Но нападения не произошло. Толпа, пошумев, отправилась через лес в свою деревню.

Пока Бой завершал укладку плетеных циновок, составляющих кровлю, Маклай и Ульсон разбирали вещи, в беспорядке сложенные внутри и возле хижины: соорудили подобие чердака, развесили оружие по стенам, перенесли часть провизии, наиболее громоздкие предметы в погреб, сооруженный под полом матросами. В комнате ученого вдоль одной стены поставили большой стол, на котором разместили микроскоп, приборы для метеорологических и иных наблюдений, ящик с лекарствами и хирургическими инструментами, книги и т. д.; вдоль другой «стены» (брезентовой перегородки) на двух перевернутых корзинах устроили постель, покрытую непромокаемым одеялом. В проходе поместили складное кресло — подарок великой княгини Елены Павловны. Вечером Николай Николаевич зажег масляную лампу, которую он смастерил в Йене из черепа умершей возлюбленной, и уселся за стол, чтобы осмыслить прошедшее и подумать о будущем. В его новогвинейском дневнике появились первые записи.

Новогвинейские дневники: рукописи не горят

Дневники первого пребывания Николая Николаевича на Новой Гвинее — одна из жемчужин европейской литературы путешествий. В них ярко и подробно описан процесс открытия путешественником неизведанного папуасского мира и вхождения его самого в этот мир. В дневниках великое множество ценных наблюдений над самобытной культурой и бытом обитателей залива Астролябия, их нравами и обычаями — так, как их понял Миклухо-Маклай. Но для современного читателя, пожалуй, не менее интересны сами чувства и поступки исследователя, избранный им образ действий, который позволил ему, как впоследствии выразился Л.Н. Толстой, совершить «подвиг истинного мужества»[426] — преодолеть опасения, настороженность, даже враждебность людей каменного века и завоевать их любовь и доверие. При чтении дневников выступают такие свойства личности Миклухо-Маклая, как смелость, хладнокровие, такт и терпение, умение находить единственно верный выход из затруднительного положения, наконец, изобретательность и несомненные актерские способности.

Дневниковые записи — основной и в большинстве случаев единственный источник сведений о первом пребывании Миклухо-Маклая на Новой Гвинее. Поэтому целесообразно поближе присмотреться к опубликованному тексту этих дневников, учесть непростую историю их создания.

Начнем с того, что печатный вариант, которым пользуются биографы ученого и который с первых же страниц приковывает к себе внимание любознательного читателя, отличается от дневниковых записей, которые Николай Николаевич делал в 1871 — 1872 годах, во время пребывания на побережье залива Астролябия. В принципе в этом нет ничего необычного: большинство опубликованных дневников путешественников XVIII — XIX веков отредактировано для печати. Текст в них освобожден от случайных записей и повторов, а также от нежелательных для автора подробностей, освежен позднейшими впечатлениями. Именно так и поступил Миклухо-Маклай. Но от написания этих дневников до их подготовки автором к печати прошло полтора десятилетия. В конце 1886-го — начале 1887 года тяжелобольной ученый, предчувствуя приближение трагического конца, стал спешно готовить к публикации дневники, которые он вел во время той и последующих экспедиций на Новую Гвинею. Как видно из его писем и других материалов, работа над каждым дневником должна была проходить три стадии: диктовку, исправления по продиктованному тексту и переписку набело. На первой стадии Миклухо-Маклай диктовал, держа перед собой полевой дневник, и поправки тут же вносил в уже продиктованную часть текста; на второй стадии, помимо исправления ошибок переписчиц, он продолжал дорабатывать рукопись, делая отдельные дополнения и уточнения, а его гимназический товарищ В.Ф. Суфщинский, по просьбе автора, вносил в нее стилистическую правку.

Такой порядок работы прослеживается по материалам второй экспедиции на Новую Гвинею (в Папуаковиай), от которой сохранились полевой дневник и его продиктованный и исправленный вариант. Что же касается экспедиции 1871 — 1872 годов, то современные исследователи располагают лишь копией, которая была сделана для Д.Н. Анучина с продиктованной и исправленной версии полевого дневника. Оригинал, отражающий вторую стадию работы над этим текстом, затерялся в бумагах Анучина[427]. А что стало с самим полевым дневником за эти годы? Судьба его неизвестна и вызывает разноречивые суждения в научной и научно-популярной литературе. Если верить вдове ученого, она сожгла эту рукопись в первые дни после смерти мужа, выполняя, как она считала, волю покойного. Но его младший брат утверждал, что в 1888 году сдал этот полевой дневник в РГО вместе с другими бумагами путешественника[428]. Подтвердилась булгаковская формула «рукописи не горят». В 1949 году Публичная библиотека им. М.Е. Салтыкова-Щедрина (ныне Российская национальная библиотека) приобрела «улиц, в руки которых она попала случайно»[429], уникальную рукопись — два фрагмента подлинного дневника первого пребывания Н.Н. Миклухо-Маклая на Новой Гвинее с 1 по 17 января и с 8 по 23 февраля 1872 года.

Миклухо-Маклай еще дважды подробно описывал свое первое пребывание на Новой Гвинее — в статье, продиктованной в 1872 году на борту клипера «Изумруд», и в публичных чтениях, устроенных в 1882 году в РГО[430]. Разумеется, информацию, содержащуюся в дневниках, целесообразно дополнять данными, почерпнутыми из других источников, как мы уже делали, рассказывая о пребывании «Витязя» в заливе Астролябия. Некоторые сведения (нередко тенденциозные) можно извлечь из книг немецких путешественников, миссионеров и колониальных чиновников конца XIX — начала XX века. О восприятии Миклухо-Маклая местным населением повествуют легенды и предания — вплоть до тех, которые удалось зафиксировать советским этнографам, в том числе автору этих строк, в 1971 и 1977 годах. Критическое использование всех имеющихся источников позволяет достаточно достоверно отобразить первый акт новогвинейской эпопеи Миклухо-Маклая.

Первые шаги к цели

После ухода «Витязя» жизнь на побережье залива Астролябия вошла, казалось, в свою обычную колею. В окрестные деревни — Горенду, Бонгу и Гумбу — вернулись жители обоего пола. В бухте недалеко от домика путешественника папуасы возобновили лов рыбы с каноэ. Николай Николаевич прежде всего отоспался после бессонных ночей. Так как угроза внезапного нападения на его жилище не миновала, он оставался настороже; когда он спал, вахту несли попеременно Ульсон и Бой. Как реакция на длительный нервный стресс у путешественника наступили расслабление и некая умиротворенность.

«По уходе корвета, — записал он 30 сентября, — здесь царствует всегда мне приятная тишина: не слыхать почти людского говора, спора, брани и т. д., только море, ветер и порою какая-нибудь птица нарушают общее спокойствие. Эта перемена обстановки очень благотворно на меня действует — я отдыхаю. <…> Думать и стараться понять окружающее — отныне моя цель. Что мне больше? Море с коралловыми рифами с одной стороны, лес тропической растительности с другой, то и другое полно жизни, разнообразия; вдали горы с причудливыми очертаниями, над которыми клубятся облака с не менее фантастическими формами. Я <…> доволен, что добрался до цели или вернее до первой ступени длиннейшей лестницы, которая должна привести к цели»[431].

На мысок Гарагасси пришла большая группа жителей Горенду, которые принесли в дар Маклаю подвешенного к бамбуковой палке поросенка и кокосовые орехи. Среди пришедших был Туй. Путешественник подарил им в ответ гвозди, куски красной материи, бусы и другие «безделушки», которые он специально приобрел для этой цели на Самоа, а Ульсон развлек их игрой на губной гармонике.