Донос на поверку оказался блефом, как и другие, сделанные им до этого в Риге «важные донесения». В 1827 году в Третьем отделении на доносчика И. М. Нимзе было заведено специальное дело, а в 1828 году он был выслан из Гатчины в Бельск. В декабре 1828 года за нежелание прекратить «кропание» лживых доносов, как позднее и Шервуд Верный, он был заключен в Шлиссельбургскую крепость, откуда через шесть лет, в 1834 году, отправлен на жительство в Варшаву под надзор полиции. Однако и после этого Нимзе «продержался» только год и уже в 1835 году возобновил любимое дело — строчить доносы, чем и занимался до 1839 года, когда в его деле появилась следующая сентенция: «Он разными средствами несколько раз наживал и проматывал большие суммы и ныне находится в плохих обстоятельствах; он весьма невоздержан, предан пьянству и разврату».
Определенной разновидностью патологического доносчика является доносчик «из любви к искусству», доносивший не «корысти ради, а токмо» для собственного удовольствия, не из желания продвинуться по службе, а только из стремления показать свою значимость «сильным мира сего». Типичным представителем такого доносчика был основатель Харьковского университета В. Н. Каразин, который однажды для подтверждения своей точки зрения на какой-то предмет дерзнул попытаться установить частную переписку с Александром I. Было это в первые годы царствования императора, и его патетическое письмо растрогало и взволновало молодого и весьма впечатлительного монарха.
Каково же было возмущение царя, когда он узнал, что его интимные письма ревнителю просвещения стали всеобщим достоянием. Каразин клялся в своей невиновности. Не беремся судить, был ли он сам виновником утечки, или это произошло в результате перлюстрации его корреспонденции «верховной полицией». Склонны всё же считать, что, даже если полиция вскрывала его переписку, она вряд ли бы дерзнула вскрыть личные письма к нему императора. Вероятнее всего, Каразин не удержался от соблазна показать своему просвещенному окружению значимость собственной персоны, к мнению которой прислушивается сам император. Как бы то ни было, царь сделал ему августейший реприманд и впредь категорически запретил ему писать на высочайшее имя. Но все было напрасно: Каразин продолжал забрасывать Александра верноподданническими посланиями, и царь вынужден был охладить его чрезмерный монархический пыл непродолжительной отсидкой под арестом в своем имении.
Но и этот урок не пошел ему впрок. В 1819 году Каразин опять привлек к своей персоне внимание властей, выступив в защиту харьковского профессора Шада, высланного за вольнодумство за границу. В начале 1821 года Каразин был заподозрен императором в авторстве найденного во время Семеновского дела «…во дворе Преображенских казарм пасквиля злостного, коим полк Преображенский вызываем был восстать на защиту сослуживцев своих». По приказу императора Каразин был арестован и посажен в Шлиссельбургскую крепость.
Незадолго перед своим арестом Каразин в письме министру внутренних дел Кочубею от 28 декабря 1820 года сигнализировал о распространении в столице возмутительных стихов, авторство которых приписывалось какому-то полковнику. На допросе в крепости он фактически подтвердил мнение правительственных кругов о том, что их написал полковник лейб-гренадерского полка Шелихов. На вопрос Кочубея: «Кто же наши демократы?» — Каразин, не задумываясь, ответил: «Много их, например Тургенев». Кочубей немедленно приказал установить за действительным статским советником Н. И. Тургеневым (1789–1871), одним из создателей и руководителей Северного общества, тщательное наблюдение. Подозрения в том, что автором «подметного листка» являлся Каразин, оказались несостоятельными, и он был выслан из Шлиссельбурга с фельдъегерем в свое харьковское имение под надзор полиции.
Следует заметить, что за несколько месяцев до своего ареста 27 марта он обращал внимание Кочубея на излишний либерализм цензуры, а 2 апреля 1820 года министр внутренних дел получил от «без лести преданного» Каразина донос на А. С. Пушкина, вслед за которым император отдал приказ Милорадовичу о производстве обыска у опального поэта. Надо отдать должное Каразину: он не опускался до лживых, безосновательных доносов и со своими ограниченными возможностями частного «блюстителя порядка» сумел затронуть многие болевые точки общественной жизни империи и своевременно просигнализировать о них властям, вырываясь иногда на полшага вперед от «верховной полиции», чем не мог не возбудить с ее стороны черной зависти.
Выше мы отметили, что на решительный шаг в отношении заговорщиков-декабристов политической воли у императора Александра не хватило: 18 октября он вяло приказал «продолжать расследование» и лишь 10 ноября, за девять дней до своей смерти, отдает начальнику Главного штаба И. И. Дибичу приказ произвести аресты выявленных членов тайной организации. И. И. Дибич начинает реализовывать его, арестовав П. И. Пестеля в Тульчине только в начале декабря. Через 25 дней после кончины Александра I артиллерийские залпы на Сенатской площади в Петербурге возвестили всему миру о том, что царствование этого странного императора, начавшееся мрачной трагедией 11 марта 1801 года, закончилось кровавой драмой 14 декабря 1825 года.
Следователь-монарх
Советские историки немало потрудились над тем, чтобы создать образ закоренелого солдафона и ретрограда «Николая Палкина», при котором идея утверждения государственного абсолютизма в России получила свое наивысшее развитие. Абсолютизм абсолютизмом, но оголтелым ретроградом и безжалостным самодержцем Николай I не был. Взойдя с пушками на престол, он немедленно — 17 декабря 1825 года — учредил Следственную комиссию, которую номинально возглавил военный министр, генерал от инфантерии, граф А. И. Татищев (1763–1833), а фактически всей ее работой руководил сам, еще не успев прийти в себя после всех пережитых во время восстания ужасов и страхов. «Самое удивительное, что меня не убили в тот день», — говорил он впоследствии.
Представшая перед молодым императором зловещая и пестрая картина обширного заговора гвардейских и армейских офицеров — выходцев из лучших аристократических семейств империи, ключевой идеей которого было установление в России республиканского строя и физическое уничтожение всей императорской фамилии, при ближайшем рассмотрении, мягко говоря, оказалась не той, которую нам всегда рисовали при изображении восстания декабристов. Не будем утверждать, что работа Следственной комиссии была верхом объективности, а поведение декабристов на следствии — образцом для подражания. Нет, всё в этом деле было немного не так или совершенно иначе.
Советские историки справедливо отмечали, что восстание декабристов принципиально отличалось от многочисленных дворцовых переворотов XVIII века тем, что впервые в России недовольная часть дворянского общества в лице гвардейских и армейских офицеров взяла в руки оружие не для того, чтобы посадить на престол очередного претендента и тем самым защитить или расширить свои привилегии, а Для того, чтобы свергнуть самодержавие и установить в стране республиканский строй. При этом стыдливо замалчивалось и старательно затушевывалось, что именно эти передовые представители дворянства впервые обосновали кровавую идею цареубийства и уничтожения правящей династии как необходимого предварительного условия для победы нового политического строя в стране. Эти «какие-то богатыри, кованные из чистой стали с головы до ног…» — как писал о них А. И. Герцен, ради достижения своих «благородных» политических целей были готовы забрызгать свои блестящие доспехи кровью невинных женщин и детей. История не дала им этого позорного шанса, оставив его на будущее для большевиков, но первородный грех цареубийства, родившийся в разгоряченных головах декабристов, унаследовали и реализовали вскоре на практике пришедшие им на смену разночинцы-народовольцы, но об этом мы подробно поговорим позже.
Попробуем кратко подвести итоги деятельности Следственной комиссии и созданного для суда над декабристами Верховного уголовного суда. В «Алфавите Боровкова», названного так по имени его автора, секретаря Комиссии, значатся 579 лиц, в той или иной степени «прикосновенных» к восстанию декабристов. Из этого числа 290 человек, то есть 50 процентов, вышли из процесса совершенно чистыми от всяких подозрений: 115 человек были признаны не принадлежащими к тайным обществам; сведения о 120 подследственных Комиссия «оставила без внимания» за их малозначительностью; 34 человека полностью реабилитированы и восстановлены в прежних чинах и званиях с выплатой прогонных для возвращения из Петербурга к прежнему месту службы; 10 человек попали в «Алфавит» по недоразумению и 11 человек оказались доносителями.