Перри грустно улыбнулся.

– Какие же мы с тобой идиоты!

– О да, – согласилась Мэдлин. – Так ты не выдашь меня в среду?

Перри остановился и повернул Мэдлин к себе.

– Обещай, что будешь очень осторожна, – потребовал Перри.

Мэдлин кивнула.

– Обещаю вести себя как дочь своей матери, – поклялась она.

Перри громко рассмеялся: Ди была самой спокойной и безмятежной дамой бостонского общества.

– Более надежного обещания ты не могла дать, – согласился Перри.

Да, подумала Мэдлин. Она очень надеялась, что у нее хватит сил сдержать обещание.

– Будешь обедать с Перри, дорогая? – спросила Луиза с улыбкой, от которой Мэдлин захотелось заскрежетать зубами. – Прекрасно. Он очень милый молодой человек. Твоему отцу Перри тоже нравится. С ним приятно иметь дело.

– Я, пожалуй, переоденусь в лондонской квартире, – сказала Мэдлин.

– Да, конечно, – согласилась Луиза, продолжая улыбаться. Видя, что Мэдлин поспешила переменить тему, Луиза поняла, что она не будет откровенна с ней и не скажет, как далеко зашли их отношения с Перри. – Если обед кончится поздно, тебе лучше остаться в Лондоне. Сообщить Краудерсам, что ты приедешь?

– О, будь добра, – поблагодарила Мэдлин. На самом же деле ее раздражали попытки Луизы помочь так называемым отношениям с Перри.

Тени прошлого, со злостью подумала Мэдлин, холодные мурашки пробежали по спине.

Нина предвкушала веселую прогулку по магазинам, которая на деле превратилась в сентиментальное путешествие в мир грез. Мэдлин никак не удавалось отвлечь ее внимание от каких-то детских игрушек.

– Может быть, ты что-то скрываешь от нас? – поддразнила Мэдлин сестру, когда, наконец, уговорила ее выпить кофе в маленьком кафе. – Может быть, уже слышен стук маленьких ножек?

– Мэдди. – Нина пришла в ужас. Она вспыхнула от возмущения. – Чарлз не… никогда… не мог бы…

– Ну хорошо, – успокоила ее Мэдлин. – Я пошутила. Но обычно невесты мало интересуются детскими кроватками и плюшевыми мишками.

– Чарлз… – У Нины задрожали губы, и Мэдлин стало стыдно за свою шутку. – Чарлз хочет, чтобы день нашей свадьбы был исключительным днем. Чтобы я вошла в церковь в белом подвенечном платье, и никакое лицемерие не должно испортить этот день. Мой день, Мэдди, – мечтательно вздохнула Нина.

Мэдлин вспомнился другой день и другой мужчина, который сказал ей те же самые слова. Тогда она, конечно, посмеялась над этим сентиментальным предрассудком. А теперь? Мэдлин задумалась. Наверное, посмеялась бы, решила она. Если мужчина и женщина любят друг друга и собираются пожениться, почему нужно держаться стародавних обычаев, которые предписывают невесте быть в белом платье, знаменующем ее непорочность? Сама она, во всяком случае, собиралась венчаться в розовом – ярко-розовом, – независимо от того, сохранит ли она девственность. Какая польза от благородства Доминика? Никто из присутствующих на свадьбе не станет меньше уважать его, если его невеста будет в розовом! С другой стороны, размышляла Мэдлин, когда придется заказывать подвенечное платье, родители жениха и невесты, вероятно, сделают все, чтобы она изменила свое мнение и надела белое платье. Они ведь сделали все, чтобы направить отношения между ними в нужную им сторону.

Мэдлин призналась себе, что в бурном романе с Домиником именно этот вопрос занимал ее больше всего. Она не была уверена, что он не находится под чьим-то влиянием. Он не хотел идти до конца, и это только подтверждало ее догадки. Может быть, он собирался жениться на ней только потому, что всем это казалось разумным, – и потому, что она забавляла его. Но потом ему это надоело. В конце концов она перестала забавлять Доминика.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Когда Мэдлин появилась в холле одного из самых фешенебельных клубов Лондона, она была так озабочена старанием скрыть внезапно охватившее ее беспокойство, что даже не заметила, как взгляды всех мужчин обратились на нее.

На ней было аквамариновое шелковое платье. Ткань мягкими складками драпировала грудь и поддерживалась на талии двумя пуговицами в тон платью. Платье было смелым, в обычные дни Мэдлин вряд ли надела бы его. Но сегодня она хотела поразить Доминика, показать, кого он отверг четыре года назад. Она сознавала, не без тщеславия, что очень отличается от той девчонки, которую когда-то любил Доминик.

Овладев искусством чувствовать свое «зеркальное отражение», как говорила мать, она научилась сохранять чувство собственного достоинства и, в общем, умела преподнести себя.

Короткое платье открывало длинные стройные ноги, легкая ткань облегала фигуру, угадывались стройные бедра и гибкая талия. Глубокий вырез позволял видеть темную ложбинку на груди.

Волосы свободно падали на плечи, только на висках их поддерживали две сверкающие заколки. Легкий грим на веках, длинные, загибающиеся на концах темные ресницы, губная помада малинового цвета.

А ресницы были настоящие. И Доминик Стентон, который замер, ошеломленный, у входа, это знал. Когда она опустила глаза, скрывая охватившее ее волнение, он вспомнил, как целовал ее и шелковистые ресницы нежно касались его кожи.

Мэдлин глубоко вдохнула воздух, беря себя в руки, и сдержанно улыбнулась, когда он подошел. Сердце стучало, руки слегка дрожали, но она справилась с волнением, отдала жакет подошедшему метрдотелю и ослепительно улыбнулась ему.

– Продолжаешь разить мужчин своей улыбкой, – насмешливо сказал Доминик, провожая взглядом залившегося краской метра.

Мэдлин обернулась и невозмутимо взглянула на него.

Доминик выглядел ослепительно. Строгий вечерний костюм – разумеется, черный. Белая гладкая рубашка, изящный галстук– бабочка темного цвета. Ничего экстравагантного, только естественная притягательная сила, некий магнетизм, который и делал его Домиником Стентоном, неотразимым мужчиной и преуспевающим бизнесменом.

Жесткий, решительный – в этом он совсем не изменился, подумала Мэдлин. Темные блестящие волосы, обычная короткая стрижка, которую он всегда любил. Красивое лицо с правильными чертами, мускулистая гибкая фигура. Наверное, ему было года тридцать два – тридцать три. Пожалуй, прибавилось цинизма в изгибе губ.

А главное – это был по-прежнему единственный мужчина, который волновал ее и чье присутствие она чувствовала кожей.

– Мэдлин, – тихо сказал Доминик, – ты очень красива.

Как просто сказано, и как волнующе звучит.

– Спасибо, – ответила она ровным голосом, ничем не выдавая того, что творилось у нее внутри. Ночью на берегу она растерялась. В банке, в присутствии Вики, она позволила себе быть снисходительной к Доминику. Но сейчас она могла смотреть на него, жадно впитывая каждую деталь. И ей захотелось в смятении убежать прочь от тех чувств, что он вызывал в ней.

Доминик взял ее под руку. Мэдлин инстинктивно дернулась, пытаясь освободиться прежде, чем успела что-нибудь сообразить. Доминик нахмурился и пристально посмотрел на нее. Затем демонстративно опять взял ее под руку, наблюдая, как она снова старается вырваться.

– Мы часто обижали друг друга, Мэдлин, – сказал Доминик. – Но я не помню, чтобы ты боялась моих прикосновений.

Не помнит? Может быть, даже не понимает, почему она отнимает руку. Наверное, так даже лучше.

– Прошу прощения за неадекватную реакцию, – пробормотала Мэдлин. – Отнеси это за счет волнения.

Доминик поднял брови.

– Кажется, я уловил иронию в вашем извинении?

До чего же он красив! – думала Мэдлин с чувством невосполнимой потери.

– Может, и так, – признала она, выдержала его насмешливый взгляд и ответила ему тем же. – А может, и нет.

Она говорила медленно, обдумывая каждое слово. Видимо, Доминика это раздражало. Он снова коснулся пальцами ее руки, потом резко повернул ее к лестнице, ведущей в обеденный зал.

– Такая спокойная… – тихо говорил он, пока они бок о бок поднимались по ступеням, – такая красивая, утонченная. Знаешь, я был готов к тому, что ты изменилась. Четыре года – большой срок. Но я никак не мог предположить, что ты поддашься честолюбивым стараниям Ди превратить тебя в свое подобие.