребенком. Как отличаются эти островитяне от деликатных жителей Явы!

Утром, искупавшись в море и уложив в рюкзак фото- и кинопринадлежности, немного провизии, обувь на деревянной подошве, смену белья, отправляюсь в путь. Дорога идет в гору, поэтому приходится останавливаться для отдыха. Чтобы преодолеть каких-нибудь пятьсот метров, мне потребовалось целых полтора часа. Двое сопровождающих меня молодых людей тоже едва переводят дух. По пути мы наткнулись на хижину и попросили у хозяйки кокосовый орех, чтобы утолить жажду. Получаю два — один для себя, другой для моей свиты.

Угостив радушных хозяев сигаретами, отправляемся дальше. По пути встречаем людей, которые несут цемент на строительство церкви в деревне Леи. Идем вместе — то они меня обгоняют, то я их. В Леи входим одновременно. Должно быть, я выгляжу довольно экстравагантно во главе процессии из мальчишек и носильщиков.

Пожилой седовласый человек, стоящий на веранде дома приходского священника, при моем появлении просто столбенеет. Кое-как ответив на мое приветствие и с трудом придя в себя, он спрашивает, кто я такой. Потом приносит мне питьевой воды, советует отдохнуть, искупаться. Выпив целое море и немного передохнув, снимаю с себя совершенно мокрую от пота одежду и отправляюсь в ванну, потом снова пью, на этот раз лимонад (из американских таблеток) и кофе. После обеда меня провели в комнату для гостей. Вскоре здесь разместится больница, а пока поживу я. Спешу закончить свои заметки при электрическом свете, пока работает движок. В комнате, правда, есть керосиновая лампа, но это совсем не то. В миссии имеется генератор, работающий на керосине. Он дает энергию для освещения миссии, церкви, когда это нужно, и, самое главное, для водокачки. На Палуе нет воды. Крыши церкви, миссии и больницы, в которой я поселился, покрыты листовым железом. Дождевая вода, стекая с них по водосточным трубам, попадает в подземное водохранилище. Оттуда при помощи насосов она подается в кухню и ванную. Местные жители приходят сюда и вручную накачивают для себя воду.

Внизу у самого моря есть нечто вроде колодца. По сути дела, это лишь углубление в земле, обложенное камнями, где скапливается профильтрованная почвой, но непригодная для питья морская вода. Женщины черпаками, сделанными из листьев, берут из него воду. Первый и единственный настоящий колодец построил здесь миссионер. Он сделал все своими руками, без посторонней помощи, если не считать одного мальчика с кухни. Колдуны предсказывали, что до воды удастся добраться только в том случае, если будут принесены в жертву хотя бы три человека. Поскольку миссионер от жертвоприношения отказался, люди боялись, что злые духи сами выберут себе жертву.

Помимо этого колодца и подземных хранилищ дождевой воды на Палуе имеются своеобразные фабрики воды. Они используют пар, который местами бьет из-под земли: ведь остров — это своего рода один большой вулкан. На некоторых участках можно, зарыв в землю, испечь мясо или клубни маниоки. Скалистый грунт, на котором я стою, так раскален, что ноги в ботинках на толстой подошве едва выдерживают жар.

Трещина в земле, откуда идет пар, затыкается толстым стволом бамбука, в который вставляется более тонкий бамбук. В него, в свою очередь, вставляется следующий и так далее. Создается система труб. По этим трубам, часто прикрываемым листьями от перегрева, движется пар, который конденсируется и по капле стекает в подставленные сосуды. Когда воду не берут, трубы тщательно закрывают пробкой из растительного волокна. Островитяне не могут позволить себе потерять хоть каплю влаги.

Однако пора приниматься за работу. Прежде всего я отыскал контурную карту острова и срисовал ее в свою тетрадь. Работаю на веранде, которую буквально осаждает толпа любопытных. Следят за каждым моим движением. Однако, как только я поднимаюсь, чтобы сходить за фотоаппаратом, зрители куда-то исчезают.

Отметив на карте одно селение, расположенное недалеко от Леи, жители которого ведут довольно примитивный образ жизни, отправляюсь в деревню Чавалау, где есть школа и так называемый учительский дом, ничем не отличающийся от других домов деревни. В нем имеется три помещения: комната учителя, комната учительниц и небольшое складское помещение. Сбоку пристроена кухонька.

В этой же деревне находится тубу, место, где совершается жертвоприношение кербау (буйвола). Это земляной холм, на вершине которого — круглая площадка, обрамленная камнями. В центре лежат большие камни; здесь же на воткнутых в землю столбиках устроен плетеный помост. Ниже главного помоста расположен другой, поменьше. Кербау забивают на главном помосте. В жертвоприношениях участвуют три деревни: Чавалау, Нитунг и Леи. Последний раз этот обряд состоялся две недели назад в Чавалау. Следующее жертвоприношение будет через пять лет. Я не видел всего собственными глазами, но знаю, как все происходит, по описаниям. В последний раз в жертву было принесено два буйвола. Торжество длилось неделю (с перерывами на ночь). Все это время никто не выходил в море, а те, кто плавал, вернулись на остров. Мне сказали, что христиане не участвовали в обряде, но я не очень поверил в это.

На Палуе довольно много языческих жрецов: только в Леи их три; в Чавалау, Нитунге в Косе, на морском побережье живут жрецы, которые приносят в жертву свиней.

Национальной одеждой местных женщин является саронг. Его носят как пожилые островитянки, так и девочки. Последние иногда обматываются тканью, иногда перебрасывают концы через плечо, как это делают юноши с липами. Саронг уже липы и плотнее закрывает тело. Девочки постарше носят саронг, сложенный вдвое, и обертывают вокруг талии, не закрывая грудь, или, подогнув одну треть саронга, приподнимают его верхний край до половины груди. Обычной будничной одеждой считается саронг, которым обертывают нижнюю половину тела. Его носят с блузкой. Под тонкую прозрачную блузку надевают лифчик. Саронг в виде юбки распространен довольно широко, но чаще все-таки можно видеть саронги с переброшенными через одно или через оба плеча концами.

По праздникам девушки и женщины делают высокие прически, волосы скалывают костяными, а в последние годы пластмассовыми заколками, на руки надевают браслеты из слоновой кости, от одного до пяти на каждую. Девушки обычно носят по одному-два браслета, замужние женщины — больше, часто браслеты из слоновой кости соседствуют с серебряными. В ушах большие «адатные»[14] серьги в виде колец. Говорят, золотые, но, по-моему, это сплав серебра с золотом. Серьги носят в основном пожилые женщины, молодые редко прокалывают уши.