Минут через 40 мы уже находились в каких-нибудь двух кабельтовых от берега. Небольшой мыс надежно защищал нас от волн и ветра. Темнота опустилась на судно так же стремительно, как якорь в воду.

После ужина на «Росинанте» наступила тишина. Капитан пошел в рубку и делал там какие-то записи. Джек погрузился в чтение. Экипаж вместе с измученным Джонсоном крепко спал. На носу судна неподвижно стоял темнокожий Дэвид, наш первый и единственный механик.

С берега пахнуло влажной землей, гнилыми листьями, сладким ароматом цветов. Остров бесшумно погружался во мрак. Невидимая земля наполнилась звуками многоголосого хора. Все громче звенели цикады. Вдруг что-то заскрежетало, затарахтело, заухало. Возможно, участников ночного «концерта» было не так уж много, но, казалось, что сама невидимая, но такая близкая земля издает эти звуки. Настоящая симфония тропической ночи! Мне не раз доводилось слушать подобные ночные концерты. Этот был не менее великолепным. чем прежние.

Поскольку мы бросили якорь сравнительно недалеко от Ндуиндуи, наутро Доминик заявил, что хочет преодолеть остаток пути сушей, заодно осмотреть пальмы близлежащей плантации и завернуть в кооператив аборигенов. Я решил присоединиться к нему.

Прогулка по Аобе

Наша шлюпка, ловко преодолевая прибой, достигла песчаного берега. И вот мы уже на твердой земле. Доминик быстро зашагал в гору, я поспешил за ним. Двигались широким шагом наискось по заросшему сорняками склону. Кругом росли редкие деревья. С ближайшего холма увидели что-то похожее на дорогу. Она вилась вдоль берега.

Доминик шел так легко и быстро, что я еле успевал за ним. Становилось все жарче. Вдали я увидел… коров и большие постройки. Стены были из тщательно сплетенных циновок.

— Мы уже в кооперативе аборигенов. Сейчас кто-нибудь обязательно появится.

И они появились. Это были дети со вздутыми животами, правильными чертами лица, умными глазами. Завидев нас, несколько ребят куда-то помчались и скрылись за деревьями. Вероятно, они исполняли роль герольдов, возвещавших о нашем приближении. Мы присели на лавке у входа в длинный дом, построенный почти в европейском стиле. Я с любопытством заглянул внутрь. Несомненно, здание это принадлежало школе и одновременно являлось деревенским клубом. На двери висел замок.

Одевая на ходу рубаху и поправляя ее, навстречу нам спешил рослый мужчина. Так, подумал я, здесь уже перед представителями власти без рубашки не появляются. Человек этот, действительно, был богатырского сложения — рост не меньше ста восьмидесяти сантиметров, кудрявая шевелюра делала его еще выше.

Мужчина оказался вождем деревни и одновременно председателем кооператива, занимающегося заготовкой копры. Держался он с достоинством. Вождь поздоровался с Домиником и со мной. Я заметил, что ого занимает моя персона, но после того как Доминик сообщил, что я с «острова Мацея», он потерял ко мне интерес. Открыли замок и вошли в школьное помещение. Вождь отворил еще одну дверь и через минуту вынес… по бутылке апельсинового напитка каждому из нас. Позже я узнал, что это был истинно царский жест. Сладкий напиток считается здесь самым изысканным угощением. Принимая во внимание трудности доставки, на таких островах, как Аоба, он ценится так же высоко, как французское шампанское в Австралии.

Мужчины увлеченно беседовали. Я понимал лишь отдельные слова. Они говорили на бичламар[17], изобилующем французскими словами. Прошло много времени, пока я понял, что разговор ведется не о посевах, урожае и вредителях, а вертится вокруг самых обыкновенных, вернее, необыкновенных, сплетен. По дороге в Ндуиндуи Доминик передал рассказ вождя о редком празднестве, которое недавно проходило на острове.

— Был праздник. Большой ритуальный праздник. Закололи много свиней. Сразу сто штук, — с восторгом говорил Доминик. — Вождь Караэ из деревни Атавоа (это довольно далеко отсюда) получил высший ранг члена тайного союза. Жаль, что я не присутствовал на празднике, теперь это редчайшее событие. Говорят, собрался народ со всего острова, даже с соседних. А какие там были чудесные кабаньи клыки…

— Подожди, Доминик, — прервал его я. — Какое отношение имеют клыки к высшему рангу?

— Понимаешь, Караэ — это настоящий вождь старой закалки, язычник. Он не станет связываться с миссионерами. С незапамятных времен они — члены тайных союзов. Там они, как масоны, проходят посвящения и в зависимости от этого получают все более высокие ранги. Так было и на этот раз. Вождю Караэ присвоили наивысший ранг, что, по традиции, всегда сопровождается церемониями, во время которых закалывают огромное количество свиней.

— Понятно, у нас это называется банкетом.

— Вот-вот, что-то в этом роде. Что касается кабаньих клыков, то их история действительно интересна.

Далее Доминик прочел мне настоящую лекцию.

Привожу ее содержание. Оказывается, свиные клыки высоко ценятся во всей Меланезии. На Новых Гебридах цена на них особенно высока. Впрочем, большое значение придается также и их качеству. Свиньи здесь, как правило, полудикие. Однако некоторых из них окружают особой заботой. Это те экземпляры, у которых верхний клык удален. Благодаря этому нижний клык свиньи не стирается, а растет свободно, красиво загибаясь назад. Пенятся клыки, представляющие полный виток, но самыми редкими считаются дважды закрученные. В здешних сокровищницах хранятся также целые свиные челюсти с двумя невынутыми закрученными клыками.

Клыки врастают в рыло свиньи и причиняют ей жестокие страдания — она с трудом ест. Семь лет уходит на выращивание клыков. Все это время владелец кормит свинью и держит в своем хозяйстве. Чтобы вырастить дважды закрученные клыки, необходимо более десяти лет. Поэтому нет ничего удивительного, что владельцы как еще растущих клыков, так и выращенных пользуются всеобщим почетом. И когда верховный вождь устраивает закалывание свиней в свою честь, торжество непременно дополняют несколько новых великолепных клыков. Цена круглых свиных клыков в меновой торговле аборигенов высока. Стоит добавить, что туристы охотно платят за красиво отполированные закругленные клыки от ста до двухсот австралийских долларов. Дамы обычно носят их в качестве браслетов.

Наш путь в Ндуиндуи не был слишком долгим. Доминик на ходу проводил обследование пальмовых и банановых посадок. Он останавливался то тут, то там, рвал какие-то листья, потом отбрасывал их с недовольным выражением лица — вредителей было слишком много.

Ндуиндуи оказался вполне приличным городком. С вершины холма открывался вид на респектабельные постройки. В заливе виднелся наш «Росинант». Отсюда, с высоты, между судном и берегом ясно различались бледно-зеленые полосы, обозначающие коралловые рифы, опасные для судна.

— Постройки слева — это лепрозорий, субсидируемый кондоминиумом и частично новозеландцами. Обслуживающий персонал — миссионеры, — сообщил мне Доминик. — Их, притом различных вероисповеданий, по всему архипелагу много. Только на одном Аобе, насколько мне известно, есть представители и англиканской и римско-католической церквей. Как подумаю иногда, насколько по-разному миссионеры относятся к местным жителям, то ничуть не удивляюсь таким, как Караэ: уж лучше оставаться язычником и придерживаться веры предков.

— Ты атеист?

— Нет, мой отец был пастором.

В настоящее время проказу можно считать болезнью излечимой и не такой уж заразной. Здание больницы для прокаженных я осмотрел бегло. Не столько со страху, сколько из осторожности. Вообще Ндуиндуи разочаровал меня: слишком много оказалось здесь электричества, холодильников, консервов — цивилизации. Без особого сожаления я наблюдал с палубы «Росинанта», как за прибрежными пальмами исчезает больница для прокаженных.

На Аобе мы часто делали остановки. То что-то было нужно Джеку, то Доминику. Иногда они отправлялись на берег вместе по каким-то общим делам. Было и так, что сразу же после высадки на берег они разделялись. Тогда я находился в полной растерянности — с кем идти. Так или иначе, но благодаря им я посетил такие места, как Лолопуэпуэ. Там глава кооператива приобрел для себя и членов кооператива холодильник (видимо, чтобы иметь под рукой холодные напитки). Я также подробно познакомился с деятельностью кооператива Булуана, развернувшего пропаганду против продажи копры скупщикам-одиночкам. Большой плакат призывал к оптовой продаже, дающей значительно большую выручку.