Диссертацию я не защитил, так как недостаточно отобразил в ней мифические, на мой взгляд, заслуги Брежнева в деле снабжения населения.

Затем я был уволен из института истории АН СССР, ибо отказался фальсифицировать историю, и временно помещен в психбольницу имени Кащенко.

Там многое до меня дошло, благодаря общению с таким выдающимся человеком, как Юрий Владимирович Мальцев, бросившим в лицо Подгорного советское подданство. Однако я твердо решил пойти другим путем и не покидать родину в период начавшихся перебоев в снабжении населения продуктами питания. Наоборот, я с радостью готов был соответствовать своей фамилии и делать все, на что была не способна КПСС, а именно: снабжать население терпящих бедствие пригородов Москвы, Тулы, Калинина и Клина мясом. Моя жена – кандидат технических наук, теща – доктор экономических наук твердо поддержали меня в таком высоконравственном начинании.

Припрятанные в период культа личности фамильные брильянты моей тещи я удачно продал в Тбилиси и Баку, поскольку там началось безудержное обогащение лиц, стоящих у власти и в органах милиции, то есть коррупция.

На вырученные деньги мы приобрели у умершего маршала авиации, фамилию которого я дал подписку не разглашать, огромное поместье с подсобными помещениями, где маршал держал скаковых лошадей и несколько пони для развлечения внуков и любовниц.

Одним словом, я признаюсь полностью во всех обвинениях и считаю себя ответственным за вовлечение в коммерческую деятельность жены и тещи.

Признаться легче всего. В деле имеются улики: цветные фото оборудованного свинарника, автоматическая линия кормежки, живые свиньи, копченые окорока, грудинка, корейка, колбаса кровяная и домашняя, а также зельц из голов и субпродуктов.

У меня ведь ни одна щетинка зря не пропадала, каждая косточка в дело шла. Каждую каплю крови пускал я на производство консервов для охотничьих собак из генеральского поселка и кошек поселка советских писателей.

Я сознаюсь также в том, что пользовался данными американской и мировой статистики, касающимися снабжения населения капстран мясными продуктами, для чего вырывал эти данные из зарубежной периодики спецхрана библиотеки имени Ленина.

Вполне естественно, я пользовался многими техническими рекомендациями, почерпнутыми из кандидатской диссертации моей жены на тему «Эффективность производства беконных сортов свинины с применением стопроцентной автоматизации кормления боровков и свиноматок на опыте двух фермерских хозяйств штата Вирджиния в свете исторических решений XX съезда партии».

Моя жена ни в лекциях, ни в статьях никогда не скрывала своих симпатий к организации животноводства в США, где она находилась в составе сельскохозяйственной делегации ВАСХНИЛа.

Разве не может потрясти человека тот факт, что США имеют и ядерные бомбы, и ракеты, и еще черт знает что в смысле дорогостоящего вооружения, и в космосе они развиваются, но, в отличие от нас, нету в США неувязок с сельским хозяйством? Наоборот, эффективность его высокая, а если есть производственные проблемы, то они касаются излишков произведенной на свет продукции, а не хронических недостач типа рабочих рук, расхищения имущества, потерь при урожаях, гнилопакостных овощехранилищ, неутепленных свинарников, перебоями с кормами, когда скотина теряет за пару дней товарный вес, набранный за полмесяца. О многом другом и не стоит говорить. Слезы подкатывали временами к моим глазам, а также к жениным и к тещиным, когда мы обсуждали причины бедственного застоя развития животноводства в стране и понимали, что очередные исторические решения очередного исторического пленума ЦК – это очередная болтовня выживших из ума очковтирателей.

По роду временной работы мне приходилось много ездить по стране как лектору общества «Знание» с лекциями на тему «Создание материальной базы развития строительства коммунизма в СССР». На утвержденных в КГБ диаграммах я убедительно показывал рост потребления народом мяса, масла, молока, сахара и гречневой крупы. И говорил, что рост этот неизбежно прекратится с нашим появлением в коммунизме, а вместо роста начнется море разливанное, так как продовольствия запасено будет неслыханное количество и съесть его фактически не представится возможным. Партия рассчитала все таким образом, что даже при поголовном тунеядстве всего народа еды хватит на два поколения. Если же попридержать несколько аппетит и не закусывать при выпивке как бешеным, то хватит и на три поколения.

Если же затем придерживаться практики добавки в различные продукты синтетических заменителей и взяться за белковые сокровища морей и океанов, которые практически неисчерпаемы, то коммунизм, можно сказать, обеспечил себе бессмертье под луной при условии полного прекращения воровства продуктов питания со складов и продбаз. Важно также, говорил я, не допускать при коммунизме кормежки индивидуальных поросят хлебом из общепита и булочных.

После этих лекций я снова несколько раз находился на принудлечении в психбольницах КГБ, хотя всего лишь развивал положения утопического коммунизма на современном этапе.

Я это все к тому рассказал, что, поездив по стране, пришел в поистине депрессивное состояние. Во-первых, меня как лектора подкармливали по талонам в закрытых столовых райкомов и обкомов теми блюдами, о которых рядовой обыватель только вспоминал в ночь перед Рождеством и другими революционными праздниками. Затем с меня брали подписку о неразглашении вкуса блюд, их названия и состава. Разглашать можно было только хлеб черный, винегреты, чай без сахара, макароны по-флотски, кисели и компот из сушеных яблок.

По контрасту со всем этим картина, которую я наблюдал повсеместно в магазинах и сельпо, была настолько удручающей для меня как для крупного специалиста-историка политики КПСС в области народного питания, что я, бывало, плюну на очередную лекцию, возьму бутылку какой-нибудь невыразимой отравы, подавлюсь, так сказать, куском краковской, прихваченной из дому, и разрыдаюсь прямо в торговой точке от тоски и трагического разрыва между мечтой партии и положением в снабжении народа нормальной едой в нормальных количествах.

Однажды вену хотел себе перерезать острой крышкой из-под салата рыбоовощного «Прикаспийский». Кровь уже потекла, но завсельпо уксусом мне ее залил, после чего добрался я все же до клуба и предупредил колхозников, что при коммунизме будет существовать огромная угроза здоровью тех людей, которые начнут резко злоупотреблять поеданием самых ценных сортов черной икры, лососиных балыков и булок городских.

– Нам важно, – сказал я, – прийти в светлые амбары будущего со слегка затянутыми поясами и впредь в истории никогда их не распускать.

Чашу моего терпения, граждане судьи, переполнило предложение моей тещи, Царство ей Небесное. В то время она кончала работу над докторской диссертацией на тему «Проблемы сочетания личной заинтересованности граждан в деле развития системы общественного питания в стране с идеалами коммунистической нравственности».

Вот теща и говорит, что необходимо нам создать у нас на усадьбе небольшую передовую модель животноводческого комплекса, чем предвосхитила историческое постановление ЦК и провозглашение так называемой Продовольственной программы.

Жена моя могла бы проверить на этой модели некоторые свои технические идеи, я – свои политические и исторические, а продукция, то есть беконная свинина и прочее, восполнили бы желудки сотен людей.

Вы знаете, что мы перекрыли на своей ферме все всесоюзные рекорды производства мяса без потерь и за кратчайшие сроки. И мы не преступно сбывали мясо на рынках многих городов, а продавали народу по рыночным, но не мародерским ценам то, чем его не может снабдить государство. Следовательно, мы помогали и ему и народу.

Кого же следует судить вместо нас? Историю? Партию? Министра сельского хозяйства? Всех председателей совхозов и колхозов? Не знаю. Уверен только, что за такой труд, как наш, нас надо сделать героями социалистического труда. И в этом не будет никакой показухи.