С выходом крестьян из крепостного состояния Чижов связывал осуществление надежд на ликвидацию феодальной сословной системы, несовместимой с буржуазным принципом гражданского равенства. Сословные льготы и привилегии препятствовали консолидации различных групп предпринимателей, мешали их политическому самоопределению. Еще в 1845 году во время путешествия по славянским землям Чижов записал в дневнике: «Уничтожьте только крепостное сословие, и все граждане сблизятся между собой, время истребит различие между богатыми и бедными, а развитие народных способностей возвысит народ и приблизит его к тем, кто составляет теперь какую-то исключительность и пользуется особыми правами…»^[322]

И вот почти через двадцать лет Чижов вновь заговорил об этом, но теперь уже публично, в передовой статье газеты «Акционер». Отмена крепостного права есть первый шаг «к полному, всеобщему братству. Сословия остановились в раздумье и стараются решить <для> себя вопрос — на что эти средневековые перегородки между людьми, между согражданами одной страны, ничем существенно не разделенными, вышедшими из одного племени». В единстве всей нации Чижов видел непременное условие быстрого экономического роста страны и обращался к образованным слоям русского общества с призывом, в котором звучал традиционный славянофильский лейтмотив: «Посблизимся только с народом, будем чутки к его нуждам и к его требованиям, тогда… и наши главные промышленные препятствия: недостаток кредита и путей сообщения, — устранятся… общими народными средствами. Для нас все впереди и все в слиянии с народом…»^[323]

На страницах чижовских периодических изданий нередко появлялись критические материалы, направленные против творимого чиновниками и полицией произвола в отношении предпринимателей, приводились факты вопиющих нарушений промышленного законодательства. Политическая инертность русской буржуазии делала ее неспособной самостоятельно формулировать и добиваться от вступившего на путь реформ правительства таких изменений во внутренней политике, которые бы в наибольшей степени удовлетворяли ее интересам. И Чижов вновь и вновь оказывался рупором купцов и фабрикантов, невысказанных ими политических требований. «Теперь время выдвинуло промышленность и промышленников в первые ряды деятельности и деятелей; оно поставило в зависимость от них всякое движение вперед, — писал он. — С освобождением 23 000 000 душ из-под крепостного состояния… в России начинается новая жизнь и для нашей промышленности и торговли, следовательно, для всех, кто занимается или будет заниматься ими. Купцу, как человеку опытному, прибавляется к его обязанностям еще новая — руководить, направлять дело, или, по крайней мере, смело, прямо и громко заявлять о насущных нуждах нашей промышленности и торговли, подавать за них свой, до сих пор редко раздававшийся голос»^[324].

Чижов убеждал купцов в том, что они образуют собой новую общественную силу, несущую необходимые для России социально-политические изменения, и призывал их повысить общественную активность и сплоченность. В своей речи на одном из собраний предпринимателей он, обращаясь к конкретным примерам из всемирной истории, в частности, говорил: «В Европе все имеет органическую связь. Там развитие умственное, развитие гражданское и развитие промышленности шли рука об руку. Там путем промышленности люди выходили на степень властителей страны. Так, господа, многие венециане были государями своей страны благодаря только промышленности и торговле… Генуэзские патриции были точно так же властителями страны благодаря торговле. Наконец, мы знаем во Флоренции одно из великих имен, именно Медици, который прямо из-за прилавка купеческого стал герцогом… Вы видите, как высоко там была поставлена промышленность и торговля (браво!)»^[325].

Нередко Чижову-редактору приходилось в разговоре со своими читателями прибегать к эзоповому языку. Так, купцы, недовольные введением в 1857 году нового таможенного тарифа, снизившего пошлины на ввозимые в Россию иностранные товары (хлопчатобумажные ткани, чугун и железо), читали в «Вестнике промышленности» материал о разгоревшейся в Австрийской империи дискуссии по поводу возможных изменений в таможенной политике. «На одном должны бы непременно настаивать промышленники, — советовал журнал, — чтобы никогда пошлина не понижалась без совещания… с фабрикантами и промышленниками, и непременно совещаний гласных, где бы последнее решение было точно свободным приговором общественного мнения…»^[326]

Заявить о своих требованиях, выработать общую позицию по тому или иному торгово-промышленному вопросу купцы и фабриканты могли на съездах предпринимателей, прецеденты созыва которых уже имели место в Западной Европе. В статье «Съезд прусских купцов в Берлине», опубликованной в 1860 году, газета «Акционер» писала: «Не вдаваясь в излишние подробности о ходе прений, о вопросах, на этом собрании поднятых, мы укажем только вообще на значение таких съездов… <где> сталкиваются промышленники из разных местностей, со своими, подчас весьма узкими, местными интересами и подвергают их на обсуждение представителей интересов других местностей… <Тогда>, конечно… промышленная жизнь легче и привольнее течет руслом правильным и естественным»^[327].

Обращаясь к конкретному состоянию экономики России и ее перспективам, чижовские издания публиковали статьи, призывающие инициативнее и шире разрабатывать «остающиеся под спудом» несметные богатства страны. «России только бы уменья пользоваться своими производительными силами, тогда ее положение действительно было бы завидное, — убеждал „Акционер“. — <До настоящего же времени> производительные силы наши остаются нетронутыми. Возьмем, например, предметы, наиболее обогащающие страну и дающие ей возможность усиливать промышленность, а именно: каменный уголь, чугун и железо. У нас есть целый край, известный залежами каменного угля, — это Земля Войска Донского… — а посмотрите на сравнение добываемого угля у нас и в других европейских государствах. Его добывается: в Великобритании — 3960 млн. пудов, в Пруссии — 780 млн….во Франции — 420 млн., в Австрии — 186 млн., в России — 7 млн.»^[328].

В те годы бытовало мнение, что топить печи иностранным углем дешевле, чем русским, и что он намного лучше отечественного по качеству. Стремясь убедить своих читателей в обратном, Чижов сообщал, что А. С. Хомяков в своем имении Тульской губернии начал разработку залежей каменного угля для отопления зданий. «Многие, узнавши об угле, полученном в имении А. С. Хомякова, спрашивали в редакции „Вестника промышленности“ образцов его. Теперь, благодаря Алексею Степановичу Хомякову, контора редакции получила несколько его пудов, а потому всякому желающему может показать и дать небольшие куски» для сравнения с «эталонными» образцами угля иностранного^[329].

Одно из центральных мест как в «Вестнике промышленности», так и «Акционере» занимали статьи о железнодорожном строительстве. В то время как в Европе и Северо-Американских Штатах паровой рельсовый транспорт появился еще в 20-е годы XIX столетия, в России первая железная дорога была проложена только в конце 30-х годов. Правительство Николая I, опасаясь нежелательных последствий расширения сети железных дорог, весьма неохотно соглашалось с их строительством. Министр финансов граф Е. Ф. Канкрин убеждал Царя в том, что железные дороги не только не нужны, но даже вредны: из-за них разорятся извозопромышленники, сгорят леса, усилится склонность населения, и без того не очень оседлого, к ненужному передвижению с места на место, а то и того хуже — к бродяжничеству. Один из существенных доводов против постройки железных дорог носил стратегическое обоснование — бездорожье рассматривалось в качестве мощного средства обороны. Близорукость подобных расчетов стала очевидна в ходе Крымской кампании, когда в значительной степени из-за отсутствия железных дорог провалилась оборона Севастополя.